Fraser's Magazine, THREE SCENES IN THE LIFE OF THE COUNT DE GUICHE
Три эпизода из жизни графа де Гиша, напечатанные в Fraser's Magazine в 1845 г.
Эпизод третий
Только что описанный разговор, как Генриетта справедливо опасалась, не остался незамеченным. В тот же час на следующий день королева-мать и Месье уговорили короля изгнать де Гиша из двора. Луи согласился охотно; графа, дабы ввести в заблуждение сплетников и по настоянию короля, обвинили том, что он посмел состязаться в качестве соперника монарха за благосклонность мадемуазель де Ла Вальер; в то время, как Месье не пытался скрыть свою ревность, как и Анна Австрийская - возмущения. Гнев Мадам не знал границ, когда, заметив Луи об отсутствии этого придворного, получила ответ, наполовину насмешливый, наполовину самоуверенный, о причине его исчезновения.
- Конечно, - горько сказала она, - Ваше Величество можно было избавить от столь нелепого вопроса! Разве не хорошо известно всему двору, что де Гиш был без ума от мадемуазель де ла Вальер?
Король поднялся с дивана рядом с ней.
- М.де Гиш - фат, Мадам, и требует дисциплины. Чем меньше будет его помешательство, тем более коротким станет, по всей вероятности, период его изгнания. И он, и принцесса Монако позволяют себе слишком много и забывают, что они живут не в республике.
- Бедная принцесса! - горячо ответила Мадам, которая, осмеливаясь поддержать дело брата, решила поддержать и сестру, - такая веселая и счастливая, когда была невестой, и настолько хорошо склонная все видеть, она тоже под запретом у Его Величества? Она слишком возбуждала ревность некой придворной дамы?
Луи, видимо, досадовал.
- Мадам де Монако пока этого избежала, - холодно сказал он, - но в будущем она должна быть осторожна, поскольку она пренебрегает распущенностью своего брата. Вы, Мадам, как ее друг, - добавил он, - окажете ей услугу, дав понять свою заинтересованность в ее благополучии. Месье видит серьезный повод для недоверия к ней в этом конкретном случае, но я оставляю все подозрения в неуверенности после обращения к вам.
- Нет, сир, - гордо ответила Генриетта, - я не могу принять никакого упрека там, где я не совершала никакой неосмотрительности. Г-жа де Монако в разные периоды посещала меня в сопровождении М де Гиша, но мне хотелось бы узнать, каким образом эти визиты скомпрометировали и принцессу, и меня саму. Разве я ошибалась, полагая, что свободна принимать своих личных друзей в собственных апартаментах?
Луи смутился.
- Вы слишком широко истолковали мои слова, - сказал он примирительным тоном, - мой брат обвиняет де Гиша не просто так. Молодой человек порывистый и своенравный, он слишком много полагается на нашу мальчишескую дружбу, и это влияет на откровенность манер и иронии в речи, что сложно терпеть. Этот факт я уже не раз осознавал и не могу не признать, что моя мать нашла ему хорошее место для временного изгнания. Короче говоря, он недостаточно скрывал счастье, испытываемое от любви к вам, как все должны делать, кто удостаивается близости к вам.
- Это, во всяком случае, любовь достаточно короткая в ее продолжительности, - саркастически возразила Генриетта, - и было бы более подобающим дать ей иссякнуть самой по себе, а не подвергать меня подозрениям сразу же, таким унизительным и неоправданным.
- Его присутствие было постоянной пыткой для моего брата.
Принцесса улыбнулась.
- Месье стал внезапно восприимчивым к наставлениям королевы-матери, однако, его праведная жизнь должна стать лучшей гарантией моего достоинства.
Король посмотрел на нее вопросительно, но негодование подозреваемой и невинной женщины дало Генриетте силы, чтобы встретить его взгляд без смущения. Но, к сожалению, она сделала больше. Она сказала де Гишу, что никогда не должна забывать о том, как сначала предложила ему свое робкое признание; и она не дала ни единого залога. В этот момент она была в замешательстве, ее мысли инстинктивно остановились на событиях, когда в ее жизнь вмешалась злоба, и бесстрашное рыцарство стояло между нею и ее гонителями.
Как умело королева-мать и ее сыновья поддержали страсть дe Гиша! Поскольку место его изгнания не было указано, граф использовал это упущение, обосновавшись изгнанником в Париже, где никакое движение при дворе не ускользнуло бы от него. Трое его друзей были посвящены в его секрет, но у него был более верный шпион, чем все остальные - мадемуазель де Монтале, доверенная фрейлина Мадам.
Эта дама, чей неутомимый дух редко не мог преодолеть случающуюся иногда меланхолию Генриетты, была преданным другом де Гиша, будучи натурой азартной и романтичной; она была той самой персоной, которая могла принять участие во всех его планах, сколь бы экстравагантными они ни казались другим. Де Монтале, не страдающая от всяких страстей и беззаботная, никогда не уставала потворствовать другим. Возможно, ничего не было хуже, чем доверие человека молодого, восторженного и красивой женщины к девушке, любящей интригу за ее трудности, не заботящейся и не думающей о последствиях ее возможного успеха. Отважная и настойчивая, она игнорировала собственную безопасность и то, что ее могут скомпрометировать эти планы, и, соответственно, ее преданность августейшей хозяйке компенсировалась самой безграничной привязанностью и самым несомненным доверием.
Слишком хорошо зная, что принцесса не сразу осознала и смирилась с охлаждением короля, хорошо проинформированный о вечных интригах Месье трудолюбивый мозг де Монтале задумал поощрение страсти де Гиша к Генриетте. Она не знала, что глубина ощущений прекрасной англичанки все же была обычным кокетством, которое, будучи безвредным, было ненасытным и справедливо возмущалось внезапной холодностью короля и используемыми средствами для отдаления от нее близких друзей, и она была достаточно женщиной, чтобы получить удовольствие от возможности доказать Луи, его двору и себе собственную достаточную привлекательность, чтобы увлечь самого красивого, остроумного и самого популярного мужчину Франции. Подобные размышления мадемуазель де Монтале не ограничивались этим видением простого удовлетворения тщеславия. Она знала двор и красавиц двора наизусть, от Анны Австрийской до самой незначительной горничной; и это не было, несомненно, собранием одной высшей морали. Великие дамы падали только, чтобы взлететь выше.
Порок при дворе Людовика XIV процветал при условии, что он предусмотрительно надевал и носил маску поверх своих румян, и, таким образом, фрейлина не обнаружила никакой возможной причины, почему ее собственная красивая и высокорожденная хозяйка не должна иметь желания отомстить за все свои унижения, потакая собственному капризу. Таково было положение дел у Мадам, когда однажды м-ль де Монтале попросила разрешение принцессы прочитать ей часть письма, полученного в то утро от графа де Гиша. Любопытство Генриетты было возбуждено. Что он мог прислать де Монтале? Что может побудить его вести переписку с одной из дам ее дома? Желаемое разрешение было сразу же дано, и она была вознаграждена, услышав события дня, подробно описанные в игривой и остроумной манере, придававшей шарм всем деталям. Иногда серьезная тема обсуждалась с тактом и глубиной, и принцесса получала удовольствие, слушая послание, которое, таким образом, было частично доверено ей, когда мадемуазель де Монтале внезапно остановилась, показала значительное смущение и, наконец, сложила интересное письмо.
- Почему бы не закончить, Монтале? - спросила принцесса.
- Я не осмеливаюсь, Мадам!
- Не смеешь! И почему?
- Остальная часть листа занята похвалами Вашего Королевского Высочества. Я не должна предавать моего друга.
- Ба! - игриво воскликнула Генриетта, в то время, как ее сердце учащенно билось, и ее взгляд блестел, - я презрительно отношусь ко всем половинчатым убеждениям. Более того, человек, чья сатира настолько увлекательна, чье суждение так справедливо и чей вкус так безупречен, должен быть весьма достоин быть услышанным, когда снисходит до комплиментов! Ладно! Что говорит граф?
Фрейлина, ничего не говоря, еще раз развернула письмо, которое Генриетта слушала с жадностью. Никогда не было поклонения более чистого, более полного, более поэтичного! Де Гиш был несчастен! Он был лишен света, он его не видел! Он знал, что его страсть безнадежна, но он скорее умрет, чем откажется от нее!
И поскольку граф был замечательным корреспондентом, эти письма поступали каждый день, и каждый день они по-тихоньку попадали в руки принцессы. Они не могли не оказать сильного влияния на разум Мадам, который всегда ценил достоинства любого описания, и у де Гиша был должный такт, чтобы снабдить ее достаточным предлогом для погружения в собственное восхваление, переплетая излияния его страсти с тысячами предметов, представляющих интерес. Политика, нравственность, светские дела, история, поэзия и война - он не оставил ни одной темы незатронутой и красноречиво писал обо всем. Никогда Генриетта не предполагала, что он сведущ в стольких и разнообразных вещах. Она была ослеплена и в восторге, и тогда в ее сознании возникло сожаление, что она была несправедливо лишена общения с таким человеком и обязана получить компенсацию за искусно замаскированную тупость толпы подобострастных льстецов. Более того, ей очень хотелось увидеть его, только чтобы отчитать за крайнюю смелость, с которой он говорил о короле и о его злоупотреблении монаршей прерогативой при аресте Фуке, только что состоявшемся, и о множестве других дел, наименее значительного из которых было бы достаточно для заключения в Бастилии до конца жизни.
Мадемуазель де Монтале протестовала против искренности ее собственных попыток оценить это остроумие и ум графа, но признала уверенность в другом вопросе в отношении возражений Мадам.
- Достаточно одного слова! - воскликнула она, - одно слово из уст Вашего Королевского Высочества, и он станет осмотрительным, пока еще есть время. Поскольку это отчаяние делает его безрассудным, я, поистине, верю, что он искушает свою судьбу!
- Призовите его еще раз молчать на такие опасные темы, как эта, - серьезно сказала Мадам, - король не пощадит, если его достоинство скомпрометировано!
- Мои протесты ничего не приносят, - вздохнула мадемуазель де Монтале, всем своим видом выражая сожаление, - я могу заверить Ваше Королевское Высочество, что мои письма напоминают лекции М де Пари. Их постоянное содержание - «Je péché mortel (смертный грех)», но он продолжает следовать своим капризам. Дева Мария свидетель, что все его доверенные лица столь же сдержанные, как и я.
- Что значит, - взволнованно воскликнула Генриетта, - конечно, он не может быть настолько сумасшедшим, чтобы писать в том же духе любому из своих друзей при дворе!
- Я знаю, - ответила фрейлина, - что он переписывается с этим шалопаем М де Лозеном, а также с М де Маниканом и маркизом де Вардом.
- С маркизом де Вардом!- эхом отозвалась принцесса, которая теперь серьезно встревожилась, - с человеком, который даже не скрывал своей ревности к его успехам. Тогда он должен быть предупрежден о риске!
Де Монтале торжествовала.
- Попытка, по правде говоря, будет достойна Вашего Королевского Высочества, - сказала она с энтузиазмом, - и скорее, что это не может не удаться. Бедный молодой человек! Он слишком хорош и слишком красив, чтобы быть принесенным в жертву раненому тщеславию!
- Но я не могу скомпрометировать себя письмом, - пробормотала принцесса почти неслышно, - и принять его здесь тоже невозможно.
- Трудно, может быть, но не совсем неосуществимо, - твердо сказала ее спутница, - мы не можем пригласить изгнанного придворного к вам при полном параде, чтобы продемонстрировать ему благоволение, как это позволительно сделать на королевском приеме, но есть и другие средства.
- Объясните!
- Есть переодевания, Мадам! Что вы думаете о хорошем приключении? Почему Ваше Королевское Высочество не должна читать книгу судьбы так же, как королева-мать и Мадемуазель?
- Это слишком опасно! Вы забыли про мадам де Ла Файет и мадемуазель де ла Тремуй? Мы не можем надеяться обмануть их бдительность!
Фрейлина от всей души рассмеялась.
- Он предскажет им судьбу, - радостно сказала она, - он пообещает одной новую страсть, а другой - богатого мужа. Такие перспективы поглотят все их способности. Мы должны действовать открыто и смело. Пусть гадалка явится в полдень, не будем скрывать ее прихода. Ваше Королевское Высочество, по всей вероятности, единственная великая дама при дворе, которая ни разу не посоветовалась с кем-то из этих современных оракулов. Я предупрежу графа об осторожности, а его собственный быстрый ум сделает все остальное!
Генриетта была поражена романтизмом и смелостью этого опасного плана и долго пыталась убедить себя, что даже если ее неосторожность вызовет подозрения, экстравагантность и бурлеск приключения докажут его невинность. Что это было в конце концов, кроме как проказы школьницы? Мадемуазель де Монтале умело делала свое дело и гротескным описанием наряда, который она предложила передать де Гишу, и веселыми комментариями его предстоящего появления в таком облачении вскоре отвлекла ум принцессы от риска, связанного с авантюрой, в которую она ввязалась.
Нужно ли говорить, что сам де Гиш с радостью воспринял известия, которые фрейлина поспешила ему сообщить? Однако он отказался от ее участия в придумывании его костюма. Наученный на примере величественного Луи, что нет ничего опаснее для человека влюбленного, чем предстать перед женщиной, которую он стремится увлечь, в нелепом виде, он сделал так, придумывая свое платье, чтобы его внешность была скорее страшной, чем абсурдной, однако, он не отказал себе в удовольствии применить отвратительные аксессуары для маскировки. Морщинистая маска, превосходно выполненная, плотно легла на его красивое лицо, в то время, как масса объемных и вместительных юбок и обширный плащ из темной шерстяной ткани придавали худощавой и гибкой фигуре ширину и плотность. Под этими нелепыми одеждами, так умело устроенными, чтобы он мог отбросить их без каких-либо неприятностей или задержек, он носил изящный наряд, украшенный цветными лентами времен Людовика XIII, пожалуй, самый лучший костюм для молодого и хорошо сложенного человека, который когда-либо был изобретен Тщеславием.
Никто не знал лучше, чем успешный придворный де Гиш, ценность этих мелочей в глазах прелестной женщины. Какое женское сердце могло оставаться невосприимчивым к тому, что в этот самый момент человек, любящий ее, рискует как своей карьерой, так и своей жизнью, лишь бы получить ее улыбку; он так легко подвергал себя опасности в таком деле, поскольку нашел время разузнать для своего похода к храму кумира все ее мельчайшие пристрастия в манерах и мелочах.
В день, назначенный для его визита, Мадам заявила, что слегка нездорова, и она не была вынуждена симулировать, поскольку с приближением часа ее возбуждение и тревога усилились до крайности. Вся угроза, которой она подвергла свою репутацию этим неосторожным шагом, предстала перед ей. Напрасно она уверяла себя, что у нее нет другой цели, кроме благополучия и безопасности де Гиша; до сих пор осознание триумфального тщеславия поднималось в ее сердце и упрекало ее за добровольный самообман. Она возлежала на диване в окружении своих дамам, страдая от медленной лихорадки - результате бессонной ночи, когда объявили гадалку.
- Сивилла в кабинете Вашего Королевского Высочества,- сказала мадемуазель де Монтале скромно,- и ждет вашего соизволения.
- Вы можете провести ее сюда! - произнесла Генриетту с дрожью в голосе,- я хочу посоветоваться с ней о будущей судьбе моего брата. Увы, дом Стюартов так ужасно пострадал, что это меня извиняет за некоторую суеверность.- Не смейтесь надо мной!- добавила она, обращаясь к мадам де Ла Файет и мадемуазель де ла Тремуй, которые готовились покинуть комнату, - по крайней мере, нам обеспечено развлечение в течение часа!
Две дамы, низко поклонились и проследовали за другими фрейлинами принцессы. Когда они проходили через прихожую, предсказательница почтительно отошла в сторону; никто со стороны не заподозрил, что под широкой и несколько грязной накидкой и черным капюшоном, большим цветастым льняным платьем странной женщины скрывались смеющимися глаза и изящная фигура самого красивого кавалера Франции.
Скинуть громоздкую маскировку, броситься к ногам принцессы и прижать, к губам и к сердцу руку, протянутую ему, у де Гиша заняло мгновение. Взволнованная его сиянием и ослабленная собственным недомоганием принцесса не пыталась в тот момент подавить свои проявления счастья и благодарности; но вскоре она собралась и сделала знак фрейлине не выходить из комнаты, сказав серьезно и почти грустно:
- Не надо, граф, заставлять меня сожалеть о моей снисходительности! Помните, что простое подозрение о вашем присутствии здесь поставило бы под угрозу мою честь. Покажите мне, что вы достойны риска, на который я иду ради вашего спасения.
- Как я могу доказать свою преданность! Просите меня обо всем, что в силах человека, - прошептал взволнованный де Гиш. - Разве я никогда не осмеливаюсь позволить вам увидеть мою преданность, говоря вам о моих страданиях? Будете ли вы улыбаться всему остальному миру и изгонять меня от себя, потому что я отдам свою жизнь, дабы оградить вас от испытаний! Говорите, Мадам, существование для меня не так дорого, чтобы я колебался в повиновении вам независимо от его последствий!
- Я не требую такой слепой преданности, - сказала принцесса, пытаясь восстановить самообладание, - я позвала вас сюда, чтобы запретить вам продолжать навлекать гнев короля против вас, как бы несправедливо это ни было. Вы опрометчивы и неправы, и будете во все времена жертвовать своей безопасностью, вы, как ребенок, доверяющий свое безрассудство каждому так называемому другу, который считает нужным вас слушать, и вы выбираете свои объекты так же плохо, как ваши слушатели. Почему, месье, вы должны критиковать дело Фуке или включить имя Луи в глупый каламбур, которым М.де Вард веселил свое окружение в Лувре две ночи назад?
- Я отрекаюсь от М де Пари и Боссюэ навсегда, - пробормотал неисправимый поклонник, устремляя сверкающие глаза к своей прекрасной даме,- Кто не согрешил бы, чтобы быть вынужденным совершать такое покаяние?
- Неблагодарный, - сказала принцесса, - кто не может или не пожертвует остротой, чтобы снова оказаться при дворе!
- Чтобы его вновь отчитали, снова выслали и забыли!
- Хорошо, если бы это было так, - сказала Генриетта.
- Все? - спросил граф с поразительной мрачностью.
- Да, все, если бы это было возможно, - ответила Мадам краснея, когда де Гиш еще раз поднес ее руку к губам, - По правде говоря, я не вижу, - продолжала она с улыбкой, которую не могла сдержать, - какую пользу вы, Арман, граф де Гиш, приносите французскому королевству, за исключением участия в нескольких сражениях и храброго служения своему королю, стоившего вам ранений; но для чего-то еще...
- Я признаю себя виновным, - ответил молодой человек, - и все же, если бы были справедливы к моим достоинствам, я бы доказал ...
- Ничего, абсолютно ничего, что достойно упоминания. Послушайте, месье, вы опасный союзник, вы попали в немилость. Приказ отправиться к мужу в Монако, полученный вашей сестрой, дан просто из-за того, что она пыталась умолять за вас королеву-мать, и поэтому я лишена моего лучшего друга, только потому что у ее брата плохи дела! Пойдите и попытайтесь быть забытым! Почему вы остаетесь в Париже?
- Почему фантазии собираются вокруг луны? Потому что они могут получить свет только от ее присутствия.
- Из какого света они получают ее, де Гиш? Вы произнесли свой собственный приговор.
- Я действительно во дворце, - укоризненно сказал граф, - но, конечно же, не во Дворце правосудия.
- Опять! - воскликнула принцесса, слегка пожав плечами. - Этот человек сумасшедший, Монтале, и нам лучше отказаться от него и его судьбы!
- Пусть так, и божественная галлюцинация продлится вечно, - страстно сказал граф, - только пусть мое безумие станет периодическим, и я обещаю навсегда забыть каламбуры и пасквили.
- Со всей серьезностью, де Гиш, - возразила Мадам, - если вы действительно хотите снова занять свое место в обществе и сохранить незапятнанным великого имя дома Грамонов, если вы хотите обеспечить безопасность и честь тех, кто относится к вам с дружбой, вы будете более осмотрительным и осторожным!
- Я клянусь вот на этой прекрасной руке!
- И я принимаю клятву, - сказала принцесса, - больше ни сатир, ни песен; будьте удовлетворены тем, что ваше благополучие является объектом искренней заботы.
- Чьей?
- Всех тех, кто знает вас, какой вы есть, и отвергает вас такого, каким вы стремитесь быть. И теперь у меня есть ваше обещание, я могу успокоить вашу взволнованную сестру, я могу оправдать себя в собственном сердце, и я могу попрощаться с вами со спокойной душой, потому что чувствую, что вы не будете нарушать свое слово, и мы вскоре снова увидим вас в обществе.
- Часы указывают на час, Мадам! - произнесла фрейлина.
- Хорошо, - ответила принцесса.- Через пять минут Месье покинет Лувр. Он не должен застать вас здесь.
- Так скоро?- сказал де Гиш умоляюще,- настолько скоро?
- Теперь, немедленно, если вы не хотите запятнать мое имя, - серьезно возразила Генриетта.
- И остается сделать худшее, - сказала мадемуазель де Монтале с притворным беспокойством, - Как я могу измять все эти надушенные локоны под таким убогим колпаком?
- Они уже однажды побывали там, - сказала Мадам, - их безусловно можно поместить туда снова.
- Если у меня не получится, я должна срезать их, - возразила фрейлина, проявляя всю свою неловкость.
- Ты не успеешь, - вмешалась взволнованная принцесса. - Ты не знаешь, как справиться с колпаком, и его узнают его в одно мгновение.
Граф все еще стоял на коленях у ее ног, и в беспокойстве момента она занялась его маскировкой. Ее белая ручка заправляла мятежные локоны под их недостойное прикрытие, легко проводя по его горящим щекам. Разумеется, они обе были и неуклюжими, и неловкими камеристками; и хорошо, что граф героически был охвачен мученическим романом. Но он охотно видел, как их усилия продолжаются для вечности влюбленного, потому что он никогда не мог вновь надеяться почувствовать маленькую руку у себя на лбу, увидеть, как изящная фигура склонилась над ним в тревожной заботе. В тот день де Гиш получил урок, который никогда не забывал. Генриетта любила его, теперь он получил доказательства, но он все же потерял всякую надежду, что эта история страсти закончится так, как тщеславие побудило его поверить.
Он оставил дворец более влюбленным, чем вошел в него, но в течение короткого часа он стал мудрее. Он долго любил герцогиню Орлеанскую, но чувствовал, пройдя по двору Тюильри и возвращаясь к своему безвестному прибежищу, что ему нечего ожидать от хрупкой Генриетты Английской.
