page

Bibliothèque françoise, ou Histoire littéraire de la France
1744
ARTICLE VIII.
MÉMOIRES DU COMTE DE Guiche, concernant les PROVINCES- UNIES DES PAIS-BAS, Servant de supplement & de continuation à ceux D'AUBERY, DU MAURIER, & du Comte D'ESTRADES. A Londres, chez Philippe Cbanguion, Libraire dans le Srrand, 1744 in 12. Pagg. 423.
Французская библиотека, или Литературная история Франции, "О МЕМУАРАХ ГРАФА ДЕ ГИША", изданных в Лондоне в 1744 г.

   

   

Эти мемуары чрезвычайно интересны и рекомендуются по причине достоинств персоны, являющейся их автором, и событий, о которых он рассказывает и о которых хорошо осведомлен, так как многие из них происходили у него на глазах.

«Арман де Грамон, граф Гиш, генерал-лейтенант королевских армий, родился в 1638 году. Он был одним из сеньоров двора наиболее остроумных, храбрых и достойных. Он находился при осаде Ландреси в 1655 году, при осаде Дюнкерка в пятьдесят восьмом и во многих других делах. Он также отличился на пересечении Рейна возле форта Толюи 12 июня 1672 года. Он умер в следующем декабре.»

Это некоторые факты биографии графа де Гиша, которые содержатся у Морери; и, кстати говоря, этот автор ошибается о времени смерти графа. Он умер не в декабре 1672 года, а через год, как это можно увидеть в Анналах М. Баснажа.

Что касается галантной истории графа, то она нашла свое отражение у знаменитого придворного Людовика XIV, удостоившись упоминания в гениальной сатире, известной под названием «Любовная история галлов».

Я утверждаю, что Мемуары графа де Гиша интересны в вопросах, которые там рассматриваются, и действительно в период, которого они касаются, предлагают читателю увидеть очень важных людей и полные неординарности события и политические интриги, которые Автор распутывает и описывает со всем искусством и всей возможной живостью. Он не щадит свою собственную нацию, когда она кажется ему виноватой, что, однако, не исключает того, что у него есть высшая идея, (с.323) "восхищение благополучием Франции и силой Фортуны, которая использовала все ради величия нашей монархии." Поэтому не должно быть странным, что Автор говорит в другом месте следующим образом.

(с.39) «Большинство людей удивлены,- говорит он,- тем, что такая монархия, как наша, которая может так обоснованно претендовать на бесспорные права, и которая может располагать такими собственными силами, заключила Оборонный договор только с Республикой (Республика Соединенных Провинций), основы которой не слишком легитимны и не имеют никакой другой гарантии слова испанцев, кроме их слабости, снова вовлекается в то, что она держит Землю многих князей Германии, и что коммерция, которой она занята на море, может повлечь много проблем с Англией. Но поскольку нет четкого представления о точке зрения этой монархии (монархии Франции) и целей ее кампаний, также невозможно дать веских мотивов ее поведения».

Представления графа де Гиша о других народах не были такими уж превосходными. Он не забывает ни испанцев, ни немцев в этой связи.

(с.360) «Различие, которое обнаруживается между темпераментом этих двух народов, тщеславие которых, по-видимому, имеет сходные проявления, состоит в том, что слава испанцев, пробуждаемая в их головах, несет их, заставляя их ничего не находить такого, что выше их: немцы, наоборот, отличаются тем, что боятся, будто их не уважают. Они подозревают французов в издевательстве и боятся презрения испанцев; и, не углубляясь в то, что делает их такими ценными для себя самих, они сначала наполнили себя славой рождения и очень легко своими личными заслугами. Но, когда французы и испанцы озаботятся тем, чтобы убрать из своего поведения тот дух презрения и насмешки, которого так сильно боятся немцы, те выказывают величайшую радость, и мы окончательно завоевываем их хорошее отношение при условии, что можем пить с ними и хотим оплатить счет.»

В другом месте Автор говорит об англичанах с определенным уважением, даже обвиняя их, что показывает, насколько он судит с умом, и это не может не привлечь благосклонности читателей.

(с.266) «По правде говоря,- пишет он,- англичан безусловно можно похвалить хотя бы только за ту энергичность и настойчивость, которые они проявили в сражении. Но в то же время они заслуживают того, чтобы их обвинили в повышенной самонадеянности и недопонимании, ставших причиной столь многих ошибок их командиров. Действительно, восхитительный порядок в их армии всегда должен быть достоин подражания: и я знаю, что если бы служил на море и командовал кораблями короля, то подумал бы о победе над англичанами в присущей им манере, а не в стиле голландцев и других из нас, кто готов идти на абордаж.»

Мы видим, что англичане должны быть польщены подобным предпочтением.

Боюсь, что голландцы не будут очень признательны за определенные характеристики, которые их задевают. Граф не может удержаться от того, чтобы не сказать, что в их стране "достойные люди встречаются реже, чем где-либо еще" (с.226); и ниже, он представляет нам этих людей, "грубость которых весьма противоречит деликатности и утонченности двора Франции" (с.383).

Как бы то ни было, мне показалось, что граф немного отклоняется и немного противоречит природе голландского правительства, которое, по его собственным словам, "должно заключаться в личности уполномоченного принца и в воле Ассамблеи, выражаемой приказами" (с.8).

«Это правительство,- добавляет он,- несомненно является наиболее справедливым и наиболее подходящим для разумных людей, главным образом христиан, поскольку оно является единственным препятствием, которое может быть противопоставлено тирании, будучи единственным средством, способным исправить беспорядочность республик».

Никто не видит, что государство, созданное подобным образом, не совсем свободно, и опыт слишком хорошо показал, что это не лучший способ исключить заговоры и клики из недр республики. И все же наш Автор заявляет, что счастье республик заключаться в полной свободе и исключении партий и интриг.

(с.344) «Республики,- он говорит,- не могут быть счастливы, если они не совсем свободны; & клики и заговоры являются безошибочными инструментами для их уничтожения.»

Я не могу согласиться с тем, что граф де Гиш называет это "самым справедливым правительством из всех".

Я почти забыл отметить о симпатиях к какой партии в Республике заявил граф, потому что за исключением некоторых портретов и некоторых персонажей, чьи образы, возможно, слишком сильны, я не могу сказать, что нашел много пристрастий на протяжении всего Труда. Если вы доба Витте тот факт, что эти Мемуары написаны, так сказать, в то самое время, когда все происходило, то вы удвоите уважение и к Автору, и его Книге. В конце концов, хотя я не хотел видеть графа абсолютно беспристрастным, кажется, что он осмелился говорить правду, и это расположение ума в сочетании с выгодной ситуацией, в которой он оказался, чтобы увидеть вещи вблизи, по мнению великого представителя Античности, едва ли встречаются в произведениях исторического жанра. Действительно, Плутарх, говоря о нескольких ложных сообщениях, которые были отнесены на счет Перикла, размышляет над тем, что будет прочитано.

«Так трудно,- говорит он,- или, скорее, невозможно для истории достичь открытия истины. Ибо если оно (сообщение) написано спустя несколько веков, то имеет против себя древность времен, лишающую его знания о прошедшем, а если оно написано при жизни тех, о ком говорит, ненависть или зависть, или благосклонность и лесть несут то, что извращает и скрываетет правду.»

Отрывок из Введения, стоящего во главе этих Мемуаров, дает достаточно в смысле Плутарха.

«Разнообразие интересов людей, являющееся причиной различий в их чувствах, очень осложняет суждение о том, что не является публичным и ярким фактом прошлого, касаютельно отношений друг к другу; и когда кто-то хочет знать правду, он должен скорее искать ее в той вероятности в писаниях, которые остаются нам: потому что они чаще всего являются Инвективами или Апологиями, чем Историями.»

Как бы то ни было, граф де Гиш заявляет о себе, что он, как известно, был другом и слугой Оранского Дома, и, если ничего не скрывать, это мало влияет на точку зрения, c которой он показывает нам определенных людей; но в конце концов его заявление остается ложным, и нам всем это показалось очень справедливым на многих проявлениях. Пример докажет это.

(с.2 и далее о Вильгельме I Оранском) «Испанцы утверждают,- говорит граф де Гиш,- что принц Оранский — мятежник, который ради своих амбиций нарушил покой Нидерландов, взбудоражив часть страны.

Те, кто, защищал свою страну, решили, что главная цель заключается в том, чтобы гарантировать свою нацию от испанской тирании, которая хотела низвести их страну до провинций, установить несправедливую инквизицию и не оставить там никакой свободы, ни мирской, ни духовной: и если они прибегали к оружию, это было похоже на единственное средство освободить свою родину и спасти себя самого от мести нации, которая никогда не прощает полученных обид.

И кажется наиболее разумным верить,- продолжает граф,- с одной стороны, в то, что говорится о природе Филиппа II, является оправданием всего его поведения, свидетельствуя о вполне соответствии чувствам, в которых враги обвиняют его, и что, с другой стороны, принц Оранский был не без амбиций; так что, не найдя дальнейших оснований удовлетворения его испанцами, как при Карле V, он стал врагом Филиппа, что дало ему возможность объединить его собственный интерес с общим делом, отстаивая и то, и другое.

Последствия усилились и усугубились; и Республика обязана своим созданием ужасному стечению обстоятельств, а не преднамеренным проектам. Потому что принц Оранский никогда не собирался придавать подобную форму правления провинциям, которые он только что объединил против их суверена.

Он только хотел изгнать испанцев и дать Нидерландам другого господина, который жил бы по тому же закону, что при первых герцогах Бургундии. Это правда, что он хотел для себя отделить провинции Голландию, Зеландию и Утрехт, дабы сформировать конкретный суверенитет, каким-то образом зависящий от общего. Таковы были причины, заставившие его предложить свою партию и услуги Франции, которая также приняла их.»

Нам кажется, что это разумный и серьезный язык. Но искренность и простота графа не уступают справедливости его суждения. Он не щадит принцев Оранских в их недостатках, больше, чем грандов Республики. В Введении есть довольно примечательное место о знати и городах Голландии во времена смерти Вильгельма II.

(с.20 и далее)«Главные офицеры армии были первыми среди дворян. Господа де Бредероде и Обдам, один из которых кровными узами, и оба по обязательствам, были связаны с интересами Дома Оранских, и, скорее всего, их подтолкнули. Бредероде, который имел второе военное звание, будучи первым дворянином Голландии, происходил из старинного графства, льстил себе, что, по крайней мере, может стать генерал-капитаном, хотя не было ни необходимости создавать подобное звание для дела мира, ни выбрать человека, чтобы заполнить это место.

Другая мысль о конкретном соглашении, а также об остальных их коллегах. Но поскольку души этих дворян были не очень возвышенными, хотя их первых замыслов было достаточно, они не следовали своим надеждам с должной твердостью, потому что все они позволяли себе быть разделенными на менее значимые интересы.

Города, однако, стремились к значительным благам, стать более свободным и более богатыми, поэтому они не испытывали затруднений в оценке того, что необходимо для удовлетворения алчности дворян.»

В целом, могу сказать, ничем не рискуя, что в этих «Мемуарах» граф де Гиш не делает никому реверансов должным образом, за исключением, возможно, того, что он называет Фортуной. Могу заметить, что граф немного остановился на этой теме.

«Разнообразие интересов людей, являющееся причиной различий в их чувствах, очень осложняет суждение о том, что не является публичным и ярким фактом прошлого, касаютельно отношений друг к другу; и когда кто-то хочет знать правду, он должен скорее искать ее в той вероятности в писаниях, которые остаются нам: потому что они чаще всего являются Инвективами или Апологиями, чем Историями.»

(с.227)«По его словам, Фортуна меняется и управляет почти всеми теми, кто находится в мире, иногда посредством прямой зависимости от нее, но почти всегда каким-то косвенным образом, причины которого не замечают, пока не почувствует эффект.»

Граф сделал это замечание о принце Оранском Вильгельме III, предвидя, что Судьба одержит верх над де Виттом.

(c.226) «Что до меня,- говорит он,- коль скоро трезво рассуждать о будущем, я скажу, что если принц Оранскй будет достаточно счастлив найти в качестве друзей достойных людей, которые в Соединенных Провинциях встречаются реже, чем где-либо в мире, он сделает невообразимым, чтобы де Витт придерживался замыслов против него; и что он погибнет так же, как и Барневит, ради основ государства и достоинства принца.

Но следует отметить то, что молодой человек оставит свое окружение, а удовольствия и льстецы не одержат победу над делами и стОящими людьми, это и есть необходимое условие для возвращения Фортуны, чтобы принять общее решение для такой большой цели».

В другом месте граф рассуждает о превалировании случая над разумом,

(c.278) «потому что та же самая удача, по его словам, которую мы так часто отмечали, как мы увидим в дальнейшем, всегда особенно заботится о делах Штатов, и Случай возобладал в этом месте над разумом герцога Альбемарля.»

Несколькими страницами ниже он поясняет,

«что вам нужно только поклоняться Фортуне, не принимая в качестве модели поведение, в котором она служит единственной направляющей силой.»(c.281)

Люди, и часто даже Философы, рассуждают о Случае и Фортуне, не зная, что они говорят. В конце концов, это просто пустые слова, и сказано это знаменитым поэтом, который говорил более мудро в строках:

Природа не слепая сила,
Это искусство, которое скрывается от человеческого невежества.
То, что кажется случайным, - это результат замысла,
Прячущего от нас его начало и его конец.

Возвращаясь к сказанному сказали выше, отметим, что граф де Гиш, кажется, выражает свои мысли живо, без каких-либо пристрастий к личности. Тем не менее, я хотел бы, чтобы его портрет Пенсионера де Витта больше соответствовал тому, что глубокомысленные историки, такие как Бюрне и Баснаж, говорили об этом знаменитом магистрате; но этот портрет слишком простодушен, чтобы не привести его нашим читателям.

(с.30) «Этот человек,- говорит наш Автор,- наделал столько шума в мире, что я считаю уместным сказать здесь о том, что я заметил в нем. Его отец, магистрат Дорта, один из наибольших противников последнего принца Оранского; и он был также одним из тех, кого тот отправил в тюрьму Louvestein. Он - старик, большой циник, который не терпит присутствия других, и, кажется, приходит в отчаяние, когда вынужден общаться с кем-либо. Он все еще каждый день встречается на Променаде отдельно от остальных людей, к которым он свидетельствует свою антипатию. Он направил свое негодование против Дома Оранских настолько, насколько это было возможно для него: и я знаю об этом оригинале, что он часто здоровается со своим сыном, призывая его вспоминать тюрьму Лувештайна; хотя по тому не скажешь, что это могло вылететь из его памяти.

Но, поскольку этот был более гибким и более поддающимся влиянию, чем его отец, хотя был так же противником принца Оранского, действуя даже весьма жестко, он имел больше мягкости в своих манерах, и есть опасение подозревать, что отец держал зло и ненавидел всех, кто носит имя Оранский, из мести и убежденности, тогда как сын тоже их ненавидит, но скорее из-за амбиций, которыми он полон, как человек общества.

Это правда, что он поддерживает их с большим мужеством, духом и твердостью, но сопровождает таким собственным тщеславием, что заставляет его признавать и побуждает его обещать другим все такое, что он не может выполнить.

Его лицо необыкновенно, и голова его больше подошла бы министру двора Португалии, чем Пенсионеру Голландии. Таким образом мы можем сказать, что, поскольку он имеет основную долю в Правительстве, оно действовало против своего первого принципа и против самых основ республик: охотно рисковало всем и приняло на себя обязательства перед всевозможными последствиями».

Не менее бесхитростное, возможно, смешанное с небольшой дозой издевки, описание, данное графом де Витту, когда тот прибыл на флот после неудачного боя, который М.Обдам дал англичанам 11 июня 1665 года.

(с.82 и далее) «Что касается его персоны, в частности, де Витт не забыл ничего, что было вопреки здравому смыслу. Ибо вместо того, чтобы скромно говорить, признаться в своем невежестве и сказать, что он отправился на море, только для того, чтобы узнать, кто сделал хорошо или плохо, чтобы отрапортовать Штатам, чтобы придать смелости морякам и отругать капитанов, если они не выполнили свой долг: он расставил своих эмиссаров, чтобы, подражая римлянам, оторвать людей от пахоты для командования армией, и, чтобы не остаться в рамках своей первой профессии, он также подумал, что должен сменить свое облачение.

Он надел на себя Just-au-Corps с золотыми кружевами и такой же Rhingrave, взял вышитую перевязь, на которой висела длинная шпага; и, пусть будет понятно, кому требуется, что если он приблизится к английскому адмиралу, то милорд Сандвич получит такую эстокаду, на которую не рассчитывал.»

   

де Витт

Памятник Яну де Витту
в центре Гааги

   

М.граф де Гиш еще добавляет, "что он вряд ли человек, читающий это, сможет поверить, что это правда", и ему не помешает оправдаться, поясняя, что событие "было публичным и известным всем тем, кто тогда был в Голландии". Граф не щадит М. Гюйгенса, еще одного депутата Штатов.

(с.82 и далее) «На поношенном сером парике,- говорит он,- старый Гюйгенс носил пучок зеленых перьев; все, чтобы показать, что он не уступит своему коллеге де Витту.»

«Тромп,- добавляет граф,- тоже принял участие в насмешках над ним и заявил, что де Витт на войне внушает ему отвращение, и он подведет его под выстрелы настолько близко, что тот не раз раскается в том, что ступил на его палубу.»

Что бы ни говорил граф де Гиш, решение, принятое М.де Виттом о поездке на флот, само по себе не имело ничего смешного. Снова неправильно приписывать его только тщеславию Пенсионера; это насмешка, и у М.Баснажа можно увидеть подробности данного дела, которые кажутся как разумными, так и беспристрастными.

Наконец, в том же месте «Анналов Соединенных провинций» мы читаем, что М. де Витт избег опасностей, которые ему угрожали и которые чрезвычайно встревожили его друзей; и что Рюйтер дал ему это великолепное свидетельство, что он значительно облегчил его положение благодаря осторожным советам относительно действий флота, которым он командовал. Я лишь привожу слова М.Баснажа, который, не считает, что этот смелый поступок М.де Витта был предпринят им только для того, чтобы «избежать неистовства его врагов».

Он лишь отмечает, что это было опубликовано в Париже и подтверждается письмом королю графа д'Эстрада от 21 августа 1665 года, что можно сопоставить с письмом М.д'Эстрада королю от 23 июля того же года, откуда взялась эта новость, о которой сам д'Эстрад сообщил королю.

В конце концов, нет никаких сомнений в том, что граф де Гиш высмеивал М де Витта, и нужно быть слепым, чтобы не видеть этого. Однако также верно, что тот же граф пользуется возможностью воздать Великому Пенсионеру справедливость, так как он хвалит его за его способности и признает настолько «трудолюбивым и старательным, каким только может быть человек».

Мы не смогли бы закончить, если бы остановились на всех замечательных местах этих МЕМУАРОВ.

В дополнение к общим делам, которые рассматриваются там, таким, как война, которую Республика должна была вести против епископа Мюнстера и против Англии, граф знал, как перемежать свое повествование эпизодами, представляющими интерес, как, например, эпизод Португальского мира, и все, что он говорит о Бреде.

Более того; граф не был настолько привязан к Голландии, чтобы не побывать в других странах. Это дает ему повод говорить о Бранденбургском дворе и о дворе Брюсселя; и в последнем случае он рассказывает о знаменитых персонах, которые были тогда во главе дел, и рассказывает очень любопытные вещи, как о событиях в целом, так и о маркизе де Карасене и маркизе де Кастель-Родриго, сменивших друг друга в на посту губернатора Нидерландов.

Все это перемежается размышлениями, в большинстве случаев столь же разумными, сколь и остроумными. Я повторяю, если бы пришлось останавливаться на всем этом, то данную статью можно было найти утомительной по той единственной причине, что она стала бы слишком длинной. Независимо от того, насколько нам нужно избежать этого недостатка, мы не можем игнорировать некоторые рассказы графа де Гиша, касающиеся знаменитой битвы голландцев против англичан, которая началась 11 июня 1666 года и длилась четыре дня подряд, хотя в третий день боев не происходило. Граф де Гиш находился там лично, согласовав свое присутствие там с послом и де Виттом.

(с.233) «Они предоставили,- пишет он,- судно для размещения меня с моими людьми; и Штаты приказали капитану, единственному дворянину на флоте, делать то, что я ему скажу; и чтобы во время боя он доставил меня к адмиралу, и я взошел у того на борт.

М.Принц Монако, которого некоторые придворные дела вынудили искать меня в Голландии, никогда не бывавший на войне, очень хотел принять участие, и мы отправились на Тексель, откуда должен был отплыть флот.

Мы придерживались манеры поведения обязательной для всех иностранцев и волонтеров, которых следует считать смиренными и обходительными для лучшего знакомства. С капитаном Терлоном, на чьем борту находились, мы скоро были в хороших отношениях, и, так как щедрость редка среди голландцев, то легко завоевали дружбу офицеров и солдат.»

В первый день боя граф де Гиш был в большой опасности погибнуть, о чем он рассказывает в самом лучшем стиле, и то, что он добавляет в конце своего повествования, должно заставить полюбить в нем качество, которое не более распространено среди военных, чем в других профессиях, я имею в виду откровенность и скромность.

«Если я отвлекся,- говорит он,- на себя, то лишь потому, что хотел описать то, что видел, и я бы солгал, если б сказал, что сделал нечто иное, чем здесь написано.»

Это про то время, когда у него не было надежды остаться в живых.

Более того, я открыл в нем еще одно достойное похвалы качество; это необычайное самообладание. Он не поддался опасности, о которой я говорил, прыгнув со своего судна, объятого огнем, на другое, к счастью оказавшееся,

(с.244) «в пределах досягаемости и там, по правде говоря (это его собственные слова), со мной считались меньше, чем с последним матросом, так как мне никогда не разрешалось оставаться на палубе с капитаном, который послал меня на батарею внизу, чтобы служить при пушке вместе с пятью или шестью оставшимися при мне: но затем, найдя наше поведение хорошим, он по своей прихоти поместил нас на своей палубе; и, чтобы отправиться к адмиралу на следующий день, я был вынужден обещать ему двести дукатов, что наделало шум в Голландии, и его даже хотели наказать; но вместо того, чтобы согласиться на это, я замял дело, поскольку он был шурином де Рюйтера, и потому что характер иностранца должен радовать всех вокруг и не доставлять хлопот кому-либо.»

Что касается описания самого боя, то его нельзя сократить. Мы удовлетворимся сообщением нашего Автора, каким образом все закончилось, и суждением, которое он выносит в отношении воюющих сторон.

Между несколькими замечательными приключениями в этом великом событии он говорит (с.с.266-267)

«про туман, который наконец стал очень заметным. Летом туманы в районе нашего сражения достаточно редки. Это удивительно, но совершенно чистое небо за менее, чем пятнадцать минут, покрылось ледяным паром.

Кроме того, англичан безусловно можно похвалить за силу и стойкость, проявленные ими в бою. Но, в то же время, они заслуживают обвинения в чрезмерной самонадеянности и недопонимании, которые повлекли многочисленные ошибки их командиров.

Что до голландцев,- продолжает М. де Гиш,- мы можем сказать, что многие преуспели в этом деле, и многие были плохо знакомы со своими обязанностями; их вело чудо; у них не было такого количества больших судов, как у англичан, но что у них было больше равных и сильных; и число их всегда было намного выше, чем у противника из-за их разрозненности.

И, по правде говоря, никто из голландцев не казался таким яростным, как Тромп, и таким мудрым и способным, как Рюйтер; потому мы можем сказать, что они оба выиграли битву.

И хотя голландская республика очень отличается от римской, есть основания провести сравнение с Марцеллом и Фабием, которые являлись, как говорили, один - мечом, а другой щитом республики.

Не то, что Де Рюйтер не был храбрым, он использовал атаку очень часто. Но, чтобы действительно узнать его характер и то, как он ценит себя и других, показательно, как он заверил меня, что маркиз Кастель-Родриго будет гордиться его победой. Это был его друг, некогда всегда к нему хорошо относившийся в Кальяри. Я сказал ему на это, что хороший фундамент, делает крепкое здание, таким образом, еще прочнее. Я верю, что он сейчас чувствует то же самое, что и я в то время; он пишет мне часто и тем самым уверяет всегда в своей дружбе. Типично для него было то, что он сказал, одержав победу:"Бог дал нам."

Даже на фоне беспорядков и затруднительного положения мне казалось, что только он заботился о своей Родине, подчиняясь лишь Божьей воле. Говорят, он прост и нецивилизован, как наши собственные предки. Наконец я хотел бы заметить в поддержку того, что о нем говорят: я видел, как на следующий день после победы, он задавал в своей каюте корм курам.»

Более того, если в этой статье мы не останавливались на подлинности данных МЕМУАРОВ, то только потому, что не считали необходимым указывать то, о чем говорили в другом томе библиотеки, где, объявив об этой интересной работе, мы дали ОПОВЕЩЕНИЕ издателя, к которому и отсылаем (том 38, ч.1, 1744 г.).

   

lorem

© Nataki
НАЗАД