Анатоль Франс

Мадам, граф де Гиш и маркиз де Вард

Из предисловия к изданию книги м-м де Лафайет "Жизнь Генриетты Английской" (1882)

Язык семнадцатого века, выражает иногда весьма различные от наших понятия, и его труднее понять, чем вы думаете. Это не совсем мертвый язык, и, так как мы сохранили почти все слова, то иногда понимаем их, естественно, в их современном смысле, хотя перед нами старый текст.

Мы делаем много неверных толкований, которые не вызывают у нас сомнений. Я не думаю, что вы сможете бегло прочитать двадцать пять строк Расина и быть твердо уверенными, что поняли его, совсем так, как современного поэта.

Требуются определенные толкования; то, что предоставляют новые издания с пояснениями и словарями. Мы можем немного проконсультироваться со словарем, и французского, полученного в колледже, вполне достаточно, чтобы верно понять Расина и Мольера.

Мы по-прежнему продолжаем читать мемуары м-ль де Монпансье или мадам де Лафайет, стиль которых кажется легче, а на самом деле требует гораздо больше исследований.

Уверены ли мы в словах, которые эти авторы используют чаще всего, такие, например, как любовница, любовник, галантность ( la maîtresse, l'amant, la galanterie )?

Я считаю, что эти размышления здесь весьма уместны, потому что «История Генриетты Английской» является одной из книг, которые теряют самоё себя при современном прочтении, осмелюсь сказать, без должного внимания к изменениям, которые эти слова претерпели в своих значениях со времен Людовика XIV.

В частности, чувства г-на де Гиша к Мадам могут быть понятны лучше, если добраться до сути некоторых терминов через два столетия развития французского общества. Так мадам де Лафайет под галантностью на языке Двора подразумевала, "вежливую, веселую и приятную манеру что-либо сделать или что-то сказать." Это было искусство, культивируемое на досуге и требующее таланта; галантные люди, как и все художники, получали в удовлетворении самолюбия высшую награду, делая эту работу ума, и эта работа не должна была испорчена ничем грубым. Я не говорю, что на самом деле это имело место всегда или даже часто.

Я говорю о галантности, как о задуманной для «благородных людей», где на практике требовалось заслужить уважение ценителей. Сегодня что-то ушло, а что-то добавилось. Vaugelas, который жил при дворе Гастона Орлеанского и посещал отель де Рамбуйе, поместил в своей книге "полезной для тех, кто хочет читать" замечание о словах галантный и галантно в главу «Об истории монархических нравов». Говоря о такого рода галантности, что задает тон при Дворе, он подумал сделать это так, что мы сможем ее распознать.

«Я однажды видел, как этот вопрос подняли среди придворных и наиболее галантные представители одного пола по отношению к другому имели большие затруднения при определении ее. Некоторые утверждают, что это неописуемо и мало отличается от изящества; другие, что недостаточно любезного обращения с другим полом, чисто естественной вещи, но необходима определенная атмосфера при Дворе, наполненном высшей знатью и дамами. Другие говорят, что этих внешних признаков не хватает, и что слово галантный было в гораздо большей степени совокупностью нескольких качеств; одним словом, это соединение ума, атмосферы Двора, остроумия в суждениях, вежливости, учтивости и веселости, все без ограничений, но без аффектации и без изъяна. Это мнение можно отметить, как наиболее приближающееся к истине, но и это определение все еще несовершенно и существуют еще значения этого слова, о которых мы не могли бы не сказать, в отношении, например, одеваться галантно, танцевать галантно; деланию всех этих и других вещей, которые вовлекают больше тело, чем ум, легко дать определение; но когда перемещаемся от тела к уму, и в разговоре знати и дам, и в манере борьбы и жизни при Дворе, мы получаем понятие галантность, которое не так легко определить, потому что оно предполагает много прекрасных качеств, и нам будет очень сложно назвать их все, но лишь стоит пропустить одно из них, и будет достаточно не являться более галантным.»

Добрый Vaugelas многословен; быстрее сказать вместе с Сен-Эвремоном про галантность - "это то, что завершает благородных людей и делает их приятными." Мадам была рождена "в галантном состоянии,"- сказала графиня де La Fayette, Мадам "от природы галантна," - сказал аббат де Шуази. Это означает, что Мадам была вежлива, весела, приятна, и она любила показать это при каждой встрече на свой страх и риск, конечно. Галанты обоих полов имели свои модели, свои образцы среди принцев и принцесс трагедий и романов; их дело было примирять тонкие, почти героические чувства с жестокостью жизни и хрупкостью природы.

Мадам хотелось бы общаться с королем, но он быстро бежал в силу любовного темперамента и не являясь поклонником умственных наслаждений. Она нашла, в противовес ему, М. Де Гиша, готового на galanterie . М. де Гиш, сын маршала де Грамона, был компаньоном юности Месье, к которому относился не особо почтительно, как можно судить по тому, что сообщает Великая Мадемуазель про бал в Лионе, данный в 1658 году маршалом Villeroy.

"Граф де Гиш, - пишет она, - притворяясь, что не знаком с ним, сильно дернул Месье во время танца и дал ему пинка под зад. Эта фамильярность была чрезмерной; я не сказала ни слова, потому что знала, что это не было бы приятно Месье, который хорошо относился к графу де Гишу ".

М. де Гиш, с красивым лицом и образованным умом, во всем следовал моде, придерживался ей до того, что с дамами выглядел как истинный пастырь и идеальный романтический герой. Именно это привлекло к нему молодую принцессу самыми сокровенными и наиболее привлекательными воздействиями. С того времени, когда в балете с мадам, он вскрикивал, повторяя, почти как Маскариль, "Держи вора! вор! ", до момента, пока, под видом лакея, он не попрощался с возлюбленной и упал в обморок во дворе Лувра, граф де Гиш вел себя идеальный влюбленный, полный дерзости и уважения, делая особенными встречи, занимаясь странными переодеваниями, нося у своего сердца портрете своей дамы, которой на войне принял на себя удар пули, не боясь немилости, выступая, возможно даже слишком, противопоставлением себя странствующим рыцарям, бросаясь в каждую опасность, словно желая потерять разум и, прежде всего, в том, что он довел до крайности - писал письма. Он написал тома писем, и мы станем сейчас обсуждать их стиль. Мадам читала их, особо не таясь, и был ли резон бросать в крайнем отчаянии рыцаря такого ужасного и такого покорного. И это все? Я думаю, что так. Г-н де Гиш, дал нам отчетливо понять, что исповедовал большое отвращение к реалиям любви; и он не докажет ничем, что это отвращение ему удалось преодолеть. Но было сказано, что г-н де Гиш имел веские причины придерживаться его.

Это было мнение придворных дам, таких как м-м де Motteville и м-м де Севинье, и это доказывают памфлетисты и авторы песен. "Гиш,- говорили они,- только патрулировал." Патрулирование, вы понимаете, сделать некоторую разведку в стране Нежности, но не понуждая или подталкивая. Были многие другие.
Если те вещи, которые мы говорим, не зная, еще не сказали всем.
Мы не говорим это об Анри IV, дитя! А то, что г-н де Гиш был фигурой холодного влюбленного.
Это было также хорошим тоном, знать, как обращаться с выражением на лице и с манерами.
Именно самовлюбленность была страстью г-на де Гиша, и ей было предоставлено встретиться с любой другой. Он жил самовлюбленным, и он умер самовлюбленным. Тщеславие двигало им во всем.

Во время удаленное от того, когда он любил Мадам, маркиза де Севинье рисует штрихи в небольшой картине великолепным карандашом с натуры:
"Вся атмосфера была театральной. Маркиз де Villeroy был одет в бальное платье, граф де Гиш в собственный ум, все остальные, как бандиты."

М-ль де Скюдери и граф Бюсси-Рабютен - отличные судьи, мы узнаем, что он напускал туман, чтобы получилось непонятно:

"Как-то очень неясно в его письмах, что хочет сказать, --- Тяжело понять, что он имел ввиду, его выражения, особенно в его письмах. практически не дают возможности, понять, что он пишет."

Таковы дружеские письма. Мы можем думать, что любовные были еще более немыслимы и полны пафоса. Мадам, была так молода, что могла найти их очень красивыми, потому что молодежь склонна любоваться тем, чего она не понимает; и вероятно, что она могла прочитать, не покраснев, как это было бы естественно. Если эти чудесные послания утеряны, то, чтобы дать нам представление, есть письмо Дон Кихота к Дульсинее.

Г-н де Гиш работал в данном жанре, и есть свидетельство, прикладывал достаточные усилия, ибо он писал хорошо, когда не было наблюдателей. У нас есть его «Мемуары о Соединенных провинциях» и «Отчет о прохождения Рейна», которые мы читаем с удовольствием, демонстрирующие стиль яркий, ясный и легкий. «Отчет» он сделал галопом, не имея времени предаваться красноречию.

Что касается «Мемуаров», то он не писал их для своих современников. Подобная отрешенность нередко является удачей для писателей, это настроение зачастую дарит нам настоящие шедевры.

Кроме того, он иногда забывался.
"Я видела два раза графа (де Гиша) у г-на де Ларошфуко , - пишет м-м де Севинье,- мне кажется, в его разуме было меньше сверхъестественного, чем обычно." В другом месте она говорит о нем: "Мы хорошо поладили.", что, от такой женщины, как она, в трех словах довольно хороший комплимент.

Мы видели, как выглядела галантность при Дворе в семнадцатом веке, и в чем могла быть особенность М. де Гиша. Читайте и понимайте, роман (это слово) его и Мадам, и я не скажу ничего о нем, потому что эти мои замечания предназначены для облегчения чтения книги, а не для того, чтобы сделать его бесполезным. Вы увидите в этой книге, как в апреле 1662 г-н де Гиш покинул Двор, отправившись воевать в Лотарингию, откуда затем он уехал в Польшу. Остановимся на мгновение на этой поездке, и, хотя я не собираюсь писать про жизнь или даже часть жизни г-на де Гиша, я представляю этот эпизод в моих заметках ради удовольствия опубликовать этих два интересных письма.

Г-н де Гиш прибыл в Польшу в конце 1663. Он принес свою шпагу этому католическому народу, королевой которого была Мария Гонзага, француженка по рождению и чувствам, старавшаяся, вопреки магнатам, обеспечить сохранение короны Польши для герцога Энгиенского, сына Великого Конде. Она имела властное влияние на короля, ее мужа, Яна Казимира, который любил ее. Есть свидетельство одного кардинала и заявление одного иезуита, которые клянутся, что это был достаточно хороший и разумный человек. Во время его правления, шведы заняли Варшаву, но он изгнал их, став во главе магнатов в 1660 г.: союз, настолько редкий, дворянства и короля, спас Польшу; но осенью 1663 г., Ян Казимир форсировали Днепр, чтобы воевать с русскими и собственная армия обернулась против него вместе с Любомирским.

Граф де Гиш и его младший брат граф де Лувиньи прибыли в Варшаву в ноябре. Вот как Мария де Гонзаго сообщает об этом прибытии маршалу де Грамону, их отцу:

16 ноября 1663 г.
Г-н де Гиш решил отправиться к королю к Boristène (Днепру), и хотел бы уже с сегодняшнего дня, если он будет огражден от череды банкетов, которые каждый хочет им устроить. Он будет писать вам о деталях одного, данного г-ном Рей, тому два дня как, где вино Токайское не было забыто. Граф Лувиньи нашел, что ему немного не по себе. Я даю им своих охранников, в первую очередь потому, что они пьют так много, как будто бы находят это вино необычайным. ......

моему кузену маршалу герцогу де Грамону.

Четыре месяца спустя, Мария Гонзага послала сообщение маршалу о его сыновьях. Вот это письмо:

14 марта [1664]

Трудное положение, в котором я обыкновенно пребывала в последнее время заключалось в том,что я не имела известий из армии. И они не уменьшились, когда я их получила. Поэтому Вы узнаете из писем, которые я Вам посылаю, что король и вся армия отправились, чтобы соединиться с армией Литвы, чтобы затем принять решения, которые необходимы в связи с приближением двух московитских генералов( видимо имеется в виду вместе с их армиями). Вы поверите легко тому волнению в котором я нахожусь при событии битвы, которую, кажется, захотят и будут обязаны дать и которая мне кажется абсолютно необходимой, чтобы закончить эту войну. Когда Вы узнаете, что графы де Гиш и де Лувиньи сделали во время двух штурмов, которые произошли в одном месте( скорее всего, имеется в виду крепость), Которое я вовсе не хотела бы , чтобы они осаждали, у Вас будет большой повод поблагодарить Б-га за то, что он их охранил, младший брат шел всегда вслед за старшим в самые опасные места, к великому восхищению поляков. Король, мой господин, не уставал хвалить их передо мною. Он призывал их много раз( видимо к осторожности ), но они ничего не хотели слушать. Я не могу Вам описать как они содействуют подъему репутации французской нации, и, особенно, их короля, подле которого он( видимо имеется в виду де Гиш) воспитывался. Моя забота о них увеличивает еще мои треволнения,боюсь, что если дело дойдет до битвы , они будут слишком сильно рисковать. Поляки привыкли бить московитов с малыми потерями, но кто может знать, что решит Г-сподь в этот раз. Говоря у себе, у меня такой характер, что я пессимистка и страдаю часто от своего воображения, которое мне рисует все гораздо хуже , чем потом происходит , или не происходит вообще. Многие считают, что московиты не решатся на битву, не имея во всей их стране достаточно собранных войск, которые ведут насильно, и в присутствии двух армий , они запросят переговоров, и я хочу думать, что король , мой господин, выберет наиболее мягкий путь, если они захотят одуматься, т.к. для него очень важно не рисковать своими войсками, в особенности,когда турки подошли так близко к нашим границам. Я прошу мадам графиню де Гиш молить Б-га за всех дорогих ей людей. Эти дела будут закончены, скорее всего, до того как Вы получите эти письма,но т.к. все зависит от Б-га, ваши будущие молитвы будут ему уже известны....

моему кузену маршалу герцогу де Грамону.(перевод Констанс1, форум "Дюмания")

Эти два письма, которые не были известны и которые я публикую с оригиналов, написанных собственноручно Марией де Гонзаго и подписанных ее монограммой, дают нам достаточно представления об особенности характера г-на де Гиша. Я имею в виду ту бешеную храбрость, которую он ранее показал во Фландрии, которую он должен был показать позднее при пересечении Рейна и которой он удивил поляков. Эти по частям полученные данные включаются на практике в галантность.

В романах и трагедиях, как мы знаем, что человек не был идеальным любовником, каким бы ни был любезным принцем, если не "купался в крови врагов" и "не доходил до гробовой доски". Независимо от предмета спора; раны были. Г-н де Гиш имел знаменитую рану в руку. Она послужила Мадам отметкой, чтобы узнать его одной ночью под маской.

Его поведение в Польше не осталось без последствий в сердце Мадам.

Она была свидетелем на ужине с королем, чтения письма, только что нами представленного, но в большинстве своем тревожных рассказов. Она "была настолько этим захвачена,- говорит графиня де Лафайет, - что была рада тому, что всеобщее внимание было направлено на другое, она избежала неприятностей, грозивших ей, заметь кто-нибудь ее состояние."

Война поляков и москвовитов закончилась только в 1667 году; но граф де Гиш вернулся во Францию летом 1664 г..

Там оставался десять месяцев, в течение которых он видел Мадам тайно, как сообщает г-жа де Лафайет. Затем он был "сослан в третий раз и отправился в Голландию, чтобы закончить с авантюрой романа. Страсть, которую он имел к Мадам навлекла на него большие несчастья; но тщеславие его, казалось, вполне вероятно, компенсировало всю горечь. Это говорит г-жа де Motteville, и говорит вполне здраво.

Г-н де Гиш, он был так занят, что не увидел возлюбленную снова, занявшись тем, чтобы удивить голландцев. Он прогуливался с этой целью в Гааге в карнавальном костюме.

Роман, вы видите, был закончен. Он начал другой по возвращении во Францию. Через восемнадцать месяцев после смерти мадам граф де Гиш адресовал красивые письма и речи м-м де Brissac. Мадам де Севинье говорит нам, что было "все хорошо и честно." Мадам де Brissac всегда была у нее, и г-н де Гиш не выходил оттуда. Но это отнюдь не порождало сплетен.

Еще раз мадам де Севинье сообщает нам: "Они оба настолько сложные, там ничего нет вульгарного, и, как полагают, они имеют свои причины быть честными." Автор куплетов считает, что такой линии поведения придерживалась только одна сторона, и что г-жа де Brissac конце концов уволит столь почтительного любовника.

Бедный граф де Гиш ….. Он должен убраться От нимфы Brissac. Он испортил все дело Никогда не сумев Сделать то, что защищает Архиепископ Руана.

Это был последний роман г-на де Гиша. Он умер в Кройцнахе, в Рейнском Палатинате, 29 ноября 1673, в возрасте тридцати шести лет.

"Он всегда хотел быть хозяином и решать все сам, когда надо было только слушать и быть гибким: он хотел чувствовать себя главным, но, в конечном итоге, отдаление от короля, который отвернулся от него, привело его к смерти, потому что он не мог вынести множества повторных немилостей ".

Это то, каким человек был, и как он любил. Это тайные и скрытые вещи по самой своей природе.

Я не хотел показаться знающим то, чего никогда не узнаем, но на самом деле, лежащее на поверхности выступает за Мадам, и, то как это ее касается, также наиболее правдоподобно. Мадам де Лафайет, правда, с улыбкой говорит про опасные беседы, когда "собирались посмеяться над Месье и других подобных шутках."

Но это ребячество так в природе графа де Гиша, избалованного человеческим уважением и тщеславием. Когда этот Амадис оставлял свою броню, он играл, как школьник, и наслаждался от всего сердца самыми детскими шалостями.

А как же страшная клевета, которая была напечатана в Голландии и не давала спать Мадам?

Говорят, что в самый критический момент его страсти к Мадам де г-н де Гиш вернулся из изгнания и развлекался вместе с ней, пририсовывая чернилами бороду на портрете Месье. У мадам де Лафайет был слишком серьезный ум для такого веселья, которое, это надо признать, галантно и нежно, но вполне невинно.

Может, мы должны более серьезными, чем Боссюэ? И позвольте мне воспользоваться этой возможностью некоторого великодушного снисхождения ко всем этим великим семнадцатого века, маркизам и прелатам в их изящных слабостях? Не возникает соблазн сказать, как Энон у Расина:

«Рок - участь смертного.»

Я, не как г-н Фейетт, где вы обнаружите сердце, говорящее твердо. Тем не менее, он заявил, что Мадам сказала, когда была еще жива, и он мог слышать это.

Как только мы вернемся в настоящее время, у нас нет повода освобождаться от строжайшей морали; но к чему хмуриться, когда дело доходит до дамы былых времен? Что сделано, то сделано. Эта молодая принцесса, на самом деле не понесла большого убытка от своих промахов, и что публика узнала о ее приключениях с г-ном де Гишем, которые и стали материалом для клеветы. Это подводит меня к одной точке в завершении истории мадам де Лафайет. Она сказала, что вся интрига де Гиша наделала много досадного шума.

Был рассказ о том, что мадам не забыла, а потому память ее была болезненной к нему так, что ей хотелось задохнуться. Это случилось, когда рукопись, озаглавленная: «Любовь Мадам и графа де Гиша», была напечатана в Голландии. Она отправила г-на де Кознака, епископа Валанса, предупредить Месье, думая, что другие люди не преминули бы сделать это с меньшим мастерством. Действительно, епископ Валанса был впереди. Но Мадам желала удалить издание.

Кознак выкупил через Карла Патина, сына знаменитого врача Гая Патина. Мадам избавилась от страха; по крайней мере, она так полагала, но несколько экземпляров пасквиля сохранились, и текст появился в 1754 году под названием «Принцесса или любовь Мадам в «Любовной истории Бюсси-Рабютена», который не был автором, но, что его плохая репутация назначила его.

Эта маленькая книга, о которой вы читали несколькими строками, является достойной по тону и очень вежливой. Автор, конечно, знал графа де Гиша, он представляет его в качестве пострадавшего и в качестве возвышенного любовника. Он заставляет Moнтале говорить с большой долей истины и наделяет Мадам наивным и легким кокетством, вкусом в любви, прекрасной нежностью, которая не идет вразрез, но которая выходит далеко за рамки.

У нас есть другие свидетели (если есть свидетели в таких вещах). Мадам де Motteville говорит нам, что королева-мать, «которая осуждала видимое поведение Мадам, верила на самом деле в ее полную невиновность». Эта добрая дама Motteville, суровая, как ее хозяйка к "ошибкам молодости", не увидела в прошлом Мадам "ничего криминального".

Мадам де Лафайет, как заслуживающая доверия и лучше информированная, слышала достаточно, чтобы утверждать о невинности галантностей Мадам. Ибо она сообщает, что сказала Генриетта, умирая и чувствуя себя умирающей, герцогу Орлеанскому, своему мужу: "Я никогда не обманывала вас."

Маркиз де Вард был гораздо опаснее, чем его друг граф де Гиш. Вард, сын красивой графини Морэ, которую любил Генрих IV, был уже не первой молодости в 1663, назначенный Местре-де-камп в 1646 году, но был все еще в течение длительного времени "человеком во Франции самым лучшим и наиболее любезным,"- Кознак говорит о нем такими словами. К тому же он имел природный ум и приятность.

"Светловолосое чудо," загадочная принцесса де Конти, слушала его, как не слушала короля. Красивая и рассудительная герцогиня Roquelaure "предоставила ему все, чтобы угодить".

Графиня де Суассон будет от него без ума и и не сможет оставить. Когда он говорил с Мадам, она слушала его слишком мягко. Она сделала сама это признание. Она сказала графине де Лафайет, что "естественное влечение к нему сильнее, чем к графу де Гишу." Я думаю, это, конечно, хорошо! Вард был замечательный соблазнитель и большой мастер интриги. Тем не менее, она не позволила ему порвать с графиней де Суассон и вскоре порвала с ним, возмущенная его предательством. Он сделал это чернее.

Этот человек имел по-настоящему удивительную способность лгать. С праведностью Эфорба Корнеля (трагедия «Цинна»)Vardes выдает своего друга, своих любовниц, своего короля, Мадам и себя. Потому что заканчивается его собственное собственное время, и он стал объектом охоты.

Во время своего изгнания в течении девятнадцати лет в его маленьком губернаторстве в Эг-Морт, он приводил в восторг дворянство Прованса. В его пятьдесят, в него была влюблена девушка двадцати лет, м-ль де Toiras, отчаивавшаяся от его непостоянства.

Мадам де Севинье восхищалась им несмотря на это. Когда Лувуа, мрачный Лувуа, прибыл в Прованс, Вард околдовал его, как и других, и через него получил отзыв. "Он приехал (ко Двору) с головой в таком роде и старом камзоле, точно как носили в 1663 году.

Да, прошло двадцать лет (это говорит мадам де Севинье); это уже можно было увидеть только на семейных портретах.

Сам король не мог сохранить серьезное выражение лица, и рассмеялся при виде его.

"Ах! Сир,- вскричал Вард, чей ум всегда был находчив,- когда имеешь несчастье быть далеко от Вас, это не только прискорбно, это смешно ". Король позвал дофина и представил Варду, как молодого придворного. Вард узнал его и поприветствовал. Король, смеясь, сказал: "Вард, что за вздор: вы очень хорошо знаете, что никого не приветствуют в моем присутствии!" Г-н де Вард тем же тоном: "Сир, я ничего не знаю, я забыл все, Ваше Величество должны простить мне тридцать ошибок. Ну, хочу только эту, ' - сказал Король; - остается двадцать девять. " Вард, всегда Вард, это - Евангелие дня."

Он возобновил знакомства, задавал тон, следил за модной, и умер в семьдесят, обаятельным. Не с таким человеком, как Вард, женщины могли чувствовать себя в безопасности, претендуя на его сердце.