Антуан XII Арман де Грамон
(Antoine XII Auguste Agénor Armand de Gramont),
известный как Арман де Грамон

(29 сентября 1879 - 2 августа 1962)

  

Герцог Антуан XII Арман де Грамон
(по roglo.eu, wikipedia.fr)

  

герцог де Грамон (11-й, 30 Января 1925)
Член Французской Академии наук (l'Institut de France), промышленник и ученый
(Antoine Agénor Armand de Gramont)

- Родился 29 сентября 1879 - Париж, 8-й округ

- Умер 2 августа 1962 - Мортфонтен (Уаза)

- В возрасте: 82 лет.

  

Родители:

- Аженор, герцог де Грамон 1851-1925

- Маргарита Ротшильд 1855-1905

  

  

  

Браки и дети:

- В браке с 12 ноября 1904, Париж, Элен Греффюль 1882-1958 (свидетели: Alexandre Berthier, prince de Wagram 1836-1911, Armand de Gramont, duc de Lesparre 1854-1931, Auguste, duc d'Arenberg 1837-1924, Joseph de Riquet de Caraman Chimay, prince de Chimay 1858-1937) (венчание 14.11.1904 в церкви Мадлен, Париж), имели детей:

- Антуан (1907 - 1995)

- Анри (1909 - 1994)

- Жан (1909 - 1984)

- Шарль (1911 - 1966)

- Коризанда (1920 - 1980)

  

        

  

Сын Аженора де Грамона и его второй жены Маргариты Ротшильд, внук министра иностранных дел Аженора де Грамона, он является сводным братом Элизабет де Клермон-Тоннер, известной как «красная герцогиня». Ученый и академик Арно де Грамон приходится его отцу двоюродным братом.

  

  

14 июля 1904 года в замке Вальер он обручился с Элен Греффюль (1882–1958), дочерью графа Анри Греффюля и графини, известной тем, что была моделью для Марселя Пруста в его «В поисках утраченного времени». Он сам был другом Пруста, с которым, вероятно, встретился в конце декабря 1902 года во время обеда у м-м де Ноай: «Арман де Грамон, — писал он в своей стилизации Сен-Симона, — напоминал изяществом того самого галантного графа де Гиша, столь заметного в начале царствования Людовика XIV. Он превосходил всех других герцогов хотя бы только своими безграничными знаниями и замечательными открытиями». И добавляет, что у него были «его глаза...были восхитительными, и взор, который, хотя никто так не любил забавляться так, как он, казалось, пронзал его зрачок, лишь только его ум напрягался ради какого-нибудь серьезного предмета». Марсель Пруст присутствовал на обеде в честь его помолвки и очень расстроился, поскольку был единственным, кто пришел во фраке. Бракосочетание состоялось в церкви Мадлен в Париже 14 ноября 1904 года (*).

  

  

(*) - Ссылка на статью, посвященную историческим кинокадрам, снятым на выходе с этого венчания, во время которого можно узнать Марселя Пруста (c 36 по 39 секунду), спускающегося по ступеням церкви: в отличие от других мужчин собрания, облаченных по этому случаю в цилиндры и визитки, он на сей раз пришел в котелке и простом жемчужно-сером пальто.

   

Kиносъемка выхода с венчания герцога де Гиша и Елен Греффюль на YOUTUBE

   

Этот союз не стал очень гармоничным: Элен Греффюль была скучна и уныла, и ее немилосердно обманывал муж, обожавший женщин. Однако у них было пятеро детей.

Любитель живописи, Арман де Грамон мечтал стать художником и в 1904 году выставил картину на Французском салоне художников. Его семья подтолкнула его к более серьезному обучению, и в 1902 году он получил научную степень. В 1908 году по совету профессора Карло Бурле он создал лабораторию для аэродинамических экспериментов в саду дома престарелых, основанного родителями его жены в Леваллуа. В 1911 году он защитил на факультете наук в Париже диссертацию под названием «Испытание аэродинамики самолета» на соискание докторской степени.

Во время Первой мировой войны Арман де Грамон, тогда служивший в армии, наблюдал недостаточность оснащения французской армии точными оптическими приборами и отсутствие инженеров, способных их разработать. В марте 1916 года Авиационно-производственный отдел Военного министерства обратился к Грамону с просьбой преобразовать его лабораторию в мастерскую по изготовлению оптических приборов, в частности прицельных коллиматоров. Одновременно он возглавил комитет в пользу создания «Оптического института», ответственного за обучение инструментальной оптике. Хотя принципиальное решение было принято правительством в 1916 г., Институт теоретической и прикладной оптики, которым он руководил до самой смерти, не начинал свою деятельность вплоть до 1920 г. Там училась его дочь Коризанда, студентка инженерного факультета.

Как промышленник, стремящийся конкурировать с немецким производством, в 1919 году он основал и возглавил компанию OPL «Optique et Précision de Levallois», которая сменила цех по производству оптических приборов. Головной офис находился там же, на улице Шапталь, 86 в Леваллуа-Перре. Армия была его основным заказчиком вплоть до Второй мировой войны. В 1938 году Арман де Грамон, желая диверсифицировать производство OPL в сторону гражданских нужд, построил завод в Шатодене. Затем компания выпускала известные фотоаппараты под брендом FOCA. В 1964 году OPL объединилась с Société d'Optique et de Mécanique (на повседневном языке механика — это область точных машин, двигателей, транспортных средств, органов (шестерни, шкивы и т. д.) (SOM-Berthiot), чтобы сформировать Société d’Optique, Précision Electronique et Mécanique (SOPELEM), работавшую для нужд армии. SOPELEM стала в 1992 году SOPELEM/SOFRETEC, затем

SFIM/ODS и была куплена в 2000 году компанией SAGEM (Société d'Applications Générales Electriques et Mécaniques, крупной французской компанией до слияния в 2005 году со Snecma и создания группы Safran).

   

Похороны Армана де Грамона состоялись в приватной обстановке в церкви Мортфонтена 6 августа 1962 года, а его тело было захоронено в склепе дома Грамонов в той же коммуне. Его жена Элен Греффюль была похоронена там же в феврале 1958 года.

   

  

Комментарий:
На кладбище Мортфонтена в фамильном склепе также, согласно Le Galois, похоронены отец и мать Антуана XII Армана Антуан XI Аженор и Маргарита Ротшильд.

  

Марсель Пруст "Дело Лемуана" (из сборника "Pastiches et Mélanges")
(фрагмент)

   

Комментарий:
Это произведение, отрывок из которого приведен ниже, написано Прустом "в духе" глубоко почитаемого им герцога де Сен-Симона и как бы от его лица. В рассказе переплетаются события и факты из жизни Сен-Симона и из времени Пруста. Здесь и регент Филипп Орлеанский, и мадам Стэндиш (1847 - 1933), чья свекровь была дочерью Жюста де Ноайя, принца де Пуа, и посольство Сен-Симона в Испанию в 1721 году, и художник Хосе Мария Серт, живший в 1874 - 1945гг. и украсивший своими прекрасными фресками Кафедральный собор в городе Вик, расположенном недалеко от Барселоны. Упоминемый зять из рода Шимэ - не кто иной, как муж дочери Сен-Симона Шарлотты, носивший титул принца де Шимэ, и чей род Энен-Льетар в конце XVIII столетия слился с родом Рике де Караман через брачный союз. И у этого зятя был дядюшка ТомА-Филипп (1679 - 1759) - теолог, философ и кардинал Эльзаса.

Суть так называемого "открытия" инженера Анри Лемуана, сделанного в 1905 году, заключалась в получении алмазов из угля.

В приведенном ниже фрагменте место действия - дворец в Сен-Клу, как известно, сгоревший в октябре 1870 года во время Франко-прусской войны.

  

Регент правильно заметил миссис Стэндиш, что она носит жемчуг не так, как другие дамы, а подражая английской королеве. Там находился Гиш, которого затащили туда как висельника, опасающегося, что регент затянет-таки до конца веревку, и потому он был не особо счастлив оказаться там. Ему гораздо больше нравилось в Сорбонне и в академиях, где его искали больше, чем кого-либо. Но в конце концов регент добился, чтобы его доставили, и он почувствовал, что обязан уважать происхождение, если не личность, благо государства, может быть, собственное положение, которое было бы слишком отмечено, чтобы не приехать, и не было золотой середины между погубить себя и отказаться, и он преодолел этот барьер. При слове жемчуг я поймал его взгляд. Его глаза, очень похожие на глаза его матери, были восхитительными, и взор, который, хотя никто так не любил забавляться так, как он, казалось, пронзал его зрачок, лишь только его ум напрягался ради какого-нибудь серьезного предмета. Видно было, что это Грамон, которого зовут Ор, из того прославленного дома, с которым связано столько союзов и должностей, начиная с Санш-Гарси д'Ора и Антуана д'Ора, виконта д'Астера, принявшего имя и герб Грамонов. Арман де Грамон, о котором здесь идет речь, со всей своей серьезностью, которой не было у другого, напоминал изяществом того самого галантного графа де Гиша, столь заметного в начале царствования Людовика XIV. Он превосходил всех других герцогов хотя бы только своими безграничными знаниями и замечательными открытиями.

Могу честно сказать, что говорил бы о нем точно так же, даже не получив от него стольких знаков дружбы. Его жена была достойна его, что о чем-то говорит. Положение этого герцога было уникальным. Он был отрадой двора, оправданной надеждой ученых, нераболепствующим другом величайших, покровителем для тех, кто еще не сделал выбор, на короткой ноге и с бесконечным уважением с Хосе Марией Сертом, одним из первых художников в Европе, ценимого за сходство портретов и разумное и простое оформление зданий. В свое время, надо отметить, по дороге в Мадрид в посольство, покинув свою запряженную мулами карету, я отправился полюбоваться его работами в церковь, где они с поразительным искусством расположены между рядами алтарных ярусов и колонн, отделанных драгоценнейшим мрамором. Герцог де Гиш болтал с доктором Ф.де Караман-Шимэ, дядей того самого, ставшего моим зятем. Их зовут Рике, а тот действительно был похож на Рике-с-хохолком (Riquet à la Houppe), каким его изображают в сказках. Тем не менее, его лицо обещало приятность и утонченность и сдержало свои обещания, как сказали мне его друзья. Но у меня не было с ним, так сказать, никаких дел, а я говорю в этих мемуарах лишь о том, что я мог знать сам. Я затащил герцога де Гиша на галерею, чтобы нас никто не услышал: «Итак, регент говорил вам о [Ле]Муане? - Да, - ответил он, улыбаясь, - и на этот раз, думаю, что убедил его». Чтобы наше краткое обсуждение не привлекло излишнего внимания, мы приблизились к регенту, и Гиш заметил мне, что они все еще говорят о драгоценных камнях. Стэндиш рассказывал, что во время пожара все бриллианты его матери, мадам де Пуа, сгорели и почернели, и по этой самой причине, весьма курьезной, их доставили в кабинет короля Англии, где они и хранились: «Но тогда, если алмаз чернеет от огня, не может ли уголь превратиться в алмаз?» — спросил регент, с озадаченным видом повернувшись к Гишу, который, глядя на меня, пожал плечами, сбитый с толку очарованием человека, которого, как ему казалось, он сумел убедить.

   

О деле Лемуана в статье Г.А.Субботиной "Марсель Пруст"

   

Об аристократических друзьях Пруста (в том числе об Армане де Грамоне) в статье Г.А.Субботиной "Марсель Пруст"

   

  

Раймон Риттер "Герцог де Грамон (1879 - 1962)"
(1962)

  

  

РАЙМОН РИТТЕР (Raymond Ritter) (1894-1974). Адвокат, коллекционер, специалист по истории XVIв. и по истории Пиренеев.

   

Именно от второго брака его отца Антуана Аженора де Грамона (1851-1925) — носившего в ту пору в соответствии с традициями его дома титул герцога де Гиша - с Маргаритой Александриной де Ротшильд (1855-1905), родился в Париже, 29 сентября 1879 года, Арман Антуан Аженор де Грамон.

Став герцогом де Гишем после смерти (1880 г.) своего деда, бывшего министра имперского правительства, он получил среднее образование в лицее Жансон-де-Сайи. Затем он посещал амфитеатры факультета естественных наук Парижского университета и защитил там же в 1911 году докторскую диссертацию с очень похвальным отзывом и поздравлениями жюри. После чего он приступил к научной работе, которая вскоре будет обсуждаться и которая должна была добавить новые лавры к его громкому имени.

4 ноября 1904 года он заключил брачный союз с Элен Греффюль (1882-1958), дочерью графа Греффюля и графини, урожденной Элизабет де Караман-Шимэ

  

  

Мы знаем, какую блестящую роль сыграла последняя в парижском высшем обществе, и какой спрос на ее салон сохранялся в разгар «Belle Epoque» - или, если хотите прибегнуть к названию из первого тома очаровательных мемуаров Элизабет де Грамон, герцогини де Клермон-Тоннер (1875-1954) (1), «Au temps des equipages (Во времена экипажей)».

  

[1] - Она родилась от первого брака Антуана Аженора де Грамона с Изабель де Бово-Краон и являлась, следовательно, сводной сестрой герцога де Грамона, которому посвящена эта статья.

  

Хотя этот знаменитый салон был отнюдь не литературным, а по сути светским, графиня Греффюль часто собирала там художников и ученых, талант которых она умела обнаружить с потрясающей интуицией, иногда также под влиянием Робера де Монтескью, своего родственника и одного из завсегдатаев.

Известно, что Марсель Пруст был настолько очарован ее блестящей личностью, тем, как она предстала перед ним сквозь призму разговоров или хроники того времени, что, он нашел в ней модель для главного женского персонажа своего произведения.

  

  

О графине Греффюль в статье Г.А.Субботиной "Марсель Пруст"

  

Пять детей - четыре сына и дочь - родились в этом браке.

После смерти отца 30 января 1925 года герцог де Гиш принял имя и титул герцога де Грамона, принца Бидаша.

С возрастом у него развилась очень серьезная болезнь сердца, но он, тем не менее, до последнего не оставлял своей научной деятельности. В конце июля прошлого года обманчивое улучшение его состояния, казалось, позволило ему отправиться в его прекрасное поместье Вальер в Мортфонтене, чьи леса и пруды задолго до Коро уже вдохновляли Ватто на «Отплытие на остров Киферу». К сожалению, для него это была лишь последняя улыбка природы и жизни, прежде чем в ночь с 1 на 2 августа он мирно перешел от сна к смерти.

  

  

О замке Вальер подробнее на wikipedia.fr

  

* * *

  

Как пробудилось призвание Армана де Грамона к физическим наукам? По правде говоря, ему предшествовало другое пристрастие, совершенно отличное. Об этом уже говорилось, но с небольшими неточностями. Поэтому я думаю, что должен рассказать снова, в тех же словах, которыми мне сказал герцог.

В тот день в узком и строгом кабинете на верхнем этаже особняка на проспекте Жорж-Мандель мои глаза были прикованы к маленькому пейзажу в легком стиле и светящихся тонах, висящему на панельной обшивке. На мой незаданный вопрос я получил ответ: «Разве вы не знали, что я любил и много занимался рисованием?» - заявил мне мой хозяин. И мгновение спустя, когда мы спускались по лестнице, он показал мне свои другие, более крупные полотна. Я не мог не произнести имя Жака-Эмиля Бланша, художника, который сегодня, скорее, забыт, но имевшего большую известность до и после 1900 года. «Действительно, - сказал герцог. - Я ему многим обязан. Потому что, - добавил он, - я сначала хотел стать художником, настоящим художником, и собирался поступить в Школу изящных искусств.»

Я думал, что могу открыться перед отцом ... Я оставляю вам представить себе эффект, который шестьдесят лет назад произвело бы подобное заявление в месте, именовавшемся "высшим светом".

Мой отец вскричал: «Никогда!». - «Видете ли вы также проблему с моим изучением физики?» - «Как тебе будет угодно! Ты никогда не сделаешься бОльшим, чем плохим ученым, но если тебе так нравится ...»

И именно поэтому я зарегистрировался на научном факультете!» (2)

  

[2] - Тем не менее, Арман де Грамон продолжал рисовать для своего удовольствия, и в 1904 году он выставил одну из своих работ на французском Салоне художников и еще одно полотно в Национальном обществе изящных искусств в 1909 г. Я вспомнил, что его кузина герцогиня де Кадаваль, урожденная Диана де Грамон, также занималась живописью с признанным талантом.

  

Нельзя не отметить, и что он вспоминал в этом отношении с благодарностью своего дядю графа Арно де Грамона, члена Институт де Франс (Академия наук), о котором общество Беарна сохраняет очень живую память, оказавшего на него решающее влияние. Уроки и пример этого заслуженного ученого были ему очень полезны в начале пути, когда он собирался провести значительные исследования.

Его докторская работа «Испытание аэродинамики плоскости» (Ашетт, 1911) была дополнена двумя другими томами с тем же названием (тот же издатель, 1912 и 1913) и «Эссе об аэродинамике: криволинейные поверхности» (Готье-Виллар) 1914). Эти исследования были одной из первых попыток дать положительное объяснение тому факту, что «тяжелее воздуха» смогло летать, действительно зная, почему. Они были результатом терпения и важных опытов автора, который, специально оборудовав автомобиль различными «плоскостями» - отсюда и название рассматриваемых работ - представляя крылья, руль и т. д. самолетов и прикрепив к ним большое количество манометров, измерял давление, которое на этих движущихся плоскостях оказывалось на ту или иную часть крыла. Таким образом он одним из первых обозначил окончательную ясность в том, что до него было практически загадкой.

Высокая квалификация герцога де Гиша открыла ему дорогу для участия в Высшем совете военной аэронавтики в 1914 году. В то же время он был призван в комиссию по изобретениям, представляющим интерес для национальной обороны (1916). В 1917 году он участвовал в научной миссии в аэронавтике, возглавляемой Шарлем Фабри и отправленной в Соединенные Штаты, чтобы с его знаниями и опытом помочь американской авиации, все еще находящейся в зачаточном состоянии, вступить на тот путь, где наша в значительной степени опережала ее.

В 1921 году он опубликовал Connaissances générales utiles, aux Aviateurs (Chiron), ставшую новым доказательством интереса, который он продолжал проявлять к аэронавигации, и он был в авангарде тех, кто предвидел ее небывалое развитие.

Помню, что однажды, когда я имел честь сопровождать его в Вальер и мы проезжали районы, построенные на окраине Парижа на месте укреплений Тьера и военной зоны, он рассказал мне, что в то время, когда были составлены планы застройки земельного участка, полученного в результате ликвидации ограждений, он попросил аудиенцию у М. де Фонтене, тогдашнего президента муниципального совета, с которым, кроме того, он был очень хорошо знаком, чтобы объяснить ему свою идею, очень простую в реализации: речь шла о резервировании в освобожденных местах определенного количества посадочных площадок для вертолетов, с тем чтобы сердце столицы находилось в непосредственном контакте с воздушными путями. «Президент принял меня, начал вежливо выслушивать, а затем, когда я развернул свои предложения, он продемонстрировал растущее удивление, которое в конце концов переросло в беспокойство. Настолько, что он встал и немного торопливо повел меня обратно к двери своего кабинета ... По признакам страха, которые ему не удалось скрыть, я понял, что он подумал, будто я впал в безумие!» - добавил герцог де Грамон с своей обычной шутливой манере.

В то же самое время он стал все больше специализироваться в области оптики, причем не только в теоретическом плане, но и в экспериментальной области, где ему пришлось разрабатывать множество практических приложений, собирать и проверять определяющие элементы его изобретений. Известно, что в настоящее время электронный микроскоп буквально произвел революцию в наших знаниях о бесконечно малом. Однако герцог де Грамон применил данный инструмент и преуспел в совершенствовании этой основы для развития современной физики вплоть до производства его в своих собственных подразделениях, в то время как крупнейшие французские производители, пытавшиеся решить эту гигантскую проблему, вынуждены были отказаться один за другим. Он написал по этой теме «Проблемы видения» (Flammarion. 1939) и «К бесконечно малым» (Галлимар, 1945).

Научные исследования, о которых только что было вкратце упомянуто, не помешали герцогу де Грамону, как мы уже сказали, определить их конкретное применение. Итак, в самые мрачные моменты 1940 года он рассматривал возможность «в то время, когда немцев уже не будет», создать в нашей стране мощную фотоиндустрию. Таким образом на фабриках компании O.P.L. в Шатодене (Châteaudun) появился весь ассортимент фотоаппаратов и аксессуаров Foca, чьи объективы - не уступающие лучшим зарубежным линзам - были созданы ценой исследований и расчетов, чьи трудности и невероятные сложности непрофессионалы не могут оценить. К такого рода работам можно отнести «Исследование пьезоэлектрического кварца», опубликованное в 1935 году (Editions de la Revue d'Optique). В той же области он озаботился проектом замены на усовершенствованные инструментов в настоящее время использовавшихся в библиотеках и архивах для чтения микрофильмов, и пребывавших во все еще довольно зачаточном состоянии, .

В 1928 году он опубликовал "La Télémétrie monostatique" (Готье-Виллар). Здесь его теоретические исследования снова нашли практическое продолжение, и производство высокоточных дальномеров было одним из первых и самых длительных по срокам объектов его деятельности на промышленном уровне на его фабрике в Леваллуа.

Его имя по-прежнему ассоциируется с «гастроскопом», с устройством, усовершенствованным под его личным руководством, позволяющим с помощью целой линейки моделей исследовать желудок пациента, а затем фотографировать в цвете ту или иную его часть, которую одновременно осматривает лечащий врач; затем, и всегда на глазах у специалиста, нужно взять небольшие образцы, которые всасывает крошечная присоска и которые маленькая гильотина отсекает от стенки желудка. Отсюда возможность очень быстро установить важный диагноз в сомнительных случаях, поскольку благодаря этому обследованию и этим образцам можно узнать почти мгновенно - не дожидаясь выводов, доступных на основе долгих недель обычного лечения, тогда как в подобных обстоятельствах дорог каждый день, позволяющий решить вопрос о жизни или смерти пациента - независимо от того, болен ли пациент раком или нет.

Наконец, в последние месяцы своей жизни герцог де Грамон проявил большой интерес к усилителю изображения - изучаемому в могущественной компании CSF, с которой у него были дружеские отношения, - адаптированному к экранам рентгеноскопии и позволяющему использовать их при чрезвычайно низкой дозе вредного излучения.

Облачившись в 1931 году в зеленый мундир члена Академии наук, герцог де Грамон председательствовал в этом сообществе в 1956 году. Секретарь механического отделения - Французского комитета Международного союза физиков и механиков, он состоял в президиуме Научной комиссии Аэроклуба Франции, Французского общества фотографии и кинематографии и Физического общества.

Важно отметить его решающую роль в создании Института теоретической и прикладной оптики, совет которого он возглавил. Сожалея во время войны 1914-1918 годов о полном отсутствии у Франции оптики, он пообещал себе сделать все возможное, как только наступит мир, для создания собственного факультета, где будут обучаться инженеры-оптики и, кстати, специалисты по линзам, способные стать квалифицированными производителями очков.

Он добился настоящих успехов, собрав необходимые средства благодаря своим связям. При поддержке Поля Пенлеве и Эдуара Эррио было построено большое здание на бульваре Пастер в Париже, и его торжественное открытие состоялось в марте 1927 года. Пока не были организованы по той же модели их собственные институты, все союзные или дружественные страны направляли туда студентов, которые, пройдя там обучение, добились прогресса в самых современных оптических технологиях в мире.

Великий офицер Почетного легиона, герцог де Грамон был награжден «Военным крестом», а правительство США наградило его «Aviation Medal of Merit (Авиационная медаль за заслуги)». В 1959 году он был удостоен награждения Большим крестом за заслуги в связи с исследованиями и изобретениями. Университет Лаваля в Квебеке даровал ему мантию Почетного (honoris causa) доктора, и он был членом-корреспондентом Академии наук в Лиссабоне.

  

* * *

  

Таким был ученый. И разве не было бы у него самых веских причин заявить, как Виньи:

Я возложил на позолоченный герб дворянина,

Железное перо, не лишенное красоты...

Но именно этого он и не сказал бы! Если я сейчас говорю о человеке, то прежде всего хочу отметить полное отсутствие высокомерия и тщеславия, что с самого начала было его отличительной чертой. Благодаря своей высокой образованности, помимо учтивости, тем более совершенной, поскольку она никогда не казалась напыщенной, он в соответствии со своими наиболее естественными наклонностями, самой приветливостью, заботился о том, чтобы угодить, и был счастлив добиться этого.

Быть привлекательным для старика - исключительное явление. Когда я впервые встретил герцога де Грамона, ему было уже за семьдесят. Но его высокий, элегантный и гибкий силуэт, молодость его голоса и его выражения лица, удивительная живость, тепло и бодрость его речи, его врожденное хорошее настроение, в котором, казалось, сверкала искра гасконского солнца, все в нем стирало впечатление старения. И если его физическое обаяние оставалось пленительным, то его дух еще больше избегал мрака и горечи, этих печальных признаков старости.

Я редко встречал такой прямой и ясный взгляд. На закате его дней как можно порицать человека за то, что он оборачивается назад, где все еще может увидеть то, что было его светом и его радостью? Он же продолжал смотреть в сторону своей судьбы, можно подумать, рассеивал ее тень. С прошлым, которое на его плечи наследника знаменитого имени могло бы наложить непосильный груз, он разорвал устаревшие узы, дабы уважать только живые достоинства.

Другой на его месте мог бы испытать искушение застыть в гордой и бесплодной позе под золотой сенью роскошного генеалогического древа, усеянного выдающимися гербами, в их числе самими лилиями и нимбом Святого Луи. Не дай Бог мне иронизировать по поводу «конца породы»: они могут обрести свое величие, и всегда волнительно и иногда замечательно видеть, как они полны решимости погибнуть на обломках своих опрокинутых донжонов. Но весь вопрос в глубоком значении фразы: «Я буду сохранять». История, о которой я поведал ранее, показывает, что для одиннадцатого герцога де Грамона и для того, кто должен был стать двенадцатым обладателем титула, ее интерпретация различается.

Для его отца быть даже Тулуз-Лотреком значило уронить собственное достоинство. Для сына это никоим образом не умаляло значительности имени. Нравится нам или нет, но истинное благородство никогда не имело никакого происхождения или оправдания, кроме заслуг. Я по-прежнему убежден, что недавно скончавшийся герцог де Ла Форс не считал Рубенса самым ничтожным из своих предков, и он прав!

Принимая закон жизни, приспосабливаясь к социальным условиям своего времени и доказывая, что они позволяют показавшим себя достойными, также зарабатывать золотые шпоры, герцог де Грамон был в авангарде тех кто, далекие от ненужного и губительного упрямства, продемонстрировали французскому дворянству, что у них все еще есть подобающие средства для сохранения своего места в стране.

Кроме того, продолжал ли герцог де Грамон столь строго следовать, подобно своим предкам, в защите самого важного - чести имени? Как бы то ни было, в нем было мало связанной с ним парадной славы, - я часто замечал, что, говоря со мной о работе Жана де Жоргена, продолженной Арманом де Дюфо де Малюкером, и которую он просил меня возобновить и закончить, никогда, никогда, он не использовал термины «история» или «генеалогия», ограничиваясь с обычной простотой и изяществом разговором о «семейной книге»; в двух случаях я видел, как он, такой уравновешенный, был ужален до крайности фантазией экранного сценариста, а затем британского псевдоисторика, которые, казалось ему, клеветнически искажали некоторые страницы анналов его дома.

  

* * *

  

Я снова вижу его в маленьком салоне его парижского отеля, где царит картина Фрагонара «Жертвоприношение розы», недалеко от очаровательного рисунка Буше, выполненного тремя карандашами, изображающего двух Амуров, в то время как у большой картины Натье он уговаривал меня примириться с этим художником (которого я так часто считал невыносимым), продолжающим оживлять для отрады глаз молодую женщину в белом атласном платье, ставшую в свое столетие отчаянием для многих сердец (3).

  

[3] - Это портрет графини де Вентимий дю Люк, урожденной Майи-Несль, одной из предков Греффюлей.

  

Я вижу его снова, полного внимания к своим гостям, разговорчивого, живого, полностью готового предложить людям, что в его силах, исключительного и изысканного. Взгляд на часы: время настало, срочное, властное. За всю свою жизнь я не встречал человека более пунктуального и более дотошного в регулировании использования своего времени, чем герцог де Грамон. В тот день было решено, что он отвезет меня в Левалуа (Levallois). Итак, мы отправились.

На заводе я, конечно, не скажу, что мне открылся другой человек. Тот, кто сопровождал меня там, был слишком естественным, чтобы когда-либо показаться, будто он играет персонажа, который не был бы самим собой. В своем кабинете и в своей лаборатории в Левалуа он не намеревался быть для сотрудников кем-то бОльшим, чем «месье де Грамоном», что никоим образом не означало, что, по его мнению, я не знаю, какое человеческое уважение оказывается дворянину очень высокого происхождения в среде, где рождение не имеет значения. Не задумываясь об этом, даже не осознавая, он спонтанно применил к себе то самое правило, которое запрещает адвокату пользоваться аристократическим титулом в своей профессии.

Так же и с той же легкостью, неотделимой от элегантности суверена, он, покинув свой особняк или чисто светское мероприятие, оказывался в этой суровой рабочей среде. Оставаясь самим собой, он, тем не менее, более полно отдавал ей свое душевное естество, и исходившее от него очарование придавало более серьезный характер тому благородному сиянию, которым наука наделяет тех, кто посвятил себя ей. Если «gendelettres» (ученые) часто разочаровывали меня, вплоть до отвращения, до тошноты, своей одиозной автолатрией [поклонением самому себе], какое большое удовлетворение для ума и для сердца получил я от знакомства с истиными учеными! Это потому что наука, которую хорошо понимают и искренне любят, - есть вечный урок скромности. Таким образом, она приближает человека к окружающим, вместо того, чтобы воздвигать между ними абсурдную стену тщеславия. Писатель в своем самоуспокоении, не колеблясь, напечатает на обложке одной из своих книг: «Окончательная редакция». Ученый повторяет себе, что так и не дошел до конца исследования или открытия, и что, даже если он проживет тысячу лет, ему все равно придется искать и открывать. Самую далекую звезду, увиденную с помощью самого совершенного инструмента, он воспринимает, сознавая, что расстояние, которое ее отделяет, - ничто в «бесконечных безднах». Насколько человеческий мозг может это увидеть, понятие измерения, неизбежно являющееся горизонтом физических наук, имеет следствием смирение.

Когда восьмидесятилетний Энгр появился в Лувре с картоном подмышкой, он отвечал каждому спрашивающему: «Я учусь рисовать», шутка этого художника - слово ученого, равное "Что я знаю? " - то, что мудрость Монтеня постоянно предлагала его взглядам и его размышлениям. Итак, можно видеть, как один из Грамонов из последних сил занимался делом, которое еще не считал завершенным; он умер, как жил, служа науке и общественному благу.

  

РАЙМОН РИТТЕР