Люсьен КЛАР
"Триумфы ТЕЛА или знать в условиях МИРА. Место физических упражнений в жизни благородного человека, согласно "Идее старых и новых зрелищ" Мишеля де Пюра (1668)"
1984
(Lucien CLARE, Les triomphes du corps ou la noblesse dans la paix)

   

   

Часть 2

   

Люсьен Клар (1929, Тарб - 2012, Кан) - профессор Сорбонны. Автор работ: La Quintaine, la course de bague et le jeu des têtes (1983), La Quintaine et le jeu de bague en Espagne et en Europe (1979), Le Moyen âge espagnol (1972)

   

   

   

Продолжатели «Газетт де Лоре» (25) сообщают о подвиге двух молодых людей (Гишу тогда было двадцать восемь лет) и пытаются описать факты и действия личности, удивившей двор своей смелостью. Например, 10 июня 1666 года Перду де Сюблиньи пишет:

«Граф де Гиш покинул срочно,
В конце месяца мая ГААГУ,
Чтоб увидеть, как мне сказали,
Исцелит ли кровь врага рану,
Нанесенную звездой роковой,
И теперь под влиянием боли
Он проследует за адмиралом,
Где великому бою на море
Вторят тысячи бешеных волн,
Отдавая себя до конца.
Я поведаю то, что он сделал,
Коль не против вы это узнать.»(26)

Очень подробный отчет о битве того же автора 24 июня (27). 26-го Шарль Робине сообщает о поведении наших двух героев в следующих выражениях:

«Средь воинственных французов,
Кто сражался рядом с ними
Все особо отмечают
Двух героев вдохновенных, Это Гиш и МонакО;
И, служа здесь в роли Эха,
Повторю, что слава этих
Больше, чем десятерых.
Как спасались они лихо
В страшном пламени
На судне по велению судьбы (Лишь подумаю об этом — пробирает дрожь меня).
И, вернулись к АДМИРАЛУ,
Совершая в этой битве
Еще тысячу чудес.
Говорят, они различны.
Что меня не удивляет,
И мечтаю об одном я,
Все изыскиваю способ
Рассказать об этом вам,
Как в огоне они спасались,
Избегая верной смерти.
Потому что пыл в душе их,
А стихия их - Огонь.» (28)

Наконец, Перду де Сюблиньи возвращается в последний раз к этому вопросу, когда он, не без лукавства, упоминает рассказ М.Монако об этой истории при дворе, куда тот не преминул вернуться вскоре после своего подвига, что Гишу, находящемуся все еще в опале, было запрещено.

Месье де Монако, мадам,
Вы не еще видали его?
Он великий принц и, о да!
Он, как демон, исполнил свой долг.
Говорят, лишь ангел или дьявол
Бежать способен так,
Как граф де Гиш и он.
И ничего страшнее не бывает
Того огня, что их корабль жег.
Все жарилось до оснований трюма
; Все пушки с ядрами в стволах
Несли вокруг смертельные заряды.
Но бойня эта вопреки всему
Порадовала их бешеную ярость,
Так, что последними спаслись они оттуда.
Вот потому и мужество такое
Могу я яростью бесспорною назвать,
Но эти господа уж не были б собою
Без этого безумия в бою.
МОНАКО доблестный на днях
В моем присутствии поведал
Про это исключительное дело.
Но, мадам, он говорил о нем
В манере совершенно нетщеславной,
Что я почти рассвирепел, его увидев
Столь скромным после подвига такого.
Я, он сказал, вдруг потерял из виду
И Гиша, и моих людей,
А пламя гудело с удвоенною силой,
Тут в лодку, о счастье! я прыгнул;
Но в щепки стихия ее обратила,
Так что участь моя была нелегка.
Я в море попал меж обломками мачт;
И холод ко мне подступил,
И смерть ожидала меня,
Когда я канат ухватил,
Что бросил мне верный слуга,
Тут на борт меня он втащил,
И радость великой была,
Я графа де Гиша обнял,
Живого, о Небу хвала! (29)

Нельзя не заметить, что в этих повествованиях плавание занимает более чем скромное место, или даже его вообще нет благодаря перу продолжателей Лоре. И, прочитав этот последний отрывок из Сюблиньи, можно даже задаться вопросом: а не следует ли считать этот подвиг не Монако, а Гиша: во время ожидания спасительной веревки ему было необходимо продержаться в ледяной воде, когда лодка разбилась.

La Gazette Теофраста едва ли дает какие-либо новые подробности. Существует три последовательных описания этой битвы в номерах 77 (23 июня), 80 (Гаага, 14 июня и Париж, 30 июня) и 86 (Париж, 16 июля). Этот последний выпуск содержит более длинные и официальные сведения о сражении, «которые были предоставлены депутатами и полномочными представителями Генеральных Штатов». Присутствие и благородное поведение принца и графа, однако, отмечается:

«2-го числа этого месяца главный лейтенант-адмирал Рюйтер, получив в восемь часов утра приказ Генеральных Штатов срочно выходить в море со своим флотом, поднял якорь, Так торопились, что принцу Монако и графу де Гишу с трудом удалось сесть на корабль сьера де Трелона.»

Эта поспешная посадка вполне могла быть результатом журналистского юмора. А вот ужасно расплывчатое описание кораблекрушения:

«Но то, что является не менее значительным и делает эту победу весьма славной для голландцев, так это факт, что большое преимущество стоило им только четырех кораблей, которые были сожжены случайно: среди них был корабль сьера Трелона, где находились принц Монако и граф де Гиш, которые, к счастью, успели спастись вместе со всей командой за исключением восьми человек.»

И немного дальше.

«Принц Монако и граф де Гиш после спасения с тремя из их людей на корабле шурина главного лейтенант-адмирала Рюйтера, в течение четырех часов боя продолжали творить чудеса: граф де Гиш в величайшем накале схватки был ранен осколком в плечо и в руку.»

14 июня один голландец пишет из Гааги о бое новую заметку, которую La Gazette публикует «в ожидании отчета, на который мы надеемся»; это не дает никакой дополнительной информации:

«... видели огонь, который охватил судно капитана Трелона, где находились принц Монако и граф де Гиш, спасшиеся на корабле сьера Ван Гельдера, шурина главного лейтенант-адмирала.»

Новое разочарование в связи с окончательным отчетом, который наконец публикуются в La Gazette от 16 июля:

«Принц Монако и граф де Гиш, ... счастливо спаслись на судне под названием «Маленькая Голландия», которым командовал шурин главного лейтенант-адмирала Рюйтера, и на котором они проследовали ...»(30)

«Амстердамская газета», основанная в 1663 году, также рассказывает об этой битве: она даже напечатала специальный выпуск, посвященный столь значимому событию, а также анонс от 17 июня 1666 года, на который ссылался Эжен Атен. «Газета Янса Звола (Jans Zwol) имела с самого начала многократные дополнения, которые объявляются в конце газеты, так что ... 17 июня 1666 года: «У вас будут в 7 часов вечера детали победы, которую мы только что одержали над англичанами и все то, что происходило с нашим флотом с тех пор, как он вышел из Текселя, и до 15-го числа этого месяца, в форме отчета, который наверняка удовлетворит ваше любопытство»(31).

До сих пор я не смог проконсультироваться с этой газетой; Коллекция, хранящаяся в Национальной Библиотеке Парижа, начинается с декабря 1666 года. Однако, вероятно, она не предоставит намного больше информации, чем те издания, которые я только что привел.

Дипломатический документ приносит, если не новые детали, то, по крайней мере, подтверждение исключительной храбрости двух французов. Граф д'Эстрад, чрезвычайный посол Людовика XIV в Соединенных Провинциях (32), почти ежедневно обменивался письмами с монархом. 17 июня 1666 года он не преминул написать королю, сообщив ему новости о военно-морском сражении, в котором голландцы одержали победу (письмо начинается так: «Вчера пришло известие о победе в битве с англичанами господ из Штатов. Бой длился четыре дня... »: история о подвигах наших двух героев занимает привилегированное место, более одной страницы из четырех, содержащихся в письме. Возможно, король поручил графу д'Эстраду информировать его о действиях графа де Гиша в Нидерландах; возможно, этот ажанец также имел особый интерес к дому Грамонов; в любом случае, он с осторожностью отмечает, что его доклад просто транскрибирует по этому вопросу тот, который читал Ньюпорт Штатам. Он подчеркивает прекрасную осведомленность в том, что у Гиша, кажется, было знание голландского (и, возможно, английского), и дает некоторые живописные детали о ходе боя:

«Никогда не говорилось о столь упорном бое с обеих сторон. В отчете, который сьер де Ньюпорт сделал Штатам обо всем, что произошло, он преувеличил действия месье графа де Гиша, которые в целом являются экстраординарными.

Говорят, что принц Монако и он, находившиеся на корабле капитана Терлона, прикомандированные туда адмиралом Рюйтером, первыми напали на врагов, а затем атаковали вице-адмирала Красного вымпела, к которому они приблизились на расстояние пистолетного выстрела, и, поскольку оба были поддержаны, этот бой длился два часа, и в нем было убито много людей; граф де Гиш, действовавший с матросами и солдатами из-за легкости, которую он имеет в языке, даже большую, чем сам капитан, в то время, когда он думал, что является хозяином вражеского судна, столкнулся со вспыхнувшим огонем, который всеми силами пытались потушить, но огонь уже перекинулся на паруса. М. Принц де Монако и он разделись до кальсонов, готовясь броситься в море, прежде чем огонь подберется к пороху. В тот момент один из кораблей Штатов оказался в том самом месте, где они находились, и эти господа, с тремя или четырьмя бывшими с ними, успели перепрыгнуть, прихватив свои шпаги, и таким образом спаслись.

Этим кораблем, на борт которого они попали, командовал брат адмирала де Рюйтера, отправившийся на помощь другому кораблю, подвергнувшемуся нападению. Они сражались в течение трех часов на этом судне, пока оно не было выведено из боя и оказалось в безопасности. М. Принц де Монако и М. граф де Гиш с не покинувшим их сьером де Нуанте были доставлены на корабль адмирала де Рюйтера, который принял их с радостью и выдал им жюстокоры. Вскоре после того к англичанам прибыла помощь из двадцати двух кораблей, что случилось в последний день боя, самый тяжелый. Эти господа всегда находились во всех местах, где была самая большая опасность, и М. граф де Гиш был легко ранен в руку и плечо осколками ядра. Он потерял трех своих слуг и оруженосца М. маршала де Грамона.» (33)

   

[32] - Граф Годфруа д'Эстрад, дипломат и маршал Франции, родившийся в Ажане в 1607 году. Агент Франции вместе с Морисом де Нассау, тогдашним чрезвычайным послом Голландии, он долгое время использовал свой талант дипломата в Нидерландах. Нимвегенский договор (1678 г.), творцом которого он был, славно увенчал его политическую карьеру. Он стал незадолго до своей смерти (1686 г.) воспитателем герцога Шартрского, позднее ставшего регентом королевства.

   

Должны ли мы видеть в громком восхвалении графа де Гиша, изгнанного королем, доказательство его отваги? Посол, возможно, знал, что король не так уж плохо относился к молодому графу и будет чувствителен к смелости, только что им проявленной.

Но как быть с плаванием? Согласно этой истории, ни Гиш, ни Монако не должны были доходить до такой крайности, но были на грани того, чтобы решиться на нее, и, если бы голландский корабль на мгновение не застрял там, где они находились, в тот самый момент, когда они готовились прыгнуть в море в наиболее подходящем для занятий плаванием виде: М. Принц де Монако, и граф де Гиш разделись, оставшись в одних кальсонах, чтобы броситься в море до того, как огонь доберется до пороха. Силуэт этих двух представителей высшей знати, готовившихся прыгнуть за борт ради спасения своих жизней в таком виде, столь мало соответствующем их званию, должен был запечатлеться в воображении. Это решительное свидетельство воли и мужества могло бы стать в коллективной памяти синонимом погружения, затем плавания, намерение превратилось в действие. Следует отметить, однако, что про погружение Монако здесь не указано. В целом, этот удивительный документ, несмотря на его качество, не позволяет продвинуться по пути, позволившем бы выяснить физическое состояние этих двух офицеров во время одного из событий морского боя, в котором они принимали участие (34).

   

[34] - В своей биографии адмирала де Рюйтера Бартлеми Пьела также дает довольно подробное описание этой битвы. Действия графа де Гиша и принца Монако, безусловно, отмечены, но нет никаких упоминаний об их практике плавания. Книга воспроизводит несколько интересных документов об этом сражении. Сначала письмо от Рюйтера написаное 14 июня на флагмане. Оно упоминает о пожаре на судне, на которое только что сели Гиш и Монако. «Тем лучше, чтобы читатель увидел чистую правду этого дела, - добавляет Пьела, - потому приведем отчет Штатам Голландии ... К которому добавим письмо, написанное графом де Гишем и принцем Монако, присутствовавших на флоте в качестве добровольцев и бывших очевидцами этой акции, и, наконец, мы также расскажем историю англичан, чтобы можно было лучше судить, что наиболее близок к правде среди всех присутствующих. (Barthélémy Pielat, La vie et les actions mémorables du Sr Michel de Ruyter, duc, chevalier, Lieutenant Amiral General des Provinces Unies. Sur l'imprimé à Amsterdam. A Rouen, chez Jacques Lucas, rue S. Lo, aux Globes, 1678).

   

Мемуаристы, хорошо знающие графа де Гиша, обычно не упоминают этот эпизод его жизни. Однако, за заметным исключением. Оливье Лефевр д'Ормессон 15 июня 1666 года отмечает в своем дневнике новости об этом морском сражении и указывает, что граф де Гиш был вынужден броситься в море:

«15 июня пришло известие о крупном морском сражении между англичанами и голландцами, и первые были избиты. Согласно сообщениям, боевые действия начались 11 июня, продолжились 12 июня и закончились 13-го. Генерал Монк командовал англичанами, а адмирал Рюйтер - голландцами. Последний и адмирал Тромп творили чудеса. Голландцы говорят, что англичане потеряли более тридцати судов, а они только четыре, на одном из которых, к сожалению, находились граф де Гиш и принц Монако, вынужденные броситься море, но спасшиеся. Англичане утверждают, что выиграли битву и устроили фейрверк в Лондоне. Не вызывает сомнений то, что бой был очень тяжелым, и что голландцы имели преимущество». (35)

Следует отметить, что выражение «броситься в море», примененное к двум героям приключения, кажется более явным, чем вся другая информация, собранная до сих пор в поддержку выдвигаемой мной гипотезы, тем не менее остается несколько двусмысленным, потому что это не обязательно означает, что два офицера были вынуждены плавать.

В письмах Великого Конде и герцога Энгиена королеве Польши Марии-Луизе де Гонзага также содержится много упоминаний об изгнании Гиша в Голландии. Неудивительно, что королева, за которой маршал де Грамон длительное время ухаживал задолго до ее отъезда в Польшу, засвидетельствовала молодому графу, его сыну, весь интерес, который он имел для нее во время своего вынужденного пребывания в Варшаве, куда отец планировал отправить его и во время новой ссылки. 2 апреля 1665 года принц де Конде рассказал об обстоятельствах отъезда Гиша в Голландию:

«Я забыл сказать Вашему Величеству, что граф де Гиш отбыл в понедельник, чтобы отправиться в Голландию; его отец посылает его туда, чтобы тучи немного рассеялись.»

10 апреля он подтвердил отъезд, который состоялся накануне, 9 апреля. 7 мая Конде поблагодарил королеву от имени маршала за постоянный интерес к делам графа де Гиша. 16 октября герцог Энгиен говорит о слухах по поводу тайного возвращения Гиша ко двору ради Мадам, а также о возможной немилости маршала, но это, добавляет он, только ложная молва.

Принц Конде, 25 июня 1666 г., и герцог Энгиен, 26 июня, сообщают или подтверждают Марии-Луизе де Гонзага известие о победе голландских военно-морских сил. Перо герцога - это, конечно, намек на доблесть Гиша, но он полагается на другие источники королевы для получения дополнительной информации и оставляет адресата заинтригованным:

«Я не сообщаю Вашему Величеству никаких новостей о битве голландцев и англичан, не сомневаясь, что они у вас намного свежее, чем то, что было бы получено от меня. М. граф де Гиш удостоился большого почета, судно, на котором он творил чудеса, было даже сожжено; ему с трудом удалось спастись с него, и он потерял там почти всех своих слуг.» (36)

Мы можем видеть, что точной информации о поведении графа де Гиша или принца Монако во время этой памятной битвы не хватает, и довольно удивительно отметить, что ни из одного из этих отчетов или корреспонденций не следует, что один или другой из этих двух молодых людей обязаны своим спасением спортивному подвигу, который не был обычным явлением в то время, по крайней мере в их среде, - практике плавания.

Более странно встретить то же молчеание в подробных «Мемуарах», которые граф де Гиш оставил об этом моменте своей богатой событиями жизни (37). Он не следовал планам посадки на голландский флот, говорит он, пока не убедился вместе со своим отцом, что король благосклонно смотрит на это дело. И решение принимается:

«Мне дали судно для размещения с моими людьми, и Штаты приказали капитану, который был единственным дворянином на флоте, следовать моим просьбам; и во время битвы он должен был доставить меня на борт адмирала. М. Принц де Монако, которого некоторые дела при дворе вынудили приехать ко мне в Голландию, никогда раньше не бывавший на войне, хотел принять участие, и мы отправились на Тексель, откуда должен был отплыть флот. Мы следовали тому, чем должны руководствоваться все иностранцы и все добровольцы, обязанные казаться скромным и благорасположенными, и скоро стать известными».

Он не испытывал особого энтузиазма по поводу этого нового и опасного предприятия, судя по письму, которое он отправил принцу де Конде 30 мая 1666 года:

Я всегда хотел пойти на все, но не сюда, и здесь, скорее, ничто ... поэтому я готов пожертвовать своей скромной персоной ради этого предприятия наилучшим возможным образом, что вряд ли случится из-за моего незнания предмета и моей профессии.» (38)

   

[38] - Письмо Гиша принцу Конде, Гаага, 30 мая 1666 г., Arch, Chantilly, P. XXXIV, fol.317, цитируемое Жаном Робером. Статья Жана Робера дает очень точное описание жизни графа де Гиша. Его библиографическая информация замечательна и делает ее незаменимой для всех, кто хочет внимательно изучить биографию Армана де Грамона.

   

Поэтому его призвание сражаться на море было очень относительным, и он, похоже, не полагался на свой талант пловца, чтобы воспользоваться им.

На конкретные трудности, с которыми столкнулся во время битвы, он указал:

«Мне, видя конец всех надежд, оставалось решиться, какую смерть я выберу: брошусь ли в море сам или предпочту взлететь на воздух вместе с кораблем; сказав М. принцу Монако слова прощания, которое считал вечным, я пытался утешить моих людей в несчастье, в которое они попали за то, что последовали за человеком, столь покинутым удачей»;

и он добавляет немного дальше:

«М. Принц де Монако, веря, поскольку я сбросил свои жюстокор и камзол, что я прыгнул в воду, попытался сделать то же самое; и, держась за трос нашего корабля, при первом же ударе перенесся на другой, к которому мы приближались, и был поднят одним из моих дворян.»

Должны ли мы заключить, что у графа де Гиша не было бы возможности плавать, кроме как в довольно живом воображении М. де Монако? Это то, к чему можно прийти, когда после вежливого извинения за то, что слишком много рассказывал о своих собственных приключениях («Если я остановился на том, что случилось со мной при этом столкновении, то лишь, желая написать то, что я видел и знал, и я бы сильно солгал, если бы в то же время сказал, что у меня есть желание говорить о чем-то другом »), он начинает рассказ о битве, прежде чем записать ее дату ( «Это был успех битвы, в пятницу, одиннадцатого, после того, как сражались с часа дня до десяти часов вечера») и переходит ко второму дню, где он отзывается с некоторой ироничной снисходительностью о своем зяте: известно, что тот только что принял боевое крещение; его падение в воду, далеко не позволяющее ему отличиться, поставило его в плохое положение:

«На второй день, который был двенадцатым числом, субботой, собрались вместе; и, дав расписку капитану, чтобы он забрал деньги в Амстердаме, я получил разрешение вызвать галлиот и отправиться к адмиралу, который принял нас со всей возможной добротой. У М. принца де Монако, который упал в воду, была такая ужасная колика, что он не мог действовать вместе с окружающими, но в середине дня, как только боли покинули его, он вернулся к своему долгу: и я начал сопровождать Рюйтера, выполнять его приказы и пытаться завоевать его расположение».

Действительно, это прямое свидетельство разочаровывает своей сдержанностью, и вызывает сожаление та туманность, которую хотелось бы видеть тем более развеянной, поскольку перо, ее сохраняющее, принадлежит тому, кто должен льстить себе победой спортивным подвигом над невезением, в плену которого он очутился. Но разве это молчание опровергает выдвинутую мною гипотезу? Я так не думаю.

Что принц и граф стояли на бортике в кальсонах, готовые броситься в море, прежде, чем корабль взорвется (Эстрад); что граф был единственным, кто раздевался, и это вызвало тревогу у его зятя («Мемуары графа де Гиша»); что они оба бросились в море (Lefèvre d'Ormesson), указывает на то, что им было очень трудно покинуть корабль, на котором они находились, и который стал добычей пламени (Prince de Condé); это подтверждают все газеты. В результате частичной или неполной информации, вполне возможно, распространился слух, что Гиш был обязан своим спасением в этой битве только плаванию, как предполагают заметки Лефевра д'Ормессона; возможно, герой этого приключения не хотел в своих «Мемуарах» слишком настаивать на физической подготовке, которая, конечно, не всегда ценилась у знати ...

Могу ли я, наконец, здесь, перед тем как сделать вывод, дать мнение Софи Гэ? Она не преминула одолжить своему герою то, что почти ни один из документов, которые я только что изучил, не дает. После цитирования «La Gazette» от 2(?) июня 1666 года, в которой говорилось о разгроме англичан голландцами, она продолжила:

«Мы только скажем ... как огонь охватил корабль под командованием М.Трелона, где М. де Гиш и принц Монако сражались, они добрались наполовину на лодке, наполовину вплавь, до корабля Адмирала, где и были подобраны.»(39)

Конечно, мы должны видеть в этих строках только выражение вероятности. Кажется логичным, что под давлением опасности граф де Гиш не мог даже частично обеспечить свое спасение благодаря плаванию во время этого морского сражения, когда он был вынужден покинуть горящий корабль. Работая над воображаемой реконструкцией этого исторического эпизода, романист логически ведет к этому решению, объединяя, не зная того, выводы или информацию, которые в этом вопросе, кажется, занимают ум аббата де Пюра.

 

* * * * * * *

   

Также верно, что граф де Гиш должен был еще отличиться своими способностями, поскольку, вернув милость и сопровождая Людовика XIV в кампании в Голландии в 1672 году, он первым перешел Рейн на виду у противника во главе авангарда, которым командовал. Это блестящее событие сделало его прежде, чем история, великим пловцом - или, по крайней мере, самым известным - семнадцатого века. Отголоски этого подвига были огромны, даже если, согласно Ла Фару и многим другим, он сопровождался стратегической ошибкой (40). Прими Висконти, как бы плохо он ни относился к Гишу, подчеркивает важность произошедшего:

«Король не знал, что делать, когда генерал-лейтенант граф де Гиш пришел сказать ему, что в польских войнах он несколько раз переплывал реки размером с Рейн, но здесь все гораздо проще, так как был брод.»(41)

Таким образом, Гиш мгновенно восстановил почти всю королевскую милость, несмотря на заговоры:

«Король, со своей стороны, очень смягчился по отношению к графу после храбрости, проявленной им при пересечении Рейна, и, возможно, этот человек полностью восстановился бы в его милости, если бы не умер так преждевременно, как достаточно хороший христианин, хотя жил атеистом. Этот переход Рейна, героем которого он был, принес ему величайшую похвалу короля. Маркиз де Ла Вальер и несколько других сказали мне, что многие придворные завидуют. Роз, секретарь кабинета, говорил, что принц де Конде пенился от ярости. Герцог де Ла Фейяд, боявшийся графа де Гиша, потому что командовал полком гвардии, который должен был быть у графа, с помощью некоторых придворных сделал так, что через пять или шесть дней он настроил короля и заставил его считать неуместным и даже бурлескным то дело, которым тот вначале восхитился. Король, однако, не отказался полностью от своего первого впечатления; предприятие всегда казалось ему необычным, и слышали, что он дал бы десять миллионов ради возможности переплыть через Рейн. Генерал Вюрц, командовавший голландцами, воскликнул, что во всем мире только французские дьяволы могут пытаться совершить такую авантюру.» (42)

   

[40] - Но Ла Фар не единственный придерживающийся этого мнения, и кажется, что в военном плане дело было далеко не тем блестящим успехом, который кто-то хотел там увидеть. «Я не буду здесь говорить о знаменитом Рейнском проходе к Толхусу ... потому что это действие, в котором причиной его успеха была только бесшабашность, и его никогда не следует приводить в качестве примера для подражания». («Воспоминания маркиза де Фекьера, генерал-лейтенанта королевских армий.», 1736, т. III, с. 79).

Франческо Микьель, посол Венеции, видит в этом эффект желания Гиша завоевать благосклонность короля "per rintracciare adogni prezzo la gloria (прославиться любой ценой)". т. III, р. 257).

В целом, Наполеон писал, что «Рейнский переход - это военная операция четвертого порядка, поскольку в этом месте река переходима в брод, обеднена Ваалом и защищалась лишь горсткой людей.» (Napoléon, "Précis des guerres du maréchal de Turenne, vingt-sixième observation", secundo, in "Mémoires de Turenne suivi du précis des campagnes du maréchal de Turenne par Napoléon", Paris, Hachette, 1872, p. 440). Это аргументированное суждение величайшего воина современной Франции (приложенное для анализа военного искусства величайшего военного старой французской монархии) все еще содержит в своем заявлении что-то резкое и чрезмерное, как и тогда, когда новость распространилась.

Mercure Galant, тогда в его первые годы, La Gazette (июнь 1672) увенчивали графа де Гиша. Прими Висконти, а затем , как мы увидим, Буало и после них многие писатели двора Людовика XIV, заявляют ​​о подвиге.

Сэр Миттон пишет шевалье де Мере письмо, в котором хорошо резюмируется общее настроение при дворе: «Мы знали особенности пересечения Рейна и как мы взялись за плавание. Это был действительно больший эффект, чем переход вброд, и судьба короля намного выше этих формальностей. Мы в Париже так удивлены всеми этими чудесами, что не знаем, что и сказать. Через тридцать дней, занять пятьдесят городов, завоевать Голландию, которая сто лет выдерживала всю мощь Австрийского дома! ... Если бы вы были в Париже, вы бы с удовольствием увидели, как наш газетчик задыхается, он больше ничего не может сделать, и я не удивлен ... Мне кажется, что после прохода Рейна, столь хорошего, должно было повернуть к Дунаю, и, я думаю, взяли бы Вену и Белград, как взяли Rimbergue & Vezel.» (Lettres de M. le chevalier de Méré, A Paris, Au Palais, Par la Compagnie des Libraires, 1689, 2 vol. ; t. II, pp. 465- 466. Lettre CXXIII. Monsieur Mitton, à Monsieur le Chevalier de Méré). Mêmes propos enthousiastes dans VHistoire de Louis XIV de Pellisson (Paul Pellisson-Fontanier, Histoire de Louis XIV, depuis la mort du cardinal Mazarin en 1661 jusqu'à la paix de Nimègue en 1678, Paris, Rollin fils, 1749, 3 vol., t.III, pp.2 15-2 17), etc.

Граф д'Алиньи оставил в своих мемуарах рассказ о прохождении Рейна также очень хвалебный, и он заслуживает особого упоминания за убежденность, с которой говорит о смелости графа Гиша в этом деле: этот тогдашний новобранец позволяет высказать восхищение одновременно с гордостью за то, что у него был такой блестящий собрат по оружию:

«что сделало [врагов] более отчаявшимися, так это то, что они увидели, как король прошел Рейн под фортом Толхус, проход, который сделал один из самых прекрасных дней в жизни короля. Граф де Гиш, один из самых совершенных сеньоров двора, был одним из генерал-лейтенантов нашей армии. Он имел только великолепные замыслы. Те, кто говорили о нем, еще не поняли его ценности. Именно он осмотрел броды (sic), и на этих бродах нужно было проплыть более 300 шагов. В этом деле, заслуживающем упоминания, к славе первого отряда, в котором я находился, было то, что он прошел эскадроном, как татары, когда те проходят через Борисфен» («Воспоминания о походах графа Карре д'Алиньи во времена правления Людовика XIV до мира в Рисвиче (1697)», 1886, стр. 25-26).

Упоминание о Борисфене показывает, что граф д'Алиньи хорошо знал о жизни графа де Гиша: несомненно, его блестящее поведение в Польше часто приводилось в качестве примера в армиях Людовика XIV во времена Толхуса.

   

[41] - (Primi Visconti), Histoire de la guerre de Hollande. Écrite en Italien par le Comte de Saint- Maiole, & mise en François par ***, Paris, Guillaume de Luyne, 1682, p.219.

   

[42] - Primi Visconti, Mémoires sur la cour de Louis XIV traduits de l'italien et publiés avec une introduction, des appendices et des notes par Jean Lemoine, Paris, Calmann-Lévy, s.d. (1908), pp.36- 37.

   

Теперь история Гиша, оставленная после прохождение Рейна (на мой взгляд, скорее запутанная и менее радостная, чем его воспоминание о Четырехдневной битве), дает немного больше подробностей о практике или эффективности его или тех, кто последовал за ним (43): как бы мы не сожалели, этот квазимутизм несколько ретроспективно показывает его реальное поведение при Па-де-Кале. Но мы не должны забывать, что Гиш пересекает Рейн ... верхом на лошади, во главе своих эскадронов, как очень своевременно вспоминает Буало в своем Послании IV, королю:

«По его приказу Грамон первый в волнах
Вперед, поддерживается взглядом Герой.
В пене конь его под бесстрашным хозяином
Плывите все, гордясь рукой, направляющей вас.»(44)

Конечно, Мишель де Пюр не мог предсказать в 1667 или 1668 годах успех Гиша на Рейне четыре года спустя. Но его поведение в Толхусе может показаться нам подтверждением его способности противостоять водной стихии при опасных обстоятельствах. Несомненно, легче переплыть через Рейн на лошади, когда всадник знает, как плавать: он может надеяться спастись, если его лошадь не справится. Таким же образом он мог подготовиться к тому, чтобы прыгнуть в море у дюн, пытаясь вплавь избежать верной смерти, а затем воспользоваться неожиданно предложенной возможностью, прыгнув на дружественный корабль.

Это относительное соответствие обстановки может указывать на то, что граф де Гиш умел плавать, даже если у него не было возможности проявить свои таланты в Северном море - скажу ли я такое перед лицом истории? И можно также признать, что перо Мишеля де Пюра, всегда склонного к энтузиазму, когда он говорил о доме Грамонов, предпочло говорить о плавании («прибег к плаванию, когда все другие прекрасные качества бесполезны»), где, возможно, была только одна окончательная возможность, своего рода "ultima ratio", к которой Гиш, в конечном счете, кажется, не должен был прибегать: граф в этой гипотезе был бы в состоянии плавать, и это было важным моментом в глазах аббата де Пюра, который писал на некотором расстоянии от события, которое имел в виду - и, возможно, пытался установить на этом эпизоде агиографическую версию, которую документы не полностью подтверждают, и где его воображение может сыграть значительную роль.

Безусловно также, настаивая на интересе офицера к плаванию, Мишель де Пюр был прав, и в отношении графа де Гиша его энтузиазм был чем-то предвосхищающим. Наконец мы понимаем, что он воспользовался репутацией графа де Гиша, чтобы не называть его в книге, посвященной королю, в то время, как этот храбрый воин постоянно находился в изгнании. Этот сдержанный способ напомнить об исключительном подвиге принимает вид мольбы. В любом случае, по всем причинам однозначно убедительным, которые только что были названы и о которых читатель может судить, я думаю, мы должны признать в храбром кавалере, «который был в военно-морском бою, между англичанами и голландцами», в то время как «его рождение, его ранг, его ум и его храбрость не помогли ему ничем, в отличие от его умения», сын, уже очень известный при дворе, маршала де Грамона, граф Гиш, мог сойти за совершенную модель аристократической молодежи того времени. Можно извинить длину этих разъяснений, приведенных к маленькой загадке, предложенной очень невинно аббатом де Пюром и хорошо подходящей для проверки проницательности историка; следует помнить, что упомянутая черта сама по себе достаточно красноречива, чтобы убедить читателя, даже если не удалось подыскать точные обстоятельства, которые ее породили.

Почему эта настойчивость - очень необычная в кратком трактате Мишеля де Пюра, к которому пора возвращаться, - оправдывает это несколько парадоксальное предложение, касающееся интереса к плаванию на войне для офицера? У Мишеля де Пюра были основания опасаться, что дворянство сочтет умение плавать физическим упражнением недостойным его. Плавание было связано с физическим занятием - механикой, и, как мы уже говорили, дворяне в целом ее отвергали, и этот вид спорта был просто полезен для крестьян и простых людей. Поэтому двойная ссылка на утилитарное применение в настоящем и все еще непоколебимый престиж античности не был бесполезен, дабы убедить аристократическую общественность в том, о чем нехотя догадывались.

Более того, примеры полезности плавания на войне - этот навык увеличивал шансы солдата на спасение, позволяя ему перемещаться во враждебной стихии, - не обошлись без помощи других иллюстраций. Так, в воспоминаниях маршала де Грамона, написанных и приведенных в порядок его сыном графом де Лувиньем, последний отмечает, что во время осады Ипра в 1648 году солдаты должны были, чтобы совершить нападение, переплыть рвы: «на девятый день открытия траншеи поляки во время атаки маршала де Грамона проплыли по рву демилюна, и это действие было проведено средь бела дня, став одним из самых смелых дел, которое можно увидеть». Чуть ранее, в 1637 году, в тех же Мемуарах сообщается о более убедительном примере: подвиг полковника Гассиона, будущего маршала Франции, который прорывался в Мобеж из Ландреси, где войска кардинала-инфанта блокировали одну из армий Людовика XIV:

«Тем временем полковник Гассион, явившийся сопровождать герцога Кандаля с людьми, командовавшими в его полку, попытался сделать попытку прохода, чтобы присоединиться к виконту де Тюренну в Мобёже со своим собственным эскортом: но это ему удалось так плохо, что, попав в засаду врага, он был полностью разбит, его майор попал в плен, и его вынудили, убив его лошадь, спасаться вплавь и прийти совсем голым в Ландреси, принеся известие о своем поражении. Но, так как он был доблестным и очень опытным офицером, через несколько дней после своего прохода он повторил попытку с меньшим количеством войск и счастливо прибыл в Мобёж ... »(45)

   

[45] - Жан де Гассион, маршал Франции, родился в По 20 августа 1609 года, умер в 1647 году, принадлежал к знатной семье, родом, как и дом Грамонов, из французской Наварры. Послужив в 1625 году в качестве жандарма в роте принца Пьемонта, он переходит в 1628 году в кальвинистскую армию герцога Роана. В следующем году он отправился с отрядом французских добровольцев на службу к королю Швеции Густаву Адольфу, сражавшимуся в Саксонии. Он отличился в Лейпциге в 1631 году с этим монархом, которому спас жизнь во время осады Ингольштадта. После смерти шведа он вернулся во Францию и получил звание полковника у маршала Ла Форса. Он получил в 1643 году, одновременно с Тюренном, жезл маршала и умер в результате раны, полученной под стенами Ланса.

   

Аббат де Пюр мог услышать подобные анекдоты собственно из уст маршала, часто посещая отель де Грамон. Следует также помнить, что он знал биографию маршала Гассиона, поскольку в 1673 году опубликовал, как уже было сказано, трехтомное жизнеописание этого полководца.

Также довольно удивительно отметить, что, когда мы ссылаемся на историю маршала Гассиона, у нас нет никакого развития или комментария о полезности плавания для воина и дворянина из-под пера Мишеля де Пюра. В этой биографии рассказывается о подвиге Гассиона гораздо более общепринятым образом и без каких-либо указаний на его наготу, что несомненно было бы расценено как наносящее ущерб его достоинству:

«Сьер де Л'Эшель и восемь самых решительных его воинов последовали за ним и убили некоторых из тех, кто хотел помешать им. Другие, используя живые изгороди и пыль, избежали врага и спустились к реке. Полковник и его маленький отряд, прибыв на берег Самбра, переплыли его, держа своих лошадей за уздечки.»

Чуть дальше будет рассказано, как Гассион перед осадой Лилля, увидев врагов, захвативших Сент-Омер и Бетюн, снова прибег к этому упражнению:

«Он (Гассион) переплыл через реку со своей лошадью, и вначале за ним двинулись четыре всадника, двое из которых утонули, а затем те, кто был в состоянии следовать за ним. И, бросившись на противников, он убил троих из них своей рукой, разгромил остальных, взял всех лошадей и захватил шесть или семь пленных с невероятной быстротой.»

Означает ли это, что Мишелю де Пюру через несколько лет не хватило последовательности в идеях, которые он исповедовал об умении плавать? По правде говоря, две работы, в которых они были представлены, принадлежат к совершенно противоположным жанрам, и мы не должны удивляться его молчанию в 1673 году. В любом случае, менее чем через тридцать лет в предисловии к своему короткому трактату ОБ УМЕНИИ ПЛАВАТЬ (1696) Мельхиседек Тевано поднимает ту же проблему и еще яснее объясняет ее с помощью тех же аргументов. Параллель замечательна. Справедливости ради:

«Это искусство, которое является механическим, так как оно практикуется с помощью движения рук и ног, кажется, рассчитано только на определенное количество людей довольно непонятного звания, таких как моряки и лодочники, которые в силу своей профессии занимаются плаванием и нырянием, и некоторых других простых людей исключительно ради развлечения.

Но, если присмотреться более внимательно, будет признано, насколько важным может быть умение плавать в самых высших слоях и в самых прекрасных профессиях ...

Чтобы сделать полезность этого навыка еще более осмысленной, хорошо отметить, какие последствия это имеет на войне, и насколько оно может послужить даже самим генералам в неотложных случаях. Цезарь подал хороший пример, когда, будучи готов сдаться египетскому царю Птолемею, изменнически напавшему на него в Александрии, бросился вооруженным с высоты мола в море и достиг вплавь своих кораблей, с которыми затем вернулся, чтобы сражаться с Птоломеем (sic!), который был убит, а Клеопатра позже объявлена царицей Египта. По этому событию легко понять насколько важно должно быть искусство плавания любому - от генерала до простого солдата. Не стыдно уступать силе, когда было бы безумием защищаться; и тот, кто сумел выбраться из опасной ситуации, где мог бы стать жертвой врагов, находится в состоянии снова противостоять им и сокрушить их.

Наконец, плавание и ныряние пользовалось особой популярностью у древних. Римляне осуществляли это публично, они даже сформировали отряды ныряльщиков, которые они назвали Vrinatores ... так что помимо интереса, с которым люди должны изучать его (умение плавать) & чтобы улучшить его, кажется, что в интересах государства также создать академии, основанные и поддерживаемые опытными учителями, чтобы научить этому, поскольку из данного навыка можно извлечь столь большие преимущества.»(47)

Мы видим, что аргументы одинаковы. С одной разницей, однако. Действительно, может законно удивить тот факт, что Мишель де Пюр, которого нельзя заподозрить в игнорировании классики, не подумал о том, чтобы поднять на вершину пловца-аристократа, чье поведение он превозносит, приблизив его к известному подвигу Юлия Цезаря, который, тем временем, не может не вспомнить Тевано (умение плавать «может служить генералам в неотложных случаях. Цезарь дает им хороший пример и т.д.») И это весьма напоминает положение графа Гиша - если, по крайней мере, об этом подумал аббат де Пюр при написании несколько загадочных строк.

Мне нравится ссылка на Плутарха, который, обозначая проблемы Цезаря в Александрии, где тот только что услышал о смерти Помпея, пишет:

«... Наконец, во время битвы при Фаросе, когда Цезарь соскочил с насыпи в лодку, чтобы оказать помощь своим, и к лодке со всех сторон устремились египтяне, он бросился в море и лишь с трудом выплыл.»(48)

Историки шестнадцатого и семнадцатого веков также настаивают на этом трудном моменте в жизни Цезаря, который обязан своей безопасностью только плаванию. Никто, пожалуй, не подчеркивает его лучше, чем Перо Мексия в своей «Истории империи Цезаря» (Севилья, 1545 г.), переизданной в издании 1655 г. Он считает, что наиболее ярким эпизодом во время пребывания Цезаря в Александрии был побег через воды порта, что позволило ему спастись. Цезарь знал, что там, говорит он, «la mas cruel guerra, y pelea que nunса tuuo».

Гиш также обязан своим спасением только плаванию и побегу. Безусловно, трудно понять, почему Мишель де Пюр, менее осторожный, чем Тевано, пренебрег параллелью с этим древним и знаменитым подвигом, так хорошо сочетавшимся с «современной» военной и спортивной чертой, которую он утверждал в качестве примера для побуждения знати к практике плавания.