page

Шарль-Огюст, маркиз де Ла Фар (Charles-Auguste, marquis de La Fare, comte de Laugères, baron de Balazuc)
(1644—1712)
французский поэт и мемуарист

Капитан телохранителей Филиппа Орлеанского, он служил под командованием виконта Тюренна в 1667, 1673 и 1674. Но соперничество с Лувуа из-за м-м де Рошфор положило конец его военной карьере. Он жил эпикурейцем, "чувственным и сладострастным, наполненным приятной мягкостью." Был ленив и любил хорошую еду. Он сочинил либретто оперы «Panthee», для которой герцог Орлеанский Филипп II создал музыку. Его стихи издали отдельным томом в 1755 году, а изящные "Мемуары о главных событиях царствования Людовика XIV" в 1715.

   

Joseph Fr Michaud, Jean Joseph François Poujoulat, Nouvelle collection des mémoires pour servir à l'histoire de France, depuis le XIIIe siècle jusqu'à la fin du XVIIIe: précédés de notices pour caractériser chaque auteur des mémoires et son époque , suivis de l'analyse des docoments historiques qui s'y rapportent, Memoires de marqius de La Fare (Мемуары маркиза де Ла Фара), 1839

   

   

ГЛАВА IV:
Любовные истории короля до смерти королевы-матери, опала графа де Гиша, графини де Суассон и маркиза де Варда, а также создание новых герцогств.

   

Я хочу повторить здесь, что об истории, о которой пишу, я не знаю всего с должной точностью; и я излагаю только последовательность основных фактов с размышлениями, дающую представление о моем времени, отображая картину того, что я видел, и жизни людей, которых я знал.

Прежде чем перейти дальше, необходимо сказать о любви короля, потому что история его любовных увлечений не является одной из незначительных частей его истории или тем, что наименее характеризует его нрав. Мадмуазель де Ла Вальер - не первая склонность короля; все началось с фрейлины и любимцы его матери по имени Бове, хотя она была старой и кривой, но удостоилась первой его ласк.

Герб Ла Фаров

Герб де Ла Фаров

Он был влюблен в Марию Манчини, племянницу кардинала, и женился бы на ней, если бы этот добрый министр пожелал, но он отверг сие из страха или добродетели, и выдал свою племянницу за коннетабля Колонну.

Затем у него была большая склонность к мадемуазель де Ла Мот-Аржанкур, демуазели из Лангедока, фрейлине королевы, очень милой и танцевавшей лучше всех при дворе. Последняя была предана своими доверенными лицами Руссеро и Шамарантом, людьми кардинала, который, зная от этих двоих все, что король говорил этой девушке буквально через мгновение, действовал своими способами.

И правда, увидев, что король отдаляется от нее, она воспылала сильной страстью к маркизу де Ришелье, и эта страсть, наконец, привела ее в монастырь Дочерей Святой Марии в Шайо, где она провела свою жизнь, не будучи монахиней, после пожертвования туда двадцати тысяч экю, данных ей королем.

У короля была большая интрига с Олимпией Манчини, графиней де Суассон, к которой он отправлялся каждый день, даже после того, как влюбился в мадемуазель де Ла Вальер. Эти отношения прекратилась только тогда, когда ее изгнали из двора за ее интриги, о которых я расскажу.

Для того, чтобы хорошо их понять, необходимо знать, что мадемуазель де Ла Вальер была фрейлиной Мадам, и вначале, когда король в нее влюбился, Мадам, амбициозная и кокетливая принцесса, воображала про себя, что король именно к ней имел склонность.

Хотя я глубоко убежден, что она не довела бы этого до конца, несомненно, сама эта мысль ей нравилась, и она немного беспокоила королеву-мать.

Таким образом, когда Мадам поняла, что ее заслуги мало в частых визитах короля, и она служила, так сказать, в качестве предлога для посещений Ла Вальер, она почувствовала много досады против него и против нее. и потому благожелательно выслушала графа де Гиша, старшего сына маршала де Грамона, хорошо сложенного молодого человека, который к большому уму и храбрости добавил еще большую дерзость.

В то же время графиня де Суассон, видя короля, влюбленного в прелести Ла Вальер, предалась любви с Вардом, человеком не первой молодости, но более любезным по духу, вкрадчивым манерам и даже лицом, чем все молодые люди. Считалось, что по приказу короля он вступил в связь с графиней, и что король был его доверенным лицом.

Несомненно, столь искусный придворный сделал это, но больше из амбиций, чем из-за любви, и был так же зол, как графиня и Мадам, когда увидел, что только одна Ла Вальер завладела королем.

Итак, эти четверо: Мадам, граф де Гиш (как молодой вертопрах, чтобы угодить ей), графиня де Суассон и Вард составили заговор с целью погубить Ла Вальер и остаться хозяевами двора.

Они представляли себе, что, если бы молодая королева узнала об отношениях короля с Ла Вальер, она бы вмешалась вместе с королевой-матерью, так что король не смог бы не избавиться от своей любовницы.

Об этом они написали в письме, [263] как бы от короля Испании его дочери, в котором он предупреждал ее о любви короля. Это письмо было составлено Вардом и переведено на испанский язык графом де Гишем, гордившимся знанием всевозможных языков. Испанский он знал наверняка.

Письмо благополучно доставили без всякого подозрения о том, откуда оно пришло. Молодая королева, которая страстно любила своего мужа, и тем более, что она была действительно любима им в первый год брака, была сильно огорчена. Королева-мать приняла ее сторону, что очень расстроило и обеспокоило короля, но не заставило его оставить свою любовницу. Все его раздражение обратилось на тех, кто был достаточно смел, чтобы напасть на него в таком чувствительном месте.

Но, не подозревая, откуда взялось это письмо, он позвал Варда, к которому у него было отношение и склонность, и посоветовался с ним о том, кто мог осмелиться оскорбить его.

Вард ловко и коварно направил его подозрение на мадам де Навай, придворную даму королевы, чей суровый нрав в последнее время вызывал недовольство у короля, когда у того были дела с фрейлинами королевы, и она пыталась предотвратить его попытки видеть мадемуазель де Ла Мот-Аржанкур, которой он был увлечен и которой покровительствовала графиня де Суассон, всегда стремившаяся избавиться от Ла Вальер.

Поэтому м-м де Навай и ее муж были изгнаны без объяснения причин; м-м де Монтозье, гувернантка детей Франции, стала придворной дамой королевы, и маршальша де Ла Мот — гувернанткой детей.

Прошло достаточно времени, прежде чем король узнал правду о том, откуда взялось письмо, полученное королевой. И Вард всегда был придворным близким к своему господину и человеком, которого он больше всего желал видеть.

Все случилось из-за его несчастья, что граф де Гиш был изгнан из-за Мадам, а эта принцесса что-то замыслила относительно Варда и хотела заставить его отказаться от графини де Суассон. Ее любовник не сдержался и, гордясь этим успехом, однажды во время балета сказал нечто возмутившее Мадам.

Эта ссора разгорелась, когда Вард, желая угодить графине, совершил неосторожность непростительную человеку его лет, а именно, найдя шевалье де Лоррена, фаворита Месье, с мадемуазель де Фиенн, он сказал насмешливым тоном: «Месье, такой принц, как вы, забавляется с субретками? Хозяйки не слишком хороши для вас.»

Этот разговор, который шевалье де Лоррен передал своему другу маркизу де Вильруа, возможно был услышан другими, вскоре дойдя до Мадам. Она пожаловалась королю; Вард был отправлен в Бастилию.

Сначала считалось, что это будет на несколько дней, но его враги озлобляли разум Мадам, и она раскрыла секрет испанского письма, которое они составляли вместе. Король был еще более раздражен, поскольку оказался преданным теми, кого он больше всех любил, графиней де Суассон и Вардом.

Он отправил последнего в тюрьму цитадели Монпелье и сослал графиню в Шампань, губернаторство ее мужа.

Вард мог без этой беды надеяться стать герцогом с четырнадцатью другими, получившими королевский патент, их число вскоре увеличилось еще на четыре человека.

Герцог де Сент-Эньян был среди первых четырнадцати; он был доверенным лицом любви короля: остальное сопоставимо с Дон Кихотом, потому что в один прекрасный день собрали парламент и всю Францию; так что советник Великой палаты, у которого было запрошено его мнение, не дал другого ответа: «Этот великий акт, безусловно, замечательный.»

Эта вербовка герцогов была яростной, и после много чего было сделано, так что вспомним добрым словом кардинала Мазарини, сказавшего однажды, когда не него давили несколько человек, требуя патентов герцога,: «Ну, хорошо! Я сделаю их так много, что будет смешно быть им и смешно не быть им.» Все это произошло до смерти королевы-матери.

   

   

ГЛАВА V:
Основные события, произошедшие после смерти королевы-матери до второго года войны в Голландии (фрагмент)

   

   

1672

   

[266] Король весной атаковал четыре места в одно то же время и взял их все четыре за восемь дней (1) Паника началась в войсках противника, довольно хорошо организованных; но во главе их стояли офицеры, которые никогда ничего не видели и которые были в большинстве своем детьми или родственниками бургомистров голландских городов.

(1) - Они были взяты через шесть дней, Орсой и Римберг сдались королю первыми 3 июня, вторым, 6-го числа, М.Принц взял Везель, а третьим Бурих взял М.Тюренн. — Примечание старого издателя

После этих первых завоеваний король отправился прямо к Исселю с армией, которой командовал принц де Конде, и оставил свою собственную М. де Тюренну, который был в трех лье позади него.

Несчастье потребовало, чтобы граф де Гиш, генерал-лейтенант, любитель экстраординарных поступков, видевший татар в Польше, преодолевавших реки вплавь, предложил таким же образом пересечь Рейн в Толюи (Tolhuys). Он заставил поверить, что брод был там, где его не было, немногие утонули, а некоторые были убиты при этой переправе нескольких эскадронов на другую сторону.

М.Герцог (Энгиен) и М. де Лонгвилль после того, как они прошли, выдвинулись, и, найдя врага, привели М.Принца, который следовал за ними с небольшим количеством людей.

Это и послужило причиной того, что, подгоняя несколько эскадронов, эти сеньоры и некоторые другие прибыли к барьеру, защищаемому батальоном, который сначала подумывал о том, чтобы сдаться, но вдруг кто-то закричал:

«Нет пощады!»

Те дали залп так своевременно, что убили г-на де Лонгвиля, ранили Марсийяка и самого М.Принца (2).

(2) - Он был ранен в кисть, а другие говорили, что он был ранен двумя пулями в руку — Примечание старого издателя

До этого Ножан, Гитри, Бройли, Теобон и еще несколько человек были убиты, а граф де Ла Саль, de Sault, Revel, Mesnil ранены, почти все добровольцы в этом деле. Тем не менее они сделали, то что хотели, пройдя на остров Betaw, и ранение М.Принца не внесло изменений в кампанию.

М. де Тюренн занял место во главе армии, которую покинул М.Принц, и направился прямо к Арнему, сдавщемуся, не успели мы перейти реку. Граф дю Плесси был убит там пушечным выстрелом.

Маркиз де Рошфор был послан захватить Мюйден и шлюзы. Если бы он это сделал, Голландия пропала бы, потому что никто не думал об Амстердаме, а только о том, чтобы передать ключи королю, но этот генерал, хотя и смелый, очень опасался действий, и, действуя со слишком большой осторожностью, позволил войскам оставить Мюйден, открыв шлюзы и затопив страну, что и спасло ее (3).

М де Туренн отправился к Нейменгену и форту Шенк, король взял Doesburg, а Месье - Зютфен; затем они отправились в лагерь возле Утрехта, открывшего свои ворота. Петер Гротиус отправился туда от лица Штатов с разумными предложениями (4),

[267] но его не хотели слушать, и король Англии послал герцога Бекингема в качестве посредника в заключении мира, поскольку желал унижения голландцев, но не настолько, чтобы мы сделались хозяевами Голландии, которая была и оставалась на грани катастрофы.

(3) - пять легких кавалеристов французского гарнизона Наардена нашли способ войти в Мюйден. Они нагнали там столько страха, что депутаты были отправлены в Амерсдорф предлагать переговоры; но в это время граф Мориц Нассау бросился туда, обеспечив защиту, и тем самым спас Голландию — Примечание старого издателя.
(4) - делегация из четырех человек прибыла в королевскую армию, находившуюся недалеко от Утрехта, и 23-го их посетили ММ Лувуа и Помпонн; два министра сказали, что выслушают их предложения при условии, что они имеют полномочия; затем им сообщили, что король не только хотел сохранить все, что захватил, но еще получить возмещение за военные расходы. Такие суровые условия заставили Гротиуса вернуться в Гаагу. Знать считала, что депутаты должны иметь абсолютные полномочия на переговорах при условии, что они не должны быть привязаны ни к свободе, ни к религии Семи Провинций. После этого совета Гротиус вернулся в армию; он предложил Маастрихт для выкупа захваченного, и, зайдя еще дальше, - десять миллионов на возмещение расходов. Но королю хотелось гораздо больше, чем было предложено в последней резолюции, вынесенной в Гааге, что разделило умы: большинство городов Голландии и четыре провинции - Гелдерланд, Голландия, Утрехт и Овериссель хотели послать новую делегацию для переговоров, но город Амстердам и провинции Зеландия, Фрисландия и Гронинген категорически возражали.— Примечание старого издателя
В то время ситуация в Голландии полностью изменились: господа де Витты были убиты в результате массовых беспорядков, как считают, по приказу принца Оранского, их врага, который с этого момента встал во главе всех дел, возродил мужество республики, отказался более слушать о мире и ясно дал понять, как сказал один из наших поэтов:

«...В благородных душах доблесть не ждет много лет.»

Он был объявлен штадтгальтером, как его предки; и, за исключением мира Неймегене, который Штаты заключили сами, они на всю его оставшуюся жизнь руководствовались только его советами, а точнее, его приказами. Все переговоры о мире потерпели крах, король вернулся во Францию и оставил много войск в Голландии с герцогом де Люксембургом во главе.

   

ГЛАВА VI:
Интриги при дворе и изменения, произошедшие там с 1667 по 1672 год

   

Мадам Генриетта Стюарт, сестра Карла II, короля Англии, внучка Франции по ее матери, одной из дочерей Генриха IV, вышла замуж, как я уже сказал, за Филиппа Французского, единственного брата короля. Этот принц, молодой и красивый, ценивший удовольствия, полюбил свою жену, которая, хотя и была немного горбатой, имела не только в уме, но даже в своей персоне все достоинства, которые только можно вообразить, но, поскольку этому принцу было не суждено любить только женщин, сила этой страсти продолжалась недолго.

Из всей его любви к ней вскоре осталась только ревность. Но у этой молодой принцессы, обожаемой всеми, немного кокетливой, хотя и добродетельной, как я думаю, очень довольной всеобщей любовью, было достаточно планов. С другой стороны, эта амбициозная принцесса хотела не только управлять своим мужем, но и всем двором, если бы смогла, но обнаружила со стороны короля мадемуазель де Ла Вальер, его любовницу, а затем мадам де Монтеспан и со стороны Месье шевалье де Лоррена, его нового фаворита, не дававших ей влиять ни на одного из них.

Епископ Валанса, первый капеллан Месье и мадам де Сен-Шомон, гувернантка их детей, настраивали ее решительно против шевалье де Лоррена и, увидев, что они не могут удалить его от Месье, задумали погубить его в глазах короля посредством Мадам и с помощью М. де Тюренна, который в этом случае проявил себя необычно для человека его веса и характера. Король возложил на этого великого человека проект, согласно которому тот должен был проучить голландцев и начать войну с ними. Поэтому рассудили, что необходимо для успеха в этом деле привлечь на свою сторону Карла II, короля Англии, очень любившего свою сестру. Милорд Монтегю, посол этого короля и друг Мадам, захотел убедить короля, что никто, как она, не может так вести переговоры по этому вопросу.

Поэтому король полностью изменил свое отношение к Мадам, которой так часто пренебрегал, и внезапно она оказалась самой могущественной при дворе. Образовался большой союз против нее и г-на де Тюренна, который, как я сказал, был посвящен в секрет этого дела. Он был каждый день у Мадам и видел там маркизу де Кокан, сестру м-м де Субиз, молодую особу, если не самую красивую, по крайней мере, самую пикантную, бывшую тогда фавориткой Мадам. Ни возраст этого великого капитана, ни его мудрость не позволили ему не влюбиться в нее, и его слабость зашла так далеко, что раскрыла ей государственную тайну.

Месье, со злостью наблюдавший, что его жена, которая не была им довольна, получила так много чести у короля, подозревал, что она замешана в каких-то делах; но не был в состоянии проникнуть в то, что это было, и шевалье де Лоррен, его фаворит, вскоре вытащил его из этого затруднения. Он был молодым придворным, самым красивым, самым любезным и самым остроумным. Он атаковал м-м де Кокан, и (надо сказать правду) дама долго не сопротивлялась. Она открыла ему планы Мадам и секреты государства, которые ей доверил М. де Тюренн. Месье ополчился на свою жену и пожаловался королю на недостойную манеру обращения с ним, заявив, что узнал все сокрытое от него. Он не заставил долго выспрашивать себя, откуда его сведения, и замешательство М. де Тюренна было необычайным, когда король упрекнул его в слабости к м-м де Кокан.

Он всю свою жизнь этого так стыдился, что шевалье де Лоррен рассказал мне, как спустя много времени, когда они прекрасно находились рядом, он захотел поговорить с М. де Тюренном об этом приключении, и тот ответил в очень приятной манере, на мой взгляд: «Мы поговорим об этом, когда захотите, месье, при условии, что погасим свечи». После этого открытия Месье очень плохо относился к своей жене; они были вместе, не разговаривая друг с другом, и все, что было хорошо одному, ужасало другого.

Король под этим предлогом арестовал шевалье де Лоррена в качестве того, кто вызвал все недоразумение. Сначала его отправили в Пьер-Ансис, затем в замок Иф. Маркиз де Вильруа, его друг, был сослан в Лион, а граф де Марсан, его брат, тоже был сослан. Месье возмутился и в гневе удалился в Виллер-Котре, прихватив с собой Мадам.

М. Кольбера отправили туда, чтобы вернуть его; и после некоторых поездок туда и обратно было решено, что шевалье де Лоррен должен покинуть тюрьму и отправиться в Рим. Месье вернулся ко двору, но недовольный своей женой больше, чем когда-либо. Затем она отправилась во Фландрию с королем (5), а затем в Англию, где заключила с братом договор о нападении на Голландию.

(5) - речь о поездке короля, королевы, дофина, герцога и герцогини Орлеанских, в сопровождении принцев крови и знати весной 1670 на границу. Посетили только что полученные от Испании города, чтобы королева и дофин могли вступить в свое наследство — Примечание старого издателя

Герцог Монмут, незаконный сын Карла II, совершавший долгую поездку во Францию, лучший человек, которого можно было увидеть, удвоил во время этого путешествия ревность Месье, но Мадам, бывшая тогда посредником двух королей, очень любившая одного из склонности и очень уверенная в другом, потому что он нуждался в ней, не беспокоилась.

Она вернулась в Сен-Клу, чтобы насладиться красотой сезона и беседой своих друзей, таких как М.де Тюренн, герцог де Ла Рошфуко, мадам де Ла Файет, Труавиль и многие другие. Хотя я не был в ее ближнем круге, но стал одним из тех, кого с заботой и вниманием она принимала с величайшей добротой. В этом процветающем состоянии, после нескольких ванн у реки, на следующий день после обеда, выпив стакан воды, она почувствовала жестокие боли, которые не оставили ее до ночи, ставшей последней для нее. Она умерла со всей твердостью и возможными религиозными чувствами. Едва ли можно было предположить, что смерть от яда не будет заподозрена, но она не разъединила двух королей, преследовавших исполнение своих планов; поскольку верно, что короли не думают и не управляют собой, как другие люди. Об этой принцессе бесконечно сожалели. Труавиль, которую я привез в тот день из Сен-Клу и уложил спать с собой, чтобы не оставлять наедине с горем, покинула мир и посвятила себя благочестию, которого всегда придерживалась. Несомненно, потеряв эту принцессу, двор проиграл; она была единственным человеком ее ранга, который мог любить и отличать заслуги; и с момента ее смерти были всего лишь сумятица и грубость.

Несколько лет назад при дворе был фаворе граф де Лозен и Пегиен, гасконский кадет из дома Комонов, самый наглый маленький человечек, которого только знал этот век, который с помощью мадам де Монтеспан, чьим доверенным лицом он являлся, и благодаря своей гибкости, своим инсинуациям и своей преданности стал хозяином двора и противостоял Лувуа, самому дерзкому министру бывшему тогда, потому что в влияние Кольбера начинало падать. Этот маленький человек достиг наивысшей точки, задумав жениться на мадемуазель де Монпансье, двоюродной сестре короля, дочери покойного Гастона Французского, герцога Орлеанского, с состоянием в шестьсот или семьсот тысяч ливров дохода, думавшей о браке с королем, а затем с Месье, и отказавшей королям и суверенам. Именно здесь должно быть признано, что хотя в этом столетии произошло больше, чем в любом другом, не говоря уже о более смешном, все это дело было крайней точкой. Мадемуазель воспылала страстью к Лозену, насколько я полагаю, потому что он был фаворитом короля, только благодаря приятным качествам, которые были в нем заурядными и в небольшом количестве.

Как бы то ни было, он столь умело до сих пор занимался этим делом, что все были удивлены, когда герцог де Монтозье и маршал д'Альбре однажды пришли просить у короля Мадемуазель не только как родственники и друзья М. Лозена, но и как представители, так сказать, дворянства Франции, которые почли бы великой честью и великой милостью, говорили они, чтобы король захотел разрешить простому дворянину жениться на принцессе крови, ссылаясь на несколько примеров таких союзов в былые времена. Король уже был готов и решил отдать все своему любимцу, потому встретил их благосклонно и согласился, чтобы Мадемуазель сделала то, что ему нравится. Эта принцесса, опьяненная любовью, и Лозен, опьяненный тщеславием, верили, что дело сделано, и последний был достаточно глуп, чтобы отложить этот брак на несколько дней, дабы сделать это как положено и со всей помпой, которую желало его тщеславие, будто он женился на равной себе.

За это короткое время весь королевский дом, министры и весь двор поднялись против этого брака. Королева-мать, которая не вмешивалась ни во что, громко говорила с королем; Месье еще больше, и М.Принц сказал королю, хотя и со всем уважением, что он отправится на свадьбу кадета Лозена и прострелит ему голову из пистолета. С другой стороны, архиепископ Парижа склонялся к тому, чтобы запретить им жениться, подталкиваемый Ле Телье и Лувуа, объявившими себя врагами этого маленького гасконца. Но тем, кто полностью нарушил дело, была мадам Скаррон, женщина большого ума, которую мадам де Монтеспан приставила к своим детям от короля, и которая была тогда ее главной наперсницей. Мадам Скаррон, скажу я, показала мадам де Монтеспан, что своей поддержкой Лозена в этом деле она навлечет на себя грозу, что королевская семья и сам король будут упрекать ее в том, что она сделала. Наконец она сделала все так хорошо, что тот, кто совершил это дело, расстроил его, и что Лозен и Мадемуазель спустя три-четыре дня получили запрет их брака. Это был удар молнии, свергнувший фортуну Лозена и в то же время навлекший на Мадемуазель презрение, поскольку, если этот брак и казался необычным, как только он был объявлен, а затем запрещен, и это стало смешно.

Сам король объявил Мадемуазель, что об этом больше не нужно и думать, и предложил Лозену возместить ему все имущество и все преимущества, которые тот мог бы получить через женитьбу; но раздраженный фаворит не пожелал этого. Поскольку сие дело вызвало большой шум по всей Европе, король посчитал себя обязанным сделать циркулярное письмо всем послам, чтобы те могли бы показать его при своих дворах. Оно объясняло причины, побудившие первоначально разрешить, а затем запретить этот брак. Некоторые говорили, что это письмо вышло из-под пера Лионна, другие уверяли, что он скопировал написанное лично королем. Во всяком случае, послание было напечатано и отправлено повсюду, став последней каплей в придании комичности всему случившемуся.

Что до Лозена, то он был так возмущен против м-м де Монтеспан, что дошел до крайности против нее даже перед королем настолько, что с того момента эта женщина поклялась погубить его и не заставила себя долго ждать. Я помню, вернувшись из Лангедока, через несколько дней после краха этого брака, нашел М.де Лозена в Сен-Жермене в доме одного из моих родственников, с которым он был очень дружен, и он заговорил о мадам де Монтеспан с таким возмущением и презрением, как человек, который мало владел собой, и, вернувшись в Париж, я встретил одну даму из друзей М.де Лозена, в которую был отчаянно влюблен, и сказал ей: «Ваш друг Лозен - пропащий человек, которому не продержаться и шести месяцев при дворе».

В результате, спустя три или четыре месяца он был арестован в Сен-Жермене и отправлен в цитадель Пиньероля, в тюрьму, где провел более десяти лет. Многие полагали, что это было за консумацию его брака с Мадемуазель, несмотря на противодействие короля. Большинство считало это единственно заслугой мадам де Монтеспан, сказавшей королю, что не чувствует себя в безопасности в то время, как Лозен находится на свободе, что и явилось причиной его несчастий, к чему добавились постоянные выпады Лувуа, его самого смертельного врага, ввергнувшего его в самую ужасную тюрьму, которую только можно придумать.

   

Давайте оставим это, чтобы поговорить о тех троих, которые в то время делали свои карьеры, несмотря на досаду министров. Первым был Бельфон, бывший при короле со времен кардинала Мазарини, когда все пренебрегали двором этого принца. Именно ему король поручил в последние дни кардинала отправляться к нему и его несколько раз спрашивал: «Свершилось?»

У Бельфона были непомерные амбиции, он любил пути особые и извилистые; его ум был достаточно глубоким, но неприятным, подчиненным пустому воображению. Он был фальшивым в отваге, в чести и преданности и никогда не делал ничего для войны, чтобы заслужить большого возвышения, но он мог хорошо мыслить. Сначала король очень доверял ему и дал после смерти Вервина должность первого дворецкого, которая, не имея первого ранга, является одной из тех, что дает наибольший доступ к королю и ценится в обществе. Он хорошо это использовал, и, кроме того, продолжал служить на войне по воле короля, став после кампании 1667 года маршалом Франции вместе с маркизом де Креки и Юмьером, что возможно, произошло не так скоро, если бы никто не хотел давать Бельфону жезл. Он держался, пока оставался при дворе, против Лувуа, который не был его другом, но когда он отдалился, Лувуа поверг его. Ниже мы расскажем, как это было сделано.

Второй, о котором я хочу поговорить, - это Ла Фейяд, безумец с большим умом, постоянно занимавшимся своим двором, и самый проницательный человек, который был там, но часто проходивший мимо цели. Он сделал карьеру своими экстравагантностями, и одна из вещей, ему лучше всего служившая, заключалась в том, чтобы поочередно ссориться с министрами. Однако М. Кольбер был его другом.

.. Он привез на свой счет в Кандию двести дворян-добровольцев из лучших домов королевства, одним из которых был граф де Сен-Поль, ставший герцогом де Лонгвилем, когда его брат впал в совершенное безумие.

Ла Фейяд не сделал ничего полезного для безопасности этого места, но совершил энергичную вылазку, в которой потерял часть своего окружения и вернулся. Затем он отправился в Испанию с маркизом де Бетюном, который должен был служить ему помощником, начал борьбу с Сент-Оне за непочтительные разговоры о короле. Сент-Оне, подагрический и разбитый, отрицал этот факт и смеялся над ним. Это приключение Дон Кихота не преминуло угодить королю. Наконец он нашел способ оказаться против Лозена и Лувуа, и в конце концов стал герцогом, маршалом Франции, полковником гвардии и губернатором Дофинэ. Он купил отель Ла Ферте после смерти маршала этого имени и построил площадь, где установил статую короля из бронзы, которая является одной из лучших работ этого времени. У него уже была другая из мрамора, и все эти знаки его благодарности королю очень понравились этому принцу. Что до меня, хотя большинство нашло в том безумное хвастовство, я не могу не одобрить, что придворный, получивший большую выгоду от своего хозяина, оставляет такой памятник своей благодарности, и мы допускаем тщеславные мысли у мудрого принца и такие же вещи.

Третьим, кто имел большую долю в милостях короля и в конце большие владения для своего дома, - это принц де Марсийяк, ныне Ла Рошфуко. Он начал во время гражданских войн, неся оружие против короля, и оказался в битве у Сент-Антуана вместе с отцом, человеком своего времени самым галантным, самым тонким, самым любезным и одним из главных авторов этих последних гражданских войн. После того, как они были закончены, его сын подумал о своих усилиях, только чтобы стереть из ума короля плохие впечатления, имевшиеся против этого дома, и действительно ему удалось стать человеком достойным, любезным и мудрым, с легким характером, который король всегда любил.

   

   

ГЛАВА VII:
Продолжение основных событий на войне и при дворе с конца 1672 до конца 1674 гг.
(фрагмент)

   

   

1673

   

В этой главе Ла Фар в том числе касается событий кампании 1673, причем не только более известной всем осады Маастихта, в которой принимал участие лично Людовик XIV, но и гораздо реже упоминемых действий армии под командованием виконта де Тюренна на Верхнем Рейне и во Франконии. Поскольку именно в ее составе в 1673 воевал граф де Гиш (с 25 апреля), то свидетельство, пусть и очень краткое, маркиза де Ла Фара, находившегося в ней с сентября, представляет определенный интерес. К тому же, любопытная деталь, маркиз также испытал на себе те тяжелые условия, в которых оказались французские войска, и достаточно серьезно болел в ноябре, о чем 6-го числа этого месяца упоминает в свом дневнике сьер де Больё, интендант армии. Но, в отличие от графа де Гиша, болезнь и лихорадка Ла Фара не оказались для него фатальными.

   

Вернемся к войне, начавшейся в 1672 году только против Голландии, но вскоре распространившейся на всю Европу. Империя, император и Испания были слишком заинтересованы в поддержке этой республики, чтобы не начать кампанию. Так король, едва вернувшись из знаменитых экспедиций, увидел, что эти силы готовятся к войне с ним, и справедливо полагал, что в начале 1673 года он не мог сделать ничего лучшего, чем взять Маастрихт, обеспечив тем самым связь с этой стороны со своими завоеваниями в Голландии, не полагаясь только лишь на одно сообщение через Бонн и Рейн, которое могло легко прерваться, когда немцы, став достаточно сильными, приблизятся к городу Кельну. Таким образом, зимой были проведены необходимые приготовления к этой осаде, и в течение той же самой зимы герцог де Люксембург, командовавший в Голландии, хотел воспользоваться льдом, чтобы проникнуть в глубины страны; но после Вордена он не смог пройти дальше: оттепель помешала ему. С другой стороны, господин де Тюренн, разместившийся в Вестфалии, перезимовал там со значительной частью войск. После усталости от долгой кампании и очень сурового сезона, тем не менее, удалось восстановиться настолько хорошо, что весной собрали прекрасную армию. Находясь в таком состоянии, она беспрепятственно прошла через испанские владения; был осажден Маастрихт, чьи укрепления были отличными, а репутация великолепной, и где находился сильный гарнизон (6), возглавляемый командиром по имени Фарио, прежде отличившимся при защите Валансьена. Это предприятие действительно было достойным короля, но так как не было армии, чтобы спасти это место, и они не были прикрыты, это произошло после активных действий с обеих сторон, проводившихся в течение семнадцати дней открытых траншей (7).

(6) - Перед осадой Маастрихта Людовик XIV заблокировал Брюссель; но только для того, чтобы напугать испанцев и заставить их провести обмен. Уловка удалась. Они отозвали испанские войска из Маастрихта и бросили их в Брюссель. Этого король и ожидал, когда отправился на осаду Маастрихта. - Примечание издателя
(7) - Капитулировали 30 июня. Осада стоила 3000 человек королю Франции и примерно столько же голландцам. Однако Самсон в «Жизнеописании Вильгельма III» утверждает, что французы потеряли в этой осаде до 9000 человек, а некоторые писатели доводят потери осажденных до 1200 человек. Одно можно сказать наверняка: в начале осады гарнизон насчитывал более 6000 человек, а на момент капитуляции осталось только 3300 человек, которые были доставлены в Буа-ле-Дюк (Хертогенбос) со всеми почестями - Примечание издателя

Король, согласно своему обычаю, проявил себя на этом месте бдительно, весьма усердно, но чрезмерные меры предосторожности, которые ложное рвение Лувуа и некоторых других заставили их принять ради его безопасности, и с которыми он согласился, не создали сильного впечатления и благоприятного эффекта для нации, которая по глупости, если хотите, гордится не только храбростью, но и стремлением к риску. Я знаю, что это не в характере короля; но когда он иногда хочет вести за собой других, то не должен явно избегать опасностей, особенно если это влияет на репутацию воина и героя, к которой он, казалось, стремился тогда и от которой с тех пор отказался (8).

(8) - Людовик XIV не всегда проявлял мужественное безрассудство, а в некоторых случаях неловко упускал из виду ту героическую славу, к которой стремился. Король, например, отмечает аббат де Шуази, допустил две серьезные и непоправимые ошибки. Первая, что не переплыл Рейн вслед за графом де Гишем во главе своих телохранителей. Это было не так уж опасно, но можно было получить бесконечную славу. Александру и его Гранику оставалось только спрятаться. Это правда, и мы должны отдать ему должное, он этого хотел; но М.Принц, который не решился ступить в воду из-за подагры, как бы он осмелился проплыть мимо короля на лодке? Именно об этом эпизоде ​​написал Буало.
Луи зажег их всех своей отвагой, хотя печаль отныне с ним,
Известно, к берегу привязан он величием своим.
      - Примечание издателя

Когда Маастрихт был взят, кампания для короля закончилась. Он разделил свои войска на несколько корпусов, послав часть в земли Трира, чтобы присоединиться к М.де Тюренну, наблюдавшего за армией, которую генералиссимус императора Монтекукколи формировал в Богемии. Я был в одном их тех отрядов и присоединился к М.де Тюренну на Таубере у Мариендаля (Бад-Мергентхайма), где тот собрал свою армию, рассредоточенную по частям, чтобы на следующий день выступить перед Монтекукколи на равнинах Ротенбурга, решив дать ему бой. Фактически, именно Монтекукколи должен был дать его; но он избегал этого мудро и ловко (9), его замысел состоял в том, чтобы достичь Рейна и взять Бонн до того, как удастся перебросить туда часть многочисленной пехоты, которую король держал в Голландии. Однако либо из-за отсутствия предвидения, либо по злому умыслу Лувуа объявил врагом г-на де Тюренна, позволившего захватить это место, и обвинил в этом маршала, который, однако, давно предупреждал короля, и его мнение состояло в том, что он сможет удержать только Верхний Рейн, и что необходимо было использовать войска, на тот момент бесполезные в Голландии, для сохранения Бонна.

(9) - В этом случае со стороны Монтекуколли не было ни мудрости, ни изящества: ему было приказано не участвовать в генеральном сражении, потому он и не сделал этого, несмотря на пыл своих войск, которые жаловались, что у них отняли победу. Он не преминул доставить большие неудобства французскому лагерю около Оксенфурта, вынудив Тюренна удалиться ночью и разбить лагерь около Вертхайма. Со своей стороны, Монтекукколли присоединился к принцу Оранскому, после чего 13 ноября взял Бонн.- Примечание издателя

Придворные, чтобы угодить министру, дружно обвинили М.де Тюренна, и он был так взволнован этим, что, обнаружив, что М.Принц также совершенно недоволен поведением Лувуа, они оба решили напасть на наглого министра и сказать королю то, что они действительно думали о нем; то есть, что он был способен своими заявлениеми и своей деятельностью служить исполнению замыслов Его Величества, но не управлять армиями издалека, как он делал вид, для чего у него не было ни зрения, ни опыта, а его лютая гордыня и безрассудство были способны все испортить. Г-н де Тюренн зимой реализовал свой план и действительно говорил с королем на тему его любимого министра в той манере, о которой я только что сказал. Он сделал больше, он изложил самому Лувуа все только что сказанное королю, и обращался к нему, как к школьнику, недостойному своего поста. Что касается М.Принца, то у него не хватило сил поддержать М.де Тюренна, и это послужило причиной того, что этот протест не имел никакого эффекта. Сама демонстрация, с которой М. де Тюренн, любитель славы и общественной благосклонности, передал публике свою беседу с королем, и отсутствие почтительности, проявленное им к его министру, вызвали недовольство Его Величества, которому старый Ле Телье в то время, как оказывал уважение М. де Тюренну, не преминул обратить внимание на все, что можно было усмотреть в этом процессе.

lorem

© Nataki
НАЗАД