Шарль-Пари д'Орлеан, герцог де Лонгвиль

(27 января 1649 - 12 июня 1672)

Люсьен-Виктор-Клод Мерле "Заметка о Шарле-Пари д'Орлеане, герцоге де Лонгвиле"
Lucien-Victor-Claude Merlet, Notice sur Charles-Paris d'Orléans duc de Longueville

Эта статья была зачитана на собрании Археологического общества Эр-э-Луар в Шатодене 26 июня 1864 года.

Люсьен-Виктор-Клод Мерле — французский архивариус и историк, родился в Ванне (Морбиан) 4 июня 1827 года и умер в Шартре (Эр-э-Луар) 20 июля 1898 года. Автор ряда работ по истории Шартрского собора. Кавалер ордена Почетного легиона.

Сегодня я хочу посвятить свой доклад вашему герою [Дюнуа], но не ему лично, а о его последнему прямому потомку, Шарлю-Пари д'Орлеану, герцогу де Лонгвилю, графу де Дюнуа, де Танкарвилю и т. д. Его родители, вы все их знаете: Анри II д'Орлеан, герцог де Лонгвиль, знаменитый лидер Фронды, и Анна-Женевьева де Бурон-Конде, также столь известная во Фронде под именем герцогини де Лонгвиль. Я не буду подробно говорить вам ни об одном, ни о другой: к тому же г-н [Виктор] Кузен предшествовал мне, а после столь большого мастера требуется достаточно смелости для обращения к эпохе, которую благодаря таланту он, кажется, полностью сделал своею собственностью.

Это было в январе 1649 года: 6-го числа король покинул Париж, и его отъезд послужил сигналом для открытого восстания, во главе которого встал Парламент. Затем, как и во все революционные эпохи, последовали великие события: Парламент объявил кардинала Мазарини нарушителем общественного спокойствия; 9-го другой указ выдал денежную сумму на жалованье войскам; 10-го принц де Конти и герцог де Лонгвиль, его шурин, прибыли в Париж и предложили свои услуги Парламенту; 11-го числа герцогиня де Лонгвиль воссоединилась со своим мужем и явилась в ратушу со словами, что г-н де Лонгвиль, не имея более дорогого залога, послал ее в качестве гарантии своей верности. Напрасно прево и эшевены выражали свое полное доверие слову герцога: Анна де Бурбон, желавшая достичь наивысшей популярности, настояла на том, чтобы ее поселили в ратуше, и эшевены в конце концов препроводили ее в старое помещение секретаря, обустроив его при помощи гобеленов из Hôtel de Longueville.

Именно там в ночь на 27 января герцогиня почувствовала первые родовые схватки и произвела на свет ребенка мужского пола, по поводу настоящего отца которого до сих пор еще очень много вопросов. Общепринятая в XVII веке точка зрения приписывала отцовство герцогу де Ла Рошфуко, автору «Максим»: этот последний всегда проявлял нежнейшее участие в графе де Сен-Поле. Не нам пытаться разрешать данный вопрос: г-н де Лонгвиль очень хорошо воспринял новорожденного; не знаю, почему мы должны поступать иначе.

Утром герцог поспешил в ратушу и, вняв мольбам магистратов, выразившим этому принцу свою преданность, согласился, чтобы восприемниками при крещении ребенка стали г-н Ле Ферон, прево купцов, от имени города Парижа, и мадам герцогиня де Буйон.

Мы утверждать готовы твердо,

Что снова из предместий в город

Пути достаточно легки.

Хоть дни еще так коротки,

Но это вовсе не мешало

Дать жизни новое начало.

Второе чудо, сын явился,

Он в предыдущий день родился.

Отец его сам де Лонгвиль,

Узрел он свет в Отель-де-Виль,

Крещенье получил в Сен-Жан,

Став тем из редких христиан -

Имеет город крестной он,

А крестным — даму де Буйон,

Отцом назвать ее негоже,

Мужского рода слово все же,

А дамой здесь была la Ville,

Чей крестник молодой Лонгвиль

Там наречен как КаролЮс,

К тому же в честь Парижа плюс,

И как забыть про Орлеан,

Так граф Сен-Поль представлен нам.

Крещение проходило в Сен-Жан-ан-Грев; обряд совершил кардинал де Рец. Это было, конечно, славное вступление в жизнь: такая честь, я думаю, была неслыханной до той поры и в дальнейшем не возобновлялась. Напомним, что недавно один из наших принцев получил титул графа Парижского, но притом не додумались или не захотели дать ему город в крестные матери.

Однако юный Лонгвиль сначала не носил имени графа де Дюнуа: этот титул, наиболее почитаемый Лонгвилями после их герцогского титула, по праву принадлежал старшему сыну дома, а Шарль-Пари, как мы только что увидели, был младшим. Его старший брат Жан-Луи-Шарль д'Орлеан родился 12 января 1645 года; он действительно получил титул графа де Дюнуа и сохранял его вплоть до смерти своего отца, наступившей в Руане 11 мая 1663 года. Но, будучи крестником города Парижа, Шарль-Пари, оправдывая оказанную честь, проявил себя способным прославить того, кто его усыновил, а Жан-Луи-Шарль, напротив, с каждым днем ​​демонстрировал все более явные доказательства неспособности и слабости духа.

Его отец решил оставить все свое имущество Шарлю-Пари и с этой целью ввел старшего сына в новициат иезуитов; но после смерти г-на де Лонгвиля Жан-Луи-Шарль отказался принять обет и вернулся в мир, хотя был не в силах носить доставшееся ему великое имя. «Вся семья во главе с принцем де Конде была за графа де Сен-Поля и убеждала мадам де Лонгвиль не позволять ее старшему сыну оставить иезуитов и вернуться обратно. Можно сказать про нее периода с конца 1663 по 1669 год, что ни одна мать не находилась в более ужасном положении, чем мадам де Лонгвиль. Мужественно пытаясь утвердиться в своем истинном долге в этом заговоре, сформировавшемся вокруг нее в пользу сына, также предпочитаемого ею по ряду причин, она приняла сторону справедливости и с замечательным упорством отказывалась принести в жертву старшего сына, как не имеющего ни ума, ни красоты, в пользу его младшего брата графа де Сен-Поля, ибо последний был хорошо сложен, умен и любезен, и к тому же честолюбие побуждало его вознестись на крушении собственногого брата.»

Мы находим следы этой борьбы мадам де Лонгвиль в письмах мадемуазель де Вертю к мадам де Сабле. «Добродетель мадам де Лонгвиль достойна восхищения. Я рассказываю месье графу де Сен-Полю о чудесах, которые вы писали о нем его матери. Бедное дитя достойно сострадания; и мы с вами лучше всех знаем, что с точки зрения состояния у него нет возможностей. Так что я не знаю, что он будет делать, ибо повышенные обязательства матери мешают ему найти в ней помощь в деле поддержки его претензий.»

И в другом месте: «Я расстаюсь с госпожой де Лонгвиль с большим сожалением, но не хочу прибавлять к ее страданиям те, что связаны с моей болезнье. Она решила привезти г-на де Лонгвиля в Трие. Я нашла его лучше, чем мы оставили его, и, несомненно, его ум распутывается; у него больше разговоров: не так страшно, что он говорит со всеми подряд; он едет на лошади; он желает стрелять; наконец, я надеюсь, что этот хаос будет развиваться постепенно. Г-н граф де Сен-Поль творит замечательные вещи».

В конце концов большое дело, как выразилась мадемуазель де Вертю, закончилась в 1669 году добровольным отъездом Жана-Луи-Шарля в Рим, где его вскоре рукоположили в священники, и далее был известен как аббат де Лонгвиль или д'Орлеан.

Шарль-Пари, как и подобает младшему сыну семьи, сам имел церковное облачение, но и только, и в тот день, когда он стал наследником титула и славы дома Лонгвилей, его превращение в превосходного кавалера свершилось. Авторы того времени не знают удержу в похвалах, единодушно расточаемых молодому принцу. По словам аббата де Шуази: «Шарль-Пари был самым прекрасным, самым любезным и самым великолепным кавалером своего времени. Между его двоюродным братом, герцогом Энгиенским, и им самим возникло соперничество, из-за которого его живость иногда переходила в раздражительность. Это было, однако, приправлено непринужденностью, только повысившей высокое мнение людей о его талантах и ​​поддерживавшей восхищение, с которым публика не сводила глаз с молодого героя.»

Он сделал карьеру военного, отличившись в войне 1667 г. и при Кандии в 1668 г., куда отправился с г-ном де Роаном и сыном г-жи де Севинье [Lettre de Mme de Sévigné au comte de Bussy du 28 août 1668]. Его храбрость в армии, привлекательная внешность и щедрость не могли не обеспечить ему величайшего успеха при галантном дворе Людовика XIV.

Очень тяжкие упреки сыплются на наш бедный девятнадцатый век; его всячески обижают, стремясь превозносить достоинства времен минувших; но, по правде говоря, когда читаешь хроники того самого Великого века, о котором так много проповедовали, когда просматриваешь письма добродетельной дамы госпожи де Севинье, пугаешься бесстыдства, царившего тогда, и следует признать, что в конце концов мы лучше наших предков.

«Никогда еще двор не был так галантен, как при Людовике Великом», — говорит знаменитый Бюсси-Рабютен [La France Galante. Les amours de Mme de Monlespan]. - Поскольку он был влюбчивым человеком, каждый с удовольствием следовал примеру своего принца и делал все возможное, дабы чувствовать себя уверенно с дамами. Но вскоре пришло избавление от хлопот. Либо им было легче заигрывать, либо они боялись не оказаться в числе избранных, но не осталось незамеченным, что, не дожидаясь соблюдения внеших приличий, те [дамы] принялись сами бегать за мужчинами.»

Среди наиболее известных в этом разряде подвигов называют двух сестер, наших землячек: Катерина-Генриетта д'Анженн, жена Луи де Ла Тремуйя, графа д'Олонна, и сама носившая титул дамы де Ла Луп с 1649 по 1674 год, и Мадлен д'Анженн, жена Анри де Сеннетера, маршала герцога де Ла Ферте, сменившего в сеньории Ла Луп свою сестру в 1674 году. Что касается первой, то даже самые сдержанные историки были вынуждены говорить о ее похождениях, и мы приведем отрывок из письма г-жи де Севинье к ее дочери (20 февраля 1671 г.): «На днях за столом у М.дю Мана Курсель сказал, что у него на голове две шишки, из-за которых он не смог надеть парик: эта глупость заставила нас всех подняться из-за стола, прежде чем мы доели фрукты, из боязни расхохотаться ему в лицо; немного позже прибыла д'Олонн; г-н де Ла Рошфуко сказал мне: «Мадам, в этой комнате нельзя поместить их двоих»; и действительно, Курсель ушел.» Мы еще поговорим о Мадлен д'Анженн, менее известной, чем ее сестра.

Маршал де Ла Ферте был не из тех, кто склонен выслушивать насмешки. На следующий день после свадьбы он сделал жене необычный комплимент: «Corbleu (Черт побери)! Сударыня, вот вы, стало быть, моя жена, и вы не сомневаетесь, что это большая честь для вас; но предупреждаю заранее, что если вздумаете походить на свою сестру и на бесчисленную толпу никчемных родственников, то найдете свою погибель.» К несчастью для Анри де Сеннетера исполняемые им военные обязанности удерживали его вдали от Парижа большую часть года и давали его жене замечательные возможности для обмана. Перед отъездом он запретил Мадлен видеться с ее сестрой, графиней д'Олонн, и последняя до смерти рассердилась на него: так она не успокоилась, пока не сумела отомстить ему тем, что было для него дороже всего.

Начало галантной карьеры Мадлен д'Анженн было не самым удачным: введенная в заблуждение интригами своей сестры, она избрала себе в фавориты одного из их слуг, которого выдавала за большого сеньора, и которому маршал, вернувшись, без всяких церемоний размозжил голову выстрелом из пистолета. Но первый шаг был сделан, и, как говорится, это единственное, что имеет значение. Опыт пришел к герцогине де Ла Ферте: она понимала, что должна для начала подумать о том, как обмануть мужа. Она выказывала к нему большую привязанность, я бы даже сказал большую ревность: узнав, что маршал ухаживает за молоденькой девушкой низкого происхождения, она похитила ее и отправила в Америку. Анри де Сеннетер, убежденный, что женщина, проявляющая такую ​​ревность, не может быть неверной, совершенно восстановил свое доверие к ней и не только позволил ей принимать общество под предлогом игры, которую она вела в своем доме, но и дал ей все деньги, которые она хотела.

С тех пор Мадлен д'Анженн уже не знала удержу в своей разнузданности. Величайшие сеньоры были допущены к близости с ней; она упивалась своими легкими победами, и маршал, к тому же часто мучимый подагрой, державшей его вдали от света, кончил тем, что стал на ее сторону в том, чему уже не мог воспрепятствовать: к тому же герцогиня всегда была преисполнена уваженния и внимания к своему мужу, и, возможно, ему удалось обмануть самого себя. Однако Мадлен не хватало одной последней победы, способной увенчать ее репутацию: это была победа над Шарлем-Пари, молодым графом де Сен-Полем, которого оспаривали самые знаменитые дамы двора.

Сам он не являлся образцом добродетели, потому что с 1666 года его роман с Габриэль-Луизой де Сен-Симон, герцогиней де Бриссак, вызывал большой скандал, и в куплетах того времени отмечен сей факт. Но присущие ему в полной мере щепетильность и честь, как он сам говорил, не могли в нем вызвать ничего, кроме отвращения, которое невозможно было не испытывать к женщине, занимавшейся проституцией с первым встречным и открыто состоявшей в связи с собственным зятем, графом д'Олонном. Так что первые попытки герцогини завлечь юношу в свой дом заканчивались лишь отказами: ей было уже сорок лет, а графа де Сен-Поля, которому едва исполнилось двадцать, мало что могло привлечь в этой кокетке, даже в молодости никогда не слывшей совершенной красавицей. Но когда он увидел, что она, дабы сделаться достойной его, удалила всех поклонников; когда он узнал, что ради желания угодить ему она приняла жизнь затворницы, он не мог не оценить эти доказательства любви и поддался на приглашения герцогини. К чему привели эти свидания? последний отпрыск дома Орлеан-Лонгвилей, о котором мы поговорим позже.

А маршал, что он обо всем этом думал? Он нашел очень необычным, что граф де Сен-Поль не посещал его особняк, и в один прекрасный день почти насильно представил его своей жене. Именно мадам де Севинье с ее едким острым языком сообщила г-ну де Гриньяну (10 декабря 1670 г.): «Маршал де Ла Ферте творит нечто потрясающее: он представил своей жене графа де Сен-Поля в качестве молодого человека, которого следует представить дамам. Он упрекал его за то, что тот так долго не посещал его. Граф ответил, что он приходил к нему несколько раз, так что, должно быть, ему не сообщили».

О неожиданной беременности жены он не имел ни малейшего понятия. Благодаря фаргадинам, этим прикрытиям бастардов, как их тогда называли, герцогиня смогла скрыть свою чрезмерную полноту, и когда она почувствовала схватки, у Анри де Сеннетера как раз случился приступ подагры, приковавший его к постели и не позволивший быть в курсе происходящего в доме. Жан-Луи-Мари, граф де Феск, друг графа де Сен-Поля, приехал присутствовать при родах герцогини: как только ребенка запеленали, он спрятал его под своим плащом и увез в карете. Молодой отец ожидал в доме в предместье Сен-Жермен, где была наготове кормилица. Он публично признал его своим сыном и позаботился о том, чтобы тот воспитывался в соответствии со своим рангом. Когда в следующем году умер Шарль-Пари, о чем будет рассказано далее, король Людовик XIV, также имевший живые свидетельства своих отношений с мадам де Монтеспан и из любви к фаворитке желавший обеспечить им достойное будущее из-за их королевского происхождения, хотел создать прецедент, способный послужить ему для воплощения собственного замысла. Он выдал письма-патенты, зарегистрировав их в Парламенте при содействии генерального прокурора Ашиля де Арле, для узаконивания внебрачного сына герцогини де Ла Ферте. В этих письмах назван только отец бастарда, и нет упоминания о родившей его. Эта форма передается в Парламент как общее правило в подобных случаях: что должно было иметь незамедлительные последствия для узаконивания шести детей Людовика XIV и маркизы де Монтеспан.

Сын Шарля-Пари, Шарль-Луи д'Орлеан, известный с тех пор под именем шевалье де Лонгвиля, казалось, призванный обрести величайшее состояние, был убит выстрелом из мушкета при осаде Филипсбурга в 1688 году.

Любовная связь Шарля-Пари и Мадлен д'Анженн датируется 1670 - 1671 гг.: за это время молодой человек окончательно стал герцогом де Лонгвилем, графом де Дюнуа и т.д. «Граф де Сен-Поль в настоящее время является господином де Лонгвилем, — писала мадам де Севинье своей дочери 25 февраля 1671 года, - его брат даровал ему все свое состояние в понедельник вечером (23 февраля): это около трехсот тысяч ливров годового дохода; все движимое имущество, все драгоценности, Hôtel de Longueville; словом, это лучшая партия во Франции: если мадам де Маран выйдет за него замуж, то очень сильно выгадает.

Не только о г-же де Маран, в отношениии которой насмешничала г-жа де Севинье, шла речь при обсуждении женитьбы нового герцога де Лонгвиля, но упоминалась Мадемуазель, «Великая Мадемуазель, Мадемуазель, дочь покойного Месье, Мадемуазель, внучка Генриха IV, мадемуазель д'Э, мадемуазель де Домб, мадемуазель де Монпансье, мадемуазель д'Орлеан, Мадемуазель, двоюродная сестра короля; Мадемуазель, предназначенная для престола; Мадемуазель, единственная партия во Франции, достойная Месье;» наконец, Мадемуазель, вдова прежде брака с герцогом де Лозеном. Этот союз казался тем более вероятным, ибо в то же время королевская корона вот-вот должна была увенчать голову счастливого героя. С 1669 года в Польше правил Михаил Вишневецкий, но ему приходилось бороться с могущественными группировками. Некоторые хотели, чтобы королем стал Карл V, герцог Лотарингский; другие, во главе с Яном Собеским, предложили заменить Михаила герцогом де Лонгвилем. Бедный король, подвергшийся нападению казаков и турок, преданный собственной женой Элеонорой, был недалек от того, чтобы отречься от престола в пользу этого последнего претендента.

Это явилось бы вершиной для дома Лонгвилей, но Господь распорядился иначе. «Король взял на себя обязательство вести войну с голландцами, и вся знать сочла необходимым следовать за столь великим принцем, в числе прочих был и герцог де Лонгвиль; у него был кавалерийский полк». Едва вступив в армию, он сразу отличился своей безрассудной отвагой и своим рвением в поисках опасности. Известно, как затруднительно было французам переходить Рейн; известно, как счастливый случай привел к обнаружению брода молодым графом де Гишем, и как король немедленно отдал приказал перейти реку. В тот день Шарль-Пари отправился на пикник к Исселю; он возвращался в лагерь, все еще находясь под воздействием винных паров, когда увидел лодку своего дяди принца Конде, отплывавшую к противоположному берегу. В отчаянии, что уйдут без него, он кричал, чтобы его подождали, или он бросится вплавь. Принц Конде, знавший своего племянника, убежденный, что тот, не колеблясь, кинется в реку, если его не послушают, и опасаясь, что усталая лошадь не откликнется на бесстрашие хозяина, отдал приказ вернуться на берег и взял с собой молодого герцога. Не успели высадиться с другой стороны, как с безрассудной храбростью, будучи взвобужденным недавней трапезой, он со всех ног ринулся навстречу врагам, атаковав заграждение, обороняемое фризским полком. И тут же упал, сраженнный пятью или шестью пулями. Пусть мадам де Севинье сама расскажет нам об этой роковой развязке.

«Должно быть, вы получили очень подробные отчеты, — писала она дочери 3 июля 1672 года; - они покажут вам, что переплыть Рейн - великое чудо. М.Принц и его аргонавты были в лодке: первые же войска, с которыми они столкнулись, запросили пощады, когда, на несчастье, г-н де Лонгвиль, несомненно не слышавший этого, приблизился к их окопам и, побуждаемый яростным пылом, подошел к заграждению, где убил первого подвернувшегося под руку: одновременно его пронзили пятью или шестью пулями. М.Герцог [д'Энгиен] последовал за ним; М.Принц - за своим сыном, а все остальные - за М.Принцем: здесь произошла бойня, которой, как видите, очень легко могли избежать, если бы знали о желании этих людей сдаться; но все отмечено Промыслом Божьим».

В предыдущем письме (20 июня 1672 г.) мадам де Севинье рассказала дочери о горе мадам де Лонгвиль. «У мадам де Лонгвиль, как говорится, разбито сердце: я сама этого не вижу, но вот что знаю. Мадемуазель де Вертю вернулась на два дня в Пор-Рояль, где она почти постоянно. Послали за ней с М.Арно, чтобы сообщить эту ужасную новость. Мадемуазель де Вертю стоило только показаться: это поспешное возвращение означало нечто роковое. Действительно, как только она появилась: «Ах! Мадемуазель, как поживает месье мой брат? - Ее мысли не осмеливались идти дальше. «Мадам, он поправился после ранения. - Было сраженние. А мой сын?» Ей никто не ответил. «Ах! Мадемуазель, мой сын, мое дитя, ответьте мне, он умер? — Мадам, у меня нет слов, чтобы ответить вам. - Ах! Мой дорогой сын! Он умер на месте? У него не было ни минуты! Ах! Боже мой, какая утрата!» И тогда она упала на свою постель, и все, что могла сделать самая острая боль - и судороги, и обмороки, и мертвая тишина, и удушающие крики, и горькие слезы, и взывания к небу, и жалобые и душераздирающие стенания, она испытала все.»

Мадам де Севинье возвращается во многих других своих письмах к теме прискорбной смерти герцога де Лонгвиля. Видно, что она разделяла общее увлечение этим юным героем. Так в письме от 24 июня к дочери: «Если бы не излишняя храбрость г-на де Лонгвиля, повлекшая за собой смерть его и многих других, все было бы так, как хотелось; но, по правде говоря, вся Голландия не стоит такого принца». А в письме от 3 июля, фрагмент которого мы уже приводили: «Кроме того, нет ничего более несомненного, чем то, что г-н де Лонгвиль исповедался перед отъездом, поскольку он никогда ничем не хвалился, он даже не пытался угодить своей матери; но это была исповедь, сделанная нашими друзьями (из Пор-Рояля), и отпущение грехов более чем на два месяца: это оказалась настолько истинным, что г-жа де Лонгвиль не может в том сомневаться: вы можете себе представить, какое утешение! Он совершал бесчисленное число щедрот и милостынь, о которых никто не знал, и которые он совершал только при условии, что о них не упоминалось: никогда еще у человека не было столько твердых добродетелей; ему недоставало только пороков, то есть немного гордыни, тщеславия, надменности; но в остальном никогда еще не были так близки к совершенству: pago lui, pago il mondo (плачУ ему, плачУ миру — итал.); он был выше всяких похвал: если он был доволен собой, этого было достаточно».

После такой великолепной хвалебной речи разве возможно еще что-либо добавить? Шарль-Пари вопреки, а вернее благодаря его любовным слабостям, оставался наиболее совершенным олицетворением большого сеньора двора Людовика XIV.

Он был преемником в герцогстве Лонгвиль и в графстве Дюнуа своего брата Жана-Луи-Шарля, аббата д'Орлеана, о чем уже говорилось. Неспособный наследник столь великого имени, последний к тому же никогда не принимал участие в управлении состоянием: сперва его мать, а затем принц Конде взяли на себя эти заботы. Он жил в неведении, и о нем заговорили только после его смерти из-за трудностей, возникших в связи с наследством. Вот что говорит о нем Сен-Симон в своих «Мемуарах»: «Этой зимой (1694 г.) угас знаменитый дом Лонгвилей, столь известный своим неслыханным богатством и так всемерно поддерживаемый до своего исчезновения. От брака герцога де Лонгвиля со знаменитой герцогиней де Лонгвиль, сестрой М.Принца-героя и М.Принца де Конти, у него было лишь два сына: младший, подававший большие надежды, погибший при переходе через Рейн, неженатый; другой, слабый духом, посланный в Рим, попавший к иезуитам, и которого папа сделал священником. Возвратясь во Францию, он все больше и больше терял разум, так что на всю оставшуюся жизнь был заперт в аббатстве Сен-Жорж близ Руана, где его никто не видел. Он умер в первые дни февраля».

Аббат д'Орлеан передал все свои владения единокровной сестре от первого брака отца, Мари д'Орлеан-Лонгвиль, жене Генриха II Савойского, герцога де Немура. Последняя только сохранила в качестве узуфрукта графство Дюнуа; она передала имущество своему двоюродному брату Луи-Анри де Бурбон-Суассону, узаконенному бастарду Луи де Бурбона, графа де Суассона, в соответсствии с брачномым контрактом от 6 октября 1694 г. с Анжеликой-Кунегондой де Монморанси-Бутвиль-Люксембург. Луи-Анри де Суассон умер раньше своей благодетельницы 8 февраля 1703 года, но он оставил двух дочерей, Луизу-Леонтину-Жаклин, известную как мадемуазель де Нефшатель, и Марию-Шарлотту, а дарение, сделанное его двоюродной сестрой, перешло в пользу его детей. В 1710 году состоялся брак Луизы-Леонтин-Жаклин де Бурбон-Суассон, графини де Дюнуа, с Шарлем-Филиппом д'Альбером, герцогом де Люинном, и с этого времени и до наших дней сначала графство де Дюнуа, затем замок Шатоден не переставали принадлежать этой прославленной семье, главу которой мы с гордостью считаем своим земляком.

LUCIEN MERLET

Шартр, 24 июня 1864

* * *

Сен-Симон о сестрах д'Анженн - маршальше де Ла Ферте и графине д'Олонн

(Saint-Simon, Mémoires, tome 11 chapitre IV)

1714: Маршальша де Ла Ферте умерла в Париже в то же время в возрасте более восьмидесяти лет. Она была матерью покойного герцога де Ла Ферте и отца-иезуита де Ла Ферте и сестрой графини д'Олонн, которая была ее старшей сестрой, очень богатой и бездетной, а сама же она была очень бедной. Мадам д'Олонн была вдовой одного из младших представителей дома Ла Тремуй, всю свою жизнь поддерживавшей в своем доме азартные игры и разврат. Две сестры были из рода Анженн, из младшей ветви, которая с ними угасла. Их красота и разнузданность наделали много шума. Ни одна женщина, даже самая отъявленная кокетка, не осмеливалась видеть их или появляться где-либо с ними. Тогда было так. С тех пор мода сильно переменилась. Когда они состарились и никому больше не были нужны, то попытались стать набожными. Они поселились вместе и однажды в Пепельную среду отправились на проповедь. Эта проповедь, которая была о посте и о необходимости покаяния, напугала их. «Сестрица, — сказали они друг другу по возвращении, — все хорошо, никаких насмешек, мы должны покаяться, иначе мы пропали. Но, сестрица, что нам делать? Подумав об этом: «Сестрица, — сказала г-жа д'Олонн, — вот что мы должны сделать: пусть наши люди постятся». Она была очень скупа; и при всем своем уме, а его было в достатке, она думала, что многое предусмотрела. В конце концов, однако, она приняла благочестие и покаяние и умерла через три месяца после своей сестры, маршальши де Ла Ферте. Каким бы импульсивным ни был маршал, ее муж, он всю жизнь был ею обманутым или хотел казаться таковым. Никогда не будет забыто, что именно от нее берет начало план по узакониванию бастарда, не называя имени матери, как я уже рассказывал в другом месте, чтобы, ссылаясь на этот пример, узаконить детей короля, не называя имени мадам де Монтеспан.