Люсьен КЛАР
"Триумфы ТЕЛА или знать в условиях МИРА. Место физических упражнений в жизни благородного человека, согласно "Идее старых и новых зрелищ" Мишеля де Пюра (1668)"
1984
(Lucien CLARE, Les triomphes du corps ou la noblesse dans la paix)

   

   

Часть 3

   

Люсьен Клар (1929, Тарб - 2012, Кан) - профессор Сорбонны. Автор работ: La Quintaine, la course de bague et le jeu des têtes (1983), La Quintaine et le jeu de bague en Espagne et en Europe (1979), Le Moyen âge espagnol (1972)

   

   

Несколько строк, посвященных Мишелем де Пюром полезности плавания для воина, и особенно подвигу дворянина, отличившегося в англо-голландском военно-морском бою - это тот подвиг, по отношению к которому можно верить «все знали» - вынудили провести расследование, в конце которого отождествление этого героя с графом де Гишем кажется безусловным.

Настало время возобновить рассмотрение самого трактата: после танцев, выходов, военных смотров, маскарадов и карузелей, наконец, «сражений на воде», где плавание находит свое место, аббат де Пюр посвящает короткую главу Courses de Bague & des Testes, которые я сейчас рассмотрю. Данные заметки образуют довольно живое и любопытное целое, хотя он лишь в малой степени показывает наездника.

Разве здесь не предлагается увлечь зрителей, и особенно дам, устроить несколько ловушек - доставив им приятное замешательство - карьер лошади, в то время как всадник уже атаковал голову или кольцо?

«На хорошо утоптанной, хорошо укатанной арене можно вырыть небольшую канаву, а чуть дальше - установить низкий барьер. Эти два препятствия обязывают кавалериста к двум действиям: во-первых, лихо и смело пересечь на коне ров & барьер, во-вторых, держаться так твердо, и так хорошо сохранять направление на цель, что несмотря на эти две помехи он будет точен в кольцах или в головах.» (с.188-189)

Для головы или для кольца сложность штурма была чрезвычайной, и кавалеристу, конечно, не нужно было особо усложнять упражнение, вынуждая лошадь к неровному бегу, что могло заставить его дрогнуть. Читая этот отрывок, Людовик XIV, один из первых игроков de bague et des têtes своего времени, плохо представлял кавалерийские навыки своего капеллана. Тот, возможно, боялся осуждения монарха, потому что он продолжает, словно извиняясь за свою экстравагантность:

«Эти две фантазии, пришедшие мне в голову, не настолько призрачны, у них есть некоторое основание; и тот, кто хочет отдать им должное, не осудит мою мысль ... »(с.189)

Это оправдано более конкретно. Некоторые лошади, специально обученные для этих гонок, знали столько же, сколько их хозяева, и, когда они были знакомы с ареной, могли обеспечить легкую победу своим наездникам. По словам Мишеля де Пюра, препятствия, которые они встретят в своей гонке, будут способствовать восстановлению справедливости в процессе конкуренции.

   

   

Как часто бывает, мы не видим в данной презентации никакого технического объяснения этих двух конных игр; они были настолько распространены, что аббат де Пюр не чувствовал необходимости описывать их. Он также отмечает, что академии в Париже и других городах часто дают эти забавы. Кроме того, примечательно, что он не упоминает игру, структурно очень близкую к двум другим — кинтену (la quintaine). Дело в том, что она уже вышла из моды во Франции. В bague, несомненно полезно напомнить, всадник должен был на галопе своей лошади снять острием своего копья кольцо, подвешенное на подходящей высоте и прикрепленное к стойке, установленной на одной стороне турнирной арены. Со своей стороны, игра в têtes была новинкой из Германии. Это более сложные скачки, состоявшие из различных последовательностей, некоторые из которых близко напоминали кинтену и кольцо, к которому были добавлены захват кончиком меча головы мавра, лежащей на земле, и метание копья в голову Медузы.

Это семейство игр, которое развивается путем диверсификации силы к чистой ловкости и искусству прицеливаться, вытекает из кинтены, более старой игры, где всадник должен в галопе своей лошади ударить во фронт, если это возможно, или в глаз вращающийся манекен, служащий целью, разбив ударом древко копья. Если удар неудачен, и деревянная болванка поражена слишком латерально, она сильно поворачивается сама по себе и ударяет неуклюжего игрока, который находится в пределах досягаемости.

   

   

Мишель де Пюр вкратце рассказывает об этих конных играх; он знал, однако, всю социальную значимость для его современников этих светских и галантных турниров, характеристики которых он превосходно определил в начале второй части «La Pretieuse». Первая беседа, составляющая первую главу, открывается - это безусловно не совпадение - восхвалением Парижа, а затем очень точно описывает диалог при посещении турнира, или, скорее, course de bague, которая является не чем иным, как карузелью четверга, 23 марта 1656 года, проводимой Людовиком XIV в Пале-Руаяле. Стоит привести цитату об этом событии. Даже если кто-то не найдет там никаких технических деталей относительно хода игры, зрелищность, роскошь, представленные общественности - подготовка к войне во время мира, великолепие участников, богатство костюмов, красота лошадей, торжество светского человека - здесь тщательно подчеркиваются:

«Каждый был занят созерцанием самого прекрасного действа, которое великолепие может сделать в галантности. Это был знаменитый турнир, где король галлов, желая предварить проведение военной кампании, должен был попробовать свои силы и рассказать своему народу в мирном представлении о несравненных качествах, которыми он обладал, чтобы вести войну. Превосходные роскошные одежды; великолепные лошади; красивая внешность кавалеров; пышность прохода и заслуженные награды, предназначенные победителю, торжественный праздник во время рабочего дня; и он отвлек всех людей от их занятий желанием увидеть самого прекрасного принца мира в этом развлечении, столь же невинном, сколь и помпезном.»(50)

Зная, какое видное место эти упражнения занимали в жизни светского и аристократического общества при дворе Людовика XIV, автор не перестает обсуждать сложности и достоинства прекрасных зрительниц, чья галантность часто фигурирует в турнире: должны ли они сохранять невозмутимость перед подвигами или неудачами своего возлюбленного или позволить проявиться своим чувствам, рискуя выдать себя? Это открывает новые возможности для модного романа. Мадлен де Скюдери четыре года спустя возвращается в «Almahide ou l'Esclave Reine» к приключениям сопоставимого турнира, где читатель рассматривает лица героинь; они комментируют со своих галерей неравные успехи кавалеров, участвующих в состязаниях (51). «Le Calendrier de Ruelle», который обязывал каждого изысканного человека достаточной известности иметь свой день, чтобы держать салон, иногда запрещал им, к их великому неудовольствию, светские зрелища подобного типа, где они в противном случае были бы обязаны участвовать:

«Она была обязана содержать салон, даже в день развлечений, когда появление какой-нибудь известной персоны, состязание, фейерверк, балет или необычная комедия звали бы ее в другое место».

Мишель де Пюр начинает свою главу «Идеи зрелищ», ссылаясь на прециозное и слишком забытое произведение, о котором он говорит с похвалой, - «Theatre de Chevalerie» М. де Ла Коломбьера. (53). Ценность и необычный объем этой работы, ее предмет (геральдика, рыцарские законы, турниры) сделали ее доступной только для самых знатных семей в королевстве; ссылаясь на это, аббат де Пюр еще раз подтверждает, что его книга адресована очень специфической публике, дворянству шпаги.

Затем он посвящает короткий абзац происхождению courses de têtes или, как он называет, согласно новой моде courre les Testes, что он определяет не иначе, как достойное сожаления. Его свидетельство является полезным вкладом в историю course des têtes во Франции:

«М.маршал де Грамон, вернувшись из Франкфурта, привез из Германии новую моду courre les Testes, которая продолжалась и продолжается до сих пор и не является наименьшей частью наших развлечений.»(c. 188)

Подобные состязаний были введены во Франции Людовиком XIV во время Великой Карузели 1662 года (54). Их немецкое происхождение было известно всем (55). Эти гонки появляются в Германии в самом начале семнадцатого века: первые известные мне упоминания такого рода описывают course des têtes в Гейдельберге в 1613 году по случаю брака Фридриха V, графа Рейнского Палатината, женившегося на дочери короля Англии. В феврале 1613 года в Лондоне была проведена гонка course des têtes наподобие пфальцской, чтобы отпраздновать отъезд английской принцессы в Германию (56). Игра course des têtes довольно поздно приходит во Францию, но тут же появляется удивительная мода, которой очень способствовал лично Людовик XIV.

Помог ли маршал де Грамон, бывший не кем иным, как отцом молодого графа де Гиша, появлению этой новой игры, которая вскоре после его немецкого посольства должна была произвести фурор? Это более, чем вероятно, хотя мы можем подозревать, что аббат де Пюр, вхожий в отель де Грамон, попытался польстить маршалу, пользовавшемуся тогда влиянием при дворе. Антуан III, герцог де Грамон, суверен Бидаша, маршал Франции, граф Ор, родившийся в 1604 году, принимал участие во всех кампаниях Тридцатилетней войны. Государственный министр в 1653 году, вскоре он начал блестящую дипломатическую карьеру, которая привела его на Франкфуртский съезд в 1657 году прежде, чем он отправился в Мадрид в 1659 году: именно он просил руки инфанты Марии Терезии. Если он и не участвовал в первой карузели, организованной молодым королем в 1656 году, знаменитой благодаря course de bague (57), что наш автор, как мы уже видели, вспоминает в своем романе «La Pretieuse» - он был тогда при дворе; но его здоровье, возможно, помешало ему - он практиковал, как и все люди его положения, эти конные игры. По возвращении из Франкфурта он идеально подходил для того, чтобы представить эту новую игру во Франции (58): эта новая мода каким-то образом прошла через саквояж дипломата.

Фактически, маршал-гасконец, которому тогда было около шестидесяти, был назначен королем главным марешаль-де-камп карузели 1662 года (той, где были course des têtes), что возложило на него за всю ответственность.

«Первое, что сделал Его Величество, - назначил маршала герцога де Грамона позаботиться об этом празднике в качестве главного марешаль-де-кампа, что не могло быть передано в лучшие руки, и было бы трудно выбрать человека, у которого было бы вместе больше опыта в оружии и более тонкий вкус к этим видам галантности.»

Обратите внимание на Перро, который, вероятно, не говорит больше, чтобы оставить королю все достоинства новизны этой карузели (59). Должность главного марешаль-де-кампа принесла Грамону честь подписать правила и возглавить первый марш квадрилей, открытый сьером Вигарани в качестве его первого адъютанта. Гаспар Вигарани, как и его сын Шарль, дружили с аббатом де Пюром (60).

[59] - Charles Perrault, Courses de Testes et de bague..., op. cit. n.54, p. 63.

Следует добавить, что в своих мемуарах Антуан де Грамон сообщает, что во время его посольства во Франкфурте проходила course des têtes, дабы развлечь короля Венгрии, ожидавшего своего избрания на Империю. У него было достаточно времени, чтобы изучить фигуры и вникнуть в дело, если бы он занялся проектом по адаптации этой конной игры под другими небесами. Ничто, однако, в тоне его показаний не предвещает объявления о светском и спортивном успехе, который он готовился отпраздновать в Париже несколько лет спустя; может ли безразличие, близкое к пренебрежению, объяснить довольно прискорбное молчание маршала, что заставляет испытать соблазн сравнить его с тем, который наблюдается у его прославленного сына Армана де Гиша, по вопросу, был ли он, да или нет, вынужден плавать в Северном море?

«Князья и люди высокого звания постарались развлечь его, и устроили course des têtes на отдельных площадках: расходы не были чрезвычайными, и я не знаю, что было более ограниченно - время или деньги. Как бы то ни было, вещь показалась красивой тем, кто не видел ничего подобного.»(61)

Должны ли мы понимать, что маршал был в их числе? В любом случае, похоже, он сыграл важную роль в том, чтобы донести до двора игру на ловкость, которая должна была соблазнить молодого короля. Понятно также, что аббат де Пюр, стремящийся утвердить дом Грамонов, не преминул воспользоваться возможностью вспомнить таланты маршала как организатора королевских зрелищ. Я должен добавить, что граф де Гиш старался развивать и поддерживать это конное упражнение, еще новое, возможно, потому что оно каким-то образом было связано со славой и влиянием его отца. Таким образом, отправленный в свои земли, где он жил, как принц, по королевской воле, он усердно практиковал эту игру, тогда совершенно новую во Франции. Алессандро Сеньи, который 7 апреля 1669 года занимает комнату в Байонне, где он останавливается, и где находится тогда Арман де Грамон, отмечает в своем «Дневнике», что губернатор Беарна обычно занимается course des têtes на берегах Нива. Это, без всякого сомнения, способ проявить на глазах у всех блеск, который он вкладывает в поддержание своего ранга, а также степень его спортивных и воинских способностей. Только начинающиеся сумерки помешали ему тем вечером продемонстрировать собственные игровые навыки:

« Apunto sotto le nostre fïnestre era fatta una spianata con lizze per correre aile teste. Qui il conte di Guiscia che è al présente al governo di Baiona, si esercita con qualche altro Cavalière suo Camerata. Egli ci comparve al tardi con molto seguito. E' Cavalière di gratiosa presenza. Era vestito di scarlattino rosso con mostre di pelli. Haveva al cappello un cintiglio di perle con nodi di diamanti. Per esser tardi non corse questo giorno aile teste.» (62)

Точно под нашими окнами была устроена эспланада с ограждениями для courir les têtes. Здесь граф де Гиш, который теперь является губернатором Байонны, упражнялся с несколькими всадниками из числа своих друзей. Он появился достаточно поздно с многочисленной свитой. Он кавалер, имеющий очень элегантный внешний вид. Одет он был в отороченную мехом красную одежду. Вокруг его шляпы была лента из жемчуга с бриллиантами. Этим вечером он не упражнялся, потому что было слишком поздно.

[62] - Дина Ланфредини, «Два флорентийских путешественника из Бордо в Испанию в 1669 году». Итальянская цитата взята из неопубликованного дневника Алессандро Сеньи, хранящегося в Riccardiana Biblioteca во Флоренции.

В оставшейся части главы автор еще сообщает о course de bague, свидетелем которой он был, и которую он находит довольно забавной. Три кольца, которые нужно было убрать, были расположены так (к сожалению, это не дает никакой другой точности в данном вопросе), что, если наездник пропустил одно из них, ему приходилось ударить своим копьем в две деревянные панели, окружавшие кольца, что приводило к падению ведер с водой, размещенных там, к великому конфузу неуклюжего игрока, которого таким образом обильно поливали.» (63).

Данная любопытная версия игры должна быть близка к морским играм, о которых эссеист говорил чуть выше. Этот вариант народного происхождения, вероятно, должен быть связан с водной кинтеной и кинтеной, которая все еще была ограничена определенными корпорациями, такими как мельники, торговцы рыбой и мясники, или молодоженами (64). Хотя все это слишком вскользь описано и, вероятно, неправильно понято, по крайней мере, в отношении происхождения, забавная course de bague, которую Мишель де Пюр сохранил в памяти, небезинтересна для фольклористов или историков нравов.

Не достигнув, в конечном счете, проработки деталей и богатства информации отца Менестрье в его трактате о турнирах, «Новые зрелища» проливают свет на игры с упражнениями и спортивные практики, имевшие место у дворянства того времени. Новые развлечения, описанные Мишелем де Пюром, на самом деле, как мы уже заметили, не имеют никакого значения для популярных игр, которые, так сказать, никогда не появляются в его книге. Они упоминаются только дважды и в виде исключения, один раз, чтобы осудить плебейское зрелище, однообразное и лишенное средств и великолепия, в исполнении лодочников (тогда как призвание дворянства использовать его в свою пользу, как и все навмахии), во второй раз, как мы только что видели, описание обычной игры, чей ход слишком предсказуем, оживляется неудачной попыткой игрока, что придает действу определенную привлекательность. Но аббат, похоже, не догадывался о простонародном происхождении этой игры - иначе он, вероятно, осудил бы слишком необычное зрелище, чья привлекательность должена была быть недостойна его уровня.

Все другие публичные представления, которые нам описаны, то есть почти все, являются исключительной прерогативой дворянства, за исключением комедии, которая требует профессиональных актеров и чья аудитория - смесь дворян и буржуа. Поскольку «Зрелища» почти исключительно предназначены для знати, действие или просто присутствие зрителя-актера - это всегда впечатляющая демонстрация силы, благополучия, радости жизни. Сила этого доказательства объясняет, что «Идеи зрелищ», как правило, избегают какого-либо разъяснения социального характера тем, кто принимает в них участие. Однако это молчание время от времени нарушается с достаточной твердостью, чтобы привлечь внимание.

Во-первых, Мишель де Пюр хочет, чтобы дворянство успокоилось после того, как оно отвергло людей, все еще слишком активно участвующих в этих морских упражнениях, именно в области, которой слишком пренебрегают, в области состязаний на воде, так как находит ее превосходной. Это повторное привлечение в то же время приведет к лучшей подготовке к войне, заставив молодого дворянина выполнять новое упражнение, полезность которого продемонстрирована - плавание. Таким образом, он сможет отстаивать свое превосходство в одной из четырех стихий, которая, по мнению нашего автора, до сих пор оставалась без должного внимания, - водная стихия беспричинно оставлена низшему сословию.

Далее два отступления, следующие одно за другим, («Это отступление, несмотря на длину, имеет свой эффект», стр. 247, «Возвращение к танцам», стр. 281) и помещенные оба в этой фактической третьей части, в которой он изучает балет, и Мишель де Пюр может рассказать о роли дворянства в публичных спектаклях. В обоих случаях автор подчеркивает исключительную важность танца для благородного человека. Это упражнение, которое по его мнению показывает полезность и престиж, признанные с древних времен. «Такое красивое развлечение было вне ума и умения знатных людей,- говорит он,- поэтому, еще раз требуется обратиться к нему»:

«Как будто танец - это знание, недостойное знатного человека! ... самые процветающие государства Греции, рассматривали танец не только как галантное качество и талант в людях, но и они же почитали его за общественную добродетель, за царский талант, способный оценить заслуги претендентов на власть. Именно из-за этого один из их принцев по имени Фриник был коронован как царь после получения награды за танец.»(с. 244)

Таким образом, совершенный атлет, в данном случае победитель в танце, может претендовать, по крайней мере, в обществе Древних, не только на немедленные почести, но и на достижение высшей власти. Первый в танце должен быть первым в государстве, точно так же, как Людовик XIV должен быть лучшим и искусным в course de bague или course des têtes в своем королевстве.

Этот идеал чувства меры и разума замыслен для высшего дворянства, однако, противоречит второму размышлению, более непосредственно посвященному танцу. Это дополнительное или второстепенное развлечение здесь становится одним из самых приятных качеств бомонда, одной из самых прекрасных черт благородного человека, той, которая дает изящество и легкость; он заканчивает свое увещевание новым напоминанием о несравненном престиже, которым эта физическая активность пользовалась среди греков:

«... Я убежден, что танец - одно из самых приятных качеств высшего света и приятного общества. Что он - одно из самых красивых достоинств дворянина; одно из главных внешних украшений, определенное свидетельство похвального и изысканного воспитания и, наконец, искусство изящества и ловкости, которое совершенствует движения тела и придает им грациозность или легкость. Наша знать всегда считала Танец одним из самых галантных и благородных упражнений, в котором самые утонченные и достойные люди всегда стремились к успеху и гордились успехом. По словам Монтеня, один из самых выдающихся капитанов древней Греции не верил в танцы или музыку, недостойные его заботы и несовместимые с профессией воина и любовью к славе. И мудрейший из греков сделал это изучением или развлечением в годы своей старости ... »(с. 280).

Высшая знать, как и греки, всегда считала танец важнейшим занятием, в котором было модно преуспевать. И то же самое можно сказать об активных играх или мастерстве верховой езды, главном уделе Второго сословия с самого начала его блестящей истории.

Король не мог обойтись без своего дворянства, организовывая его развлечения и придворные праздники. Лично присутствуя, монарх мешает своим вассалам удалиться. Но обратное утверждение тоже верно. Глубокая внутренняя солидарность связывает короля и его дворян, когда, будучи отделенными друг от друга в мире унижающей достоинство практики механического искусства, они находят полное согласие в захватывающей миссии, которую должны выполнять для своей роли перед народом, как только войны перестают занимать их. Функция воина только приостановлена во время мира: она остается изначальной. Она превращается в парад с двойной умозрительной функцией: прежде всего, связать тренировку с битвой (показывая, что человек готов в данный момент к противостоянию) через расцвет тела и полный контроль над лошадью: во-вторых, сияющим очарованием атлетичной фигуры, усиленным церемониальными костюмами, грохотом музыки и роскошью драгоценных камней, вызывающих потрясение, а затем испуганное почитание у людей, когда их приглашают восхищаться этими событиями, поистине волшебными.

Чрезвычайное различие и дистанция в противоположности согбенных, болезненных тел истощенных и оборванных крестьян и величественного и грациозного атлета и вождя, богато одетого и сияющего здоровьем; привилегия аристократа в суровых уроках войны, вынуждающая заботится о поддержании своих физических кондиций в полной мере благодаря играм на ловкость или практическому умению, способствующим улучшению его облика, а также оттачиванию или поддержанию его навыков.

Это преобладание физической формы, источника престижа и любимого проводника превосходства знати, объясняет саму природу Новых Зрелищ. Первые представления, данные другим и для других, балы, балет или, точнее, комедийный балет, а также королевские шествия, упражнения и военные смотры, маскарады, карузели, игры, course des têtes и courses de вague быстро превратились в действа, где человек по очереди является актером и зрителем, где он, конечно, участвует, и часто ценой полной самоотдачи, чтобы попытаться превзойти себя, но где он в то же время имеет лестное чувство принадлежности к закрытой группе, в которой актер в знак солидарности также становится зрителем и Нарциссом, показывая сложные конные фигуры или красочные балеты, невообразимые без его собственного участия.

Погружаясь во временное безделье мира, благородный человек, как и его король, не имеет другой заботы, кроме зрелищ, то есть поиска удовольствия на глазах у других, в скрупулезном отношении иерархического порядка, которое обязывает его тяготеть к монарху, солнечной звезде и всемогущему источнику благодати и милости. Это прежде всего, как модель, где перед нами предстает человек-спектакль. В балете, как и в карузели, в каждой из бесчисленных фигур, из которых состоят один и другая, он выступает пред взорами и подчиняется критическому взгляду общества. «Благородство» в подавляющем большинстве — тоже спектакль.

«Поистине благородство - быть готовым всегда быть на виду у благородных людей», - отмечает — и с какой точностью - Ла Рошфуко (65).

Но самоутверждение, когда человек элегантно облекает тело, доведенное до совершенства, гармонией движений, вскоре находит свои пределы в порабощении придворного, которым стал дворянин 1668 года. Математическая точность балета, сложный часовой механизм карузели в квадрилях, выражают строгость сервитута за блестящей пышностью маскарада или блеском придворного бала. Волнения Фронды прочно забыты; благородный актер балета, который слишком хорошо отрегулирован, стал сателлитом, которого светские искусства конного парада каждый день отвлекают чуть больше суровых реалий Марса, становящихся растущей частью механической и технической инженерии. Независимо от того, насколько блестящей является их роль, дворяне являются не более, чем статистами монархического зрелища.

«Идеи старых и новых зрелищ» обещает преданность королю: в ней, как уже было сказано, автор, кабинетный ученый, защищенный властью короля, занятый извлечением из тени лучших представлений древних, которые будет служить для пополнения и увеличения исключительного престижа развлечений и отдыха, требуемых для монарха во времена победоносного мира. Дворяне, которым эта книга на первый взгляд кажется предназначенной, на самом деле являются лишь спутниками досуга и удовольствий короля. Эта небольшая поспешная работа, без сомнения, не более, чем предисловие - во всяком случае, не меньше, чем набросок - нерешительное и нащупывающее, прелюдия к великому празднику, одному из самых ярких в это царствование, имевшему место в Версале 18 июля 1668 года. Он также должен быть отмечен своей новизной, и, следует признать, что друг прециозов, в отличие от Антуана де Грамона, не знал, как предложить Королю-Солнцу, который уже был почти в зените, идею, которую тот ждал. Но не имеет значения, что работа вышла неудачной: в тиши своего кабинета аббат Мишель де Пюр использовал все для славы, отдыха и расслабления своего короля.

Разнообразные и многочисленные идеи, предлагаемые им читателю, легко находимые в этой книге, которую хотелось бы показать как эталон, философию зрелища, прекрасно согласуемую со временем, когда она была написана. Поспешность, сопровождавшая, кажется, ее написание, не мешает предоставлять конкретную информацию об играх и физических упражнениях: тем самым он принимает ценность свидетельства. Его стиль, наконец, намного выше, чем у многих технических трактатов, напечатаных тогда.

   

Триумфы ТЕЛА или знать в условиях МИРА (часть 1)
Триумфы ТЕЛА или знать в условиях МИРА (часть 2)