Годы 1646 и 1647: кампания в Испанских Нидерландах - помешательство принца Оранского - неудачная кампания принца Конде в Каталонии

   

Год 1646

   

В следующем году двор решил [387] предпринять большие усилия во Фландрии. Король удерживал Менен и Армантьер-сюр-Лис и продолжал свои завоевания в той стороне, перенеся войну в наиболее чувствительную для испанцев область, считая, что не было бы ничего полезнее проведения осады Куртрэ, крупнейшего города на этой же реке [Лис], чье взятие было важным не только для захвата той части Фландрии, богатой и наиболее изобильной, но и чтобы протянуть руку голландцам и зажать врагов, создав им сложности в размещении войск на зимние квартиры, так как Брабант кормил, в Ла Бассе давала возможность вступления в Валлонскую Фландрию и к наиболее значительным местам завоеванного Артуа, землям Люксембурга и графства Намюр, достаточно бесплодным.

Таким образом, при наличии такой опоры во Фландрии, находящейся между рекой Лис и морем, по-видимому, эти территории, столь твердые в своем повиновении Испании, должны были наконец устать от господства, не гарантировавшего им спасения от полного уничтожения.

Армия герцога Орлеанского и та, которой командовал герцог Энгиен, где маршал де Грамон получил предписание продолжать служить, должны были вместе осадить Куртрэ. И тут герцог Энгиен двинулся маршем к Эно, стремясь дезориентировать противника; и внезапно прошел из окрестностей Ландреси к Catelet, оказавшись рядом с Куртрэ в тот самый день, о котором он договорился с герцогом Орлеанским. Но, будучи в лье от Куртрэ, герцог получил [388] сведения, что герцог Лотарингии, Пикколомини и вся армия Испании находятся рядом с ними: что вынуждало его без дальнейшего продвижения быстро закрепиться на той позиции, где он оказался, ожидая известий и об армии врага, и от герцога Орлеанского.

С началом ночи маршал де Грамон взял небольшой эскорт и отправился к герцогу Орлеанскому, чтобы обсудить с ним позиции и расположение герцога Энгиена. Они договорились быть на этой стороне реки Лис. И, покончив с делом, он вернулся к герцогу Энгиену, а войско двинулось той же ночью.

На следующий день, когда заняли позиции и солдатам дали разрешение обустроиться, маршал Гассион уведомил, что вся испанская армия находится перед ним; герцог Энгиен и маршал де Грамон немедленно направились к нему на помощь.

Большим счастьем явилось для армии короля то, что испанцы не стали нападать в тот день: позиции еще не были закреплены и велика была вероятность того, что все сложится очень плохо; но Бог позволил испанцам провести весь день в обсуждении своих действий; и мнения их разделились, и, хотя по всем резонам войны не было другого выхода, кроме как сражение с нами, они довольствовались лишь несколькими мелкими стычками, достаточно бесплодными. [388] А в то же время мы, не тратя времени даром, работали день и ночь, чтобы успеть окопаться: так что на следующий день к полудню противник гораздо меньше хотел напасть на нас, чем в предыдущий, и, пройдя реку, занял Курн (Kuurne), вне области обстрела пушек герцога Орлеанского, но они не смогли так же хорошо закрепиться, как мы, так и оставшись перед нами, не делая ничего, кроме наблюдения за нами и нашими линиями, находящимися в очень хорошем состоянии. Тогда и было решено соединить траншеями расположения герцога Орлеанского и герцога Энгиена.

Маршал де Граммон руководил этим, а маршалы Ранцау и Гассион - с другой стороны. После четырнадцати дней со дня открытия траншеи Элли-Понти, известный итальянский инженер, видя, что его демилюны заняты и расположившимся там войскам ничто не помешает перейти к штурму, испросил капитуляцию, которая и была предоставлена ему с большой любезностью.

Потери, понесенные армией короля при этой осаде, были минимальны. Можно с уверенностью сказать, что никогда большая армия, состоящая из тридцати тысяч человек под командованием нескольких авторитетных вождей, не действовала с такой неуверенностью и вялостью, как это сделала Испания в данном случае, лишь меняя свою позицию и наблюдая за нашими линиями, не предпринимая никаких других действий, кроме двух жалких попыток, которые даже нельзя назвать атаками, одна - в расположении маршала де Гассиона, а другая - напротив церкви Курна, в чем они нам немало услужили, поскольку, не льстя нам, можно сказать, что какое бы действие они ни выбрали, они бы нас сильно смущали.

Атака на Менен, захваченный спустя некоторое время без какого-либо сопротивления, привела нас к снятию осады, и именно там мы добыли все наши припасы для войны и пушек, нужду в которых испытывали. И, когда герцог Орлеанский принял капитуляцию, один из заложников отвел маршала де Грамона в сторону, по секрету сказав ему, что причина, заставившая их сдаться, заключалась в том, что у них больше не было пороха. В ответ маршал де Грамон сообщил ему со всей своей откровенностью о том, что сподвигло герцога Орлеанского не брать их военнопленных и незамедлительно предоставить им капитуляцию, а именно о факте, что у него больше не было в лагере ни пороха, ни пуль, а также средств для их доставки, и это так удивило заложника, что он в замешательстве отвернулся, не сказав ни слова, доставив много веселья тем, кто оказался свидетелем раскрытия этих двух тайн.

Потери армии короля при этой осаде были минимальны: только несколько младших офицеров и М.де Лармон, когда-то защищавщий Лёкат и убитый по-глупому в доме в конце траншеи, когда выглядывал в окно.

Это вдохновило действовать весьма энергично с принцем Оранским, которому предложили предпринять что-то значительное, например, осадить Антверпен. [390] Он попросил выделить для этого войска, которые были предоставлены ему, и маршала де Грамона выбрали для командования ими.

Еще было неясно, как этот переход можно осуществить; потому что испанская армия подозревала после взятия принцем Оранским Сас-де-Гана, что наш план должен включать воссоединение с ним, а это было невозможно без борьбы: решение, принятое герцогами Орлеанским и Энгиеном состояло в марше всего войска на канал Брюгге, где принц Вильгельм, сын принца Оранского, должен был находиться с голландской кавалерией для встречи маршала де Грамона.

С момента, когда наши войска начали марш, испанцы сделали то же самое, и, как только авангард, состоящий из войск герцога Энгиена и маршала де Грамона, вступил на вересковую пустошь, ведущую к каналу Брюгге, очень обширную, там обнаружилась вся испанская армия в готовности к сражению; но вместо того, чтобы выходить туда против них отряд за отрядом, рискуя быть разбитыми, они разместили войска за живыми изгородями и ватерганами (watergans), очень благоприятными для них, ожидая к сражению части арьергарда, состоящие из войск герцога Орлеанского; враги же, полагая, что мы хотели напасть на Брюгге, или, может быть, не желая рисковать в генеральном сражении, хотя казалось вероятным, что оно будет выгодным для них, оставили нам равнину и свободный проход, [391] расположившись станом у Брюгге.

Вся армия прошла, принц Вильгельм присоединился со своей конницей, и, не теряя времени, маршал де Грамон отправился в Сас-де-Ган, где пребывал принц Оранский. Именно в этой благоприятной ситуации, если принц Оранский хотел перейти Шельду у Дендермонде, он мог сделать это без каких бы то ни было помех, так как, отступив к Брюгге, противник не имел больше ни единого человека против маршала де Грамона и принца Вильгельма при прохождении ими через область Ва (pays de Vas) к форту Бург для окружения Антверпена с двух сторон Шельды.

Мосты выше и ниже были наведены (рядом с одним из них расположился принц Оранский, а адмирал Зеландии находился в форте Лило со всем необходимым у другого), и принц Оранский неоднократно повторял, что не пройдет и часа, как все будет в его руках.

Но Бог предназначил иначе, и в одно мгновение закрутил мозги мудрейшему из людей и одному из самых опытных капитанов своего века; потому что принц Оранский в этом вопросе по-прежнему превосходил всех своих предков.

Маршал де Грамон, находясь в лагере, совещался вместе с ним обо всем, что дОлжно сделать для кампании такого масштаба; но он никогда еще он не был столь удивлен, когда, желая получить его приказы, он был взят им за руку, и после двух кругов по комнате в достаточно [392] быстром темпе и в совершенном молчании, принц Оранский спросил, не станцует ли он с ним куранту по-немецки, ибо время сделать это сейчас или никогда.

Маршал де Грамон вскоре понял в чем дело, станцевал куранту, а затем, быстро поклонившись, пошел к принцу, его сыну, сообщив ему, что не ожидает более ничего разумного от его отца, потому как тот окончательно свихнулся, что слишком явно подтвердилось в произошедшем. Это явилось причиной того, что не взяли Антверпен, который испанцы уже не могли сохранить. Они же, осознав ту крайнюю опасность, в которой это важное место находилось, сразу же вернулись со всеми своими силами на Шельду, встав в Дендермонде, оставив против герцога Орлеанского и герцога Энгиена, напавших на Мардик и затем на Дюнкерк, одного маркиза Карасена с пятью или шестью тысячами человек; все остальные их войска под командованием герцога Лотарингии, Пикколомини и Бека, расположились против армий Франции и Голландии.

Тогда маршал де Грамон, хорошо видя, что больше невозможно предпринять ничего значительного по случаю неудачи с осадой Антверпена и помешательства бедного принца, на которого также настойчиво давили его жена и Генеральные Штаты, желавшие мира с Испанией любой ценой, думал только, как задержать принца Оранского в землях Ва, поскольку его собственное пребывание там потеряло всякий смысл, а герцоги Орлеанский и Энгиен могли [393] благодаря тому успешно завершить начатое; а конкретно герцог Энгиен, поведавший ему о планах осадить Дюнкерк, и оставшийся в одиночестве во главе армии, ибо Его Королевское Высочество решил вернуться ко двору. Именно в это время маршал де Грамон завязал тесную дружбу с принцем Вильгельмом, наделенным всеми качествами, желательными для принца его рождения, и чья слава и репутация была бы не меньше, чем у его предков, если бы смерть в возрасте двадцати двух лет не разрушила возлагавшиеся на него, весьма небезосновательно, большие надежды.

Таким образом, убедились, что принц Оранский наконец решил отправиться в Локрен на реке Дурм (это укрепило подозрения врагов о его намерении пройти Шельду).

И после того, как ему представили, что хотя вся Европа считает его одним из величайших и наиболее опытных капитанов века, он дошел до того, что с армией в двадцать пять тысяч пеших и семь тысяч лошадей ничего не предпринял, что он напрасно присоединил к своей армию короля, не имея намерения применить ее с какой-либо пользой, а Его Величество мог счесть это весьма дурным, и, несомненно, это могло причинить ему некоторую печаль, принц наконец проникся решимостью, хотя и с трудом, атаковать форты Кало и Сент-Мари, где был несколько лет назад разбит.

[394] Договорились, что маршал де Грамон пройдет напротив противника в Дендермонде, делая вид, будто намерен перейти Шельду, и, отвлекая противника, одновременно прикажет четырем тысячам мушкетёров последовать за остальной частью армии к названным фортам, чтобы напасть на них; они получили поддержку адмирала Зеландии, который, должен был атаковать небольшую крепость рядом с этими двумя, при этом адмирал со всем тщанием выполнял все, что ему приказал маршал де Грамон, так что враги не сомневались в наших намерениях перейти Шельду.

После длительной перестрелки маршал де Грамон вернулся в спешке к принцу Оранскому в соответствии с планом; но, присоединившись, обнаружил, что все первоначальные приказы поменялись, и, вместо того, чтобы атаковать форты, как оговаривалось, и чье взятие было бы фатальным для испанцев, он принялся осаждать замок Тамиз, больше походивший на голубятню, чем на крепость.

Именно в этой экспедиции он вторично предложил маршалу де Грамону в своей комнате куранту по-немецки, и тот немедленно с возмущением и болью отправился сообщить принцу Вильгельму об увиденном и услышанном, на что он в ответ только пожал плечами, выказывая крайнее сожаление по поводу жалкого состояния своего отца. Юный принц родился таковым, что неизменно проявлял к нему должное уважение, и несмотря на безумие, то же почитание, [395] как если бы тот был в здравом уме, хотя его отец демонстрировал такую ревность, что сын весьма страдал.

В конце концов были вынуждены провести эту знаменитую осаду Тамиза, продлившуюся два раза по двадцать четыре часа, и не рассматривать кампанию в Кало. Но маршал де Грамон остался тверд в намерении предотвратить уход принца Оранского из области Ва (pays de Vas, Waas) хотя бы еще на некоторое время, дабы герцог Энгиен, не имея врагов перед собой, смог справиться с осадой Дюнкерка, что не было легкой задачей, не только из-за конца сезона, но и из-за гарнизона, состоявшего из настоящих природных испанцев под командованием маркиза Лейде.

Маршал де Грамон и впредь сотрудничал с принцем Вильгельмом в достижении своих целей; и они, пользуясь и один, и другой любыми предлогами, задержали на две недели принца Оранского, хотя тот пребывал в бдужданиях своего ума, в месте под названием Сен-Жиль. Именно в это время неоднократно являлись депутаты Генеральных Штатов с целью найти маршала де Грамона и заявить ему, что больше не будут в состоянии оплачивать огромные расходы на пребывание в войск в землях Ва, тратя ежедневно две тысячи пятьсот пистолей только для найма судов.

Маршал де Грамон, пытаясь выиграть время, ускользал, как мог долго, от них со всеми их жалобами; но, будучи в конце концов доведен до крайности, предложил [396] депутатам Штатов и принцу Оранскому, что, если они так хотят выйти отсюда, по крайней мере, для общей пользы есть смысл заняться некоторыми делами в Брабанте или в Гельдерне; а в армии Штатов пехота так сильна, что легко могла выйти к морю и к герцогу Энгиену, испытывавшему большие проблемы в осаде Дюнкерка. При этом он признал кавалерию принца Оранского лучшей и более закалённый, чем та, что была во Франции, хотя она и не могла предпринимать что-либо без ведома Штатов.

После долгих споров осада Лиера была решена, и вся армия переправилась через Poldre-de-Name, чтобы перейти к Берген-оп-Зому. Невозможно представить себе такого красивого отступления, с таким порядком и организованностью; потому что вся армия, багаж и пушки пересекли узкий морской залив, и на третий день подошли к Берген-оп-Зому: нечто, во что вы не сможете поверить, если не видели своими глазами. Именно туда прибыла принцесса Оранская, явившись к мужу, и за очень короткое времени выбила то немногое остававшиеся у него количество мозгов, заставив изменить решение атаковать Лиер.

Никогда не было никого лучше для испанцев или хуже для Франции, реализующего свою дружбу к одним и ненависть к другим, так что мирный договор Испании и Голландии был заключен. [397]

Маршал де Грамон, видя, что ему нечего больше не делать с принцем Оранским, который изрядно поглупел, задумал вернуться во Францию; но возвращение к себе по суше казалось невозможным, ибо отличная армия короля, вошедшая в Голландию в первый год войны, имела к тому непреодолимые препятствия. Маршал де Грамон уже получил приказы двора и деньги, чтобы приступить к погрузке своей конницы; но все офицеры заявили, что они с радостью проделают путешествие за свой счет, и что отправка по морю их полков будут абсолютно для них разрушительна, и, так как он полностью доверял этой кавалерии и знал ее, как одну из лучших и самых опытных в Европе, то он, наконец, решил попытаться пройти сушей.

Но, поскольку нужно было пройти весь путь между Берген-оп-Зомом и Маастрихтом по обширныи открытым равнинам мимо Антверпена, Лиера и Crendals, за которым с большими силами находился принц де Линь, маршал де Грамон, желая наверняка достичь своей цели, взял на себя смелость сделать принцу Оранскому предложение осадить Венло; на которое тот согласился. Он также показал ему (в согласии с его сыном принцем Вильгельмом), что выделенные ему две тысячи лошадей для сопровождения до Маастрихта, та самая кавалерия, что послужат в Венло в то время, как его вернется во Францию. Принц Оранский, обрадованный победой дьявола над человеком, каждый день понуждавшим его, тогда как он не испытывал никакого желания действовать, дал ему 2000 лошадей в качестве сопровождения под командованием графа Морица Нассау, и они благополучно добрались до Маастрихта.

Враги, еще не зная, что решено, и не имея возможности понять наши цели, не предприняли чего-либо. Когда маршал де Грамон прибыл в Маастрихт, он переправил свою конницу через Маас по понтонному мосту, построенному за пределами города; и, так как у него не было пехоты, а ему надо было пересечь Арденны, то он забрал у губернатора Маастрихта, имевшего приказ повиноваться ему, пятьсот мушкетеров его гарнизона, но, скорее, с целью дать врагу понять о наличии у него пехоты для облегчения прохождения, чем с целью ее использования, поскольку это задержало бы его марш, а спасение заключалось единственно в скорости.

Таким образом, после пройденных двух лье он послал сьера де Шамбора в Льеж предупредить бургомистров мест по пути следования войск короля, что он проделает это со всей возможной осторожностью и умеренностью. Канонику святого Ламбера, одному дворянину и одному магистрату поручили его приветствовать. Он шел так быстро и в таком порядке девять дней, прибыв со всей кавалерией из Берген-оп-Зома в Седан, пройдя леса Сен-Юбер, где сто мушкетеров были способны остановить три тысячи лошадей и разгромить их.

Его арьергард подвергся нападению [399] испанских отрядов; но он оставил боевого сержанта сьера Дюбуа-д'Авокура, и случилось так, что, к счастью, был убит только один капитан де Штреф и восемь или десять всадников, поскольку враг обманулся с дорогой, по которой он должен был пройти, и ожидал его на другой стороне. Когда он прибыл в Седан и перевел свои войска через реку, то отправил часть к герцогу Энгиену, осаждавшему Дюнкерк.

Что до него, то он возвратился в Париж, где король приказал ему непрерывно находиться при своей особе.

Неудачи королевских войск в следующем году в Каталонии, где маркиз Леганес вынудил графа д'Аркура в Лериде оставить осаду и с большими потерями войск и орудий отступить в Балакер, сподвигли Его Величество отправить принца Конде и маршала де Грамона с армией в эту провинцию. Было подготовлено все необходимое, чтобы действовать и выполнить некоторые основные обязательства, и, по возможности, исправить то, что случилось, вернув силу духа каталонцам, деморализованным и удрученным.

   

Год 1647

   

Покинули Париж в марте; и принц Конде, сменивший имя герцога Энгиена после смерти своего отца, прибыл в Барселону за пятнадцать дней до маршала де Грамона, который, находясь в Жироне, получил письмо от принца.

Далее двинулись к Лериде, неустанно, как могли, и две большие колонны, ведомые принцем Конде и маршалом де Грамоном, отправились за реку Сегре, третьей командовал барон де Марсен. В начале этой осады была надежда на счастливый исход; потому что обнаружились все старые линии траншей графа д'Аркура, которые халатность испанцев оставила в почти нетронутом состоянии: это сокращало время и не вынуждало войска проводить работы. Кроме того, хорошо известное место, казалось, не сложно будет взять.

Испанская армия, всегда медлительная в своей деятельности [401], была еще не в состоянии принять участие в кампании, дав время для доставки в лагерь пушек, продовольствия и боеприпасов, необходимых для спокойного завершения осады. Кроме того, шевалье де Ла Вальер, проводивший наши атаки в крупных осадах во Фландрии, руководил этим и здесь, и был математически уверен, что место не представляет ничего сложного; это укрепляло надежду на то, что знакомство с укреплениями, опыт и его руководство осадой, основанное на превосходных знаниях сильных и слабых сторон, сыграют свою роль. Но события вскоре дали понять, что считающие себя самыми умелыми на поверку часто невежественны и упрямо следуют в основном своим причудам; и было бы желательно испытывать меньше уверенности в мнениях человека, считающегося разумным, но который все же не является таковым, потому что, проведя атаки, где он предложил, уткнулись в скалу и вскоре вынужденно отказались от них, перейдя на другое место.

Здесь защищались три тысячи настоящих испанцев, и губернатор дон Антонио Брит, португалец, человек большого опыта, в качестве жеста любезности отправлял каждое утро лед и лимонад для принца Конде, чтобы тот мог освежиться; и при этом с гордостью и бесстрашием защищался так, что невозможно было получить без боя и пяди земли. [402] Наконец провели две атаки: одну со стороны принца Конде, а другую со стороны маршала де Грамона; они довольно сильно продвинулись вплоть до укреплений, воздвигнутых Бритом на полпути.

Но, когда послали минера подорвать скалу, то этот камень преодолеть так и не смогли; напряженные ночные работы окончились без особого продвижения, что огорчило и генералов, и офицеров, и солдат. Кроме того, огонь был страшный, непрерывный и со множеством убитых.

Губернатор сделал две серьезные вылазки, обе на траншеи принца Конде. Сначала на швейцарцев, которые там стояли на страже и с которыми обошлись так жестко, что их полностью рассеяли, и они так и не смогли собраться, потому принцу Конде и маршалу де Грамону пришлось выйти из лагеря, чтобы вернуть и восстановить все оставленные посты: что было сделано с большим риском, поскольку враги были хозяевами наших работ в течение достаточного времени, они почти все заполнили, поэтому необходимо было средь бела дня, под чудовищным огнем со всех сторон восстановить под открытым небом утраченные посты и заменить охрану там, где она находилась: эта пилюля была самой горькой.

Другая вылазка также была на позиции принца. Полк, занимавший пост, не покинул его совсем, потому что его поддержал полк Персана, находившийся в транщее маршала де Грамона. Враги не отступили, пока не убили большое количество солдат и офицеров, а особенно [403] всех саперов, полностью разрушив их работу, после чего губернатор ни разу не забыл послать принцу Конде двух своих маленьких человечков, нагруженных льдом и водой с корицей, чтобы освежить его после дневной усталости.

К этим несчастьям еще добавилось дезертирство из армии в количестве более четырех тысяч человек, перешедших к врагу. Это ослабило войска, так что траншеи, которые охраняли раньше, как правило, двенадцать сотен человек, теперь - не более трехсот.

Все эти обстоятельства не остались без внимания принца Конде, и он послал однажды утром на рассвете за маршалом де Грамоном и заявил ему, что принял решение снять осаду, видя непреодолимость рока, гибель всех саперов и крайнее ослабление наших войск, тогда как враги были в боевом состоянии, а ему грозило оказаться в том же несчастливом положении, что и графу д'Аркуру, и он хотел, по возможности, избежать этого.

Удивление маршала де Грамона было чрезвычайным - услышать от принца Конде такое. Зная его нрав и гордость, а также строптивость этого места, он думал, что погибнут все до последнего человека в армии. Маршал де Грамон [404] одобрил приказ принца: это было самым мудрым из того, что можно было бы предпринять.

Однако он умолял Его Высочество прежде, чем решить окончательно, послать за бароном де Марсеном и герцогом де Шатийоном, генерал-лейтенантами, чье мнение было столь важно в таком вопросе, как рассматриваемый. Как только они прибыли, принц изложил им те же доводы, что и маршалу де Грамону, На что они ответили, что славят Бога от всего сердца, признавшись, что сами никогда не осмелились бы сделать предложение о снятии осады, хотя, возможно, знают лучше, чем кто бы то ни было, о необходимости такого шага.

На следующий день войска принца и маршала пересекли Сегре. Там армия стояла десять или двенадцать дней, обеспечивая возможность вывезти все пушки, боеприпасы и провиант, бывшие все еще в изобилии в лагере; это время было абсолютно необходимо из-за немногих оставшихся вьючных мулов. Жара стала невыносимой, и армия после тяжелых испытаний в течение июля и августа разместилась в прохладных областях, при этом озаботились укреплением позиции в Константине и Сало, которые отдали под начало графу Броглио. Это требовалось для успешного взятия Таррагоны.

В июле и августе жара [405] в Каталонии невыносима. Невозможно действовать, не погубив армию за восемь дней, и они ждали сентября для атаки Ажера, небольшого городка в горах, не особо важного. Принц Конде и маршал де Грамон расположились в Castillon de Farfaigne для противостояния противнику и отправили отряд под командованием сьера Арно, который провел осаду в том месте, взяв его штурмом на третий день.

В то время пришла весть, что маркиз Айтон подверг нападению Константин силами барона Тутвиля, и целью его было привлечь туда всю французскую армию, а прежде самому войти в Каталонию и попробовать устроить там небольшую революцию, поскольку непостоянство и легкомыслие каталонцев не были для него секретом. Это определило решение принца Конде отправить маршала де Грамона с немногочисленным отрядом, поставив перед ним задачу сразиться с Тутвилем или заставить того снять осаду Константина. Сам же он решил занять позицию в Тарге, что было крайне выгодно для прикрылия Каталонии. Маршал де Грамон шел столь быстро, что враги не имели никаких новостей о его марше всего за три часа до того, как он подошел к Константину; но, когда он был в полулье от Таррагоны, они успели снять осаду и расположить свои войска в безопасности. Маршал де Грамон, подозревая, что маркиз Айтон воспользуется возможностью и отправится прямиком к принцу Конде, шел к нему день и ночь [406] после того, как в закончил необходимые дела Константине.

По прибытии он убедился, что маркиз Айтон уже захватил Лас Борхес и направляется к ним; но, дабы сократить свой путь и избежать неприятностей, они направились ему навстречу и расположились в тот день станом в Belputh, о чем маркизу Айтону доложили его отряды, и он принял решение, отличное от заявленного ранее - и из-за нашего прохода вместо того, чтобы отправиться в Каталонию, он вернулся к Лериде.

На рассвете принц Конде, маршал де Грамон и барон де Марсен взяли с собой полки Бальтазара, немца, и дона Жозефа д'Арденна, каталонца, для разведки сил противника. Однако они приказали всей армии быть готовой к бою и начать марш по первому приказу; и, когда они приблизились к замку под названием Арбека, губернатор, командовавший там, дал два пушечных выстрела, которые были согласованным сигналом на случай, если враг должен отойти к Лериде: это понял принц Конде, и он направил приказ сьеру Арно и графу Броглио, полевым маршалам, оставшимся с армией, о немедленном выступлении. В то же время он с двумя полками устремился преследовать арьергард противника, стремясь задержать его до подхода нашей армии: но господа полевые маршалы не поняли, по какой дороге они должны идти, и подошли позже, чем надеялись.

[407] Принц Конде и маршал де Грамон, не зная причину этой задержки, посылали адъютанта за адъютантом с приказом привести на полной рыси первое крыло кавалерии, которое, тем не менее, смогло прийти только за час до темноты, когда враг был уже очень близко к Лериде, недалеко от места, где маршал де Ла Мот проиграл битву против Дона Филиппа де Сильвы. Маршал де Грамон, прекрасно знакомый с преимуществами этой позиции, сообщил принцу Конде, что важно, прежде, чем враги овладеют ею, вовлечь их арьергард в сражение с нашим первым кавалерийским крылом, поскольку они находились в таком стесненном положении, что им было бы непросто спасти свой арьергард, на который они полагались, и который был ими значительно усилен.

Поэтому решили, что принц Конде займет высоту, а маршал де Грамон расположится в долине. Но вместо того враги, после их появления там, стянулись в долину. И, увидев, что большинство наших войск расположилось в спешке на высоте, а на равнине остался лишь маршал де Грамон с пятью эскадронами, маркиз Айтон во главе двадцати двух эскадронов перешел на крупную рысь, атаковав его.

Маршалу де Грамону ничего другого не оставалось, как сражаться вместе с немногими имевшимися у него людьми. Он подал сигнал и пошел прямо на врагов, потому что думать об отступлении по плоской равнине, [408] когда враг так близко, значило безусловно дать себя разбить; сделать перестроение и присоединиться к принцу Конде также не было безопаснее; и, когда они были в сотне шагов друг от друга, маркиз Айтон остановился, что доставило крайнюю радость маршалу де Грамону, который также остановился со своей стороны и в самом лучшем виде из возможных, с четырьмя небольшими орудиями, только что успевшими прибыть, и из которых он сразу же выстрелил по маркизу Айтону, что сдержало того еще больше.

Принц Конде, видя с занимаемой им высоты, что маршал де Грамон в опасности, сделал нечто достойное его благородого и мужественного сердца: он отправился всего с одним пажом во главе своих войск и, присоединившись на полной скорости к маршалу Грамону, сказал, нежно обняв его, что хотел сражаться за него, разделив с ним опасность. Это действие показывает, каким героем был принц Конде, и поскольку, покинув высоту, он дал приказ Марсену атаковать врагов с фланга, если тот увидит давление на маршала де Грамона, я считаю, что именно в том состояла реальная причина того, что маркиз Айтон остановился, хотя был очень уверен в своем успехе вследствие большого превосходства, но также он осознал, что войска, ринувшиеся с высоты на его фланг, создавали для него, в свою очередь, риск быть разгромленным.

К ночи подошла вся наша пехота; маркиз Айтон продолжал свой марш [409] не слишком долго, до места под названием Лорто-де-Лерида. На следующее утро на рассвете мы двинулись за ним, но он так выгодно разместил свою пехоту и пушки, что требовалось обсудить решение о подготовке к сражению: армии довольно энергично обстреливали друг друга в течение часа. Принц Конде, маршал де Грамон и Марсен, разговаривая втроем, были чуть не снесены пушечным выстрелом, засыпавшим их землей.

После того испанская армия удалилась за Сегре, направившись к себе, что касается дел короля в Каталонии, то через несколько дней принцу Конде было приказано вернуться ко двору, маршалу де Грамону тоже, а войска ушли на зимние квартиры.

   

Страницы по теме:

Маршал де Грамон