Антуан I Гримальди, принц Монако - старший внук маршала герцога де Грамона Антуана III: краткая биография, статья Жанин Мартинес Аллольо "Антуан I Гримальди – французский принц" и фрагменты из переписки с маршалом де Тессе.

   

   

Антуан I Гримальди, принц Монако

   

Антуан I Гримальди, принц Монако (с 3 Января 1701 по 20 Января 1731), герцог де Валентинуа, маркиз де Бо и пр., кавалер ордена Св.Духа (1724) родился 25 Января 1661 в Париже. Умер 20 Января 1731 в Монако в возрасте 69 лет.

Его родителями были Луи I, принц Монако (1642-1701), и Шарлотта Катерина де Грамон (1639-1678).

В браке с 8 июня 1688 (контракт подписан в кабинете короля в Версале) с Мари де Лоррен (1674-1724) (свидетели: Louis XIV le Grand de Bourbon, roi de France 1638-1715, Louis de Bourbon, dauphin de France 1661-1711, Maria-Anna von Wittelsbach, Prinzessin von Bayern 1660-1690, Philippe, duc d'Orléans 1640-1701, Elisabeth-Charlotte von der Pfalz, duchesse d'Orléans 1652-1722, Pierre-Armand du Cambout de Coislin 1636-1706, Anne Grimaldi 1667-1700) (венчание отпраздновано в тот же день в Версале). Они стали родителями шести дочерей:
- Катерина Шарлотта (1690-1696);
- Луиза Ипполита (1697-1731), вышедшая 20 октября 1715 в Монако замуж за Жака I Гойона де Матиньона (1689-1751), ставшего принцем Монако, и продолжившая династию по женской линии;
- Елизавета Шарлотта 1698-1702;
- Маргарита Камилла 1700-1758;
- Мария Девота 1702-1703;
- Мария Полина 1708-1726.

Также от Элизабет Дюфор, танцовщицы, у него был сын Антуан, шевалье Гримальди (1697-1784), признанный отцом в 1715 году, не вступавший в брак и не оставивший потомства. Шевалье Гримальди стал генерал-губернатором Княжества Монако 20 мая 1732 года, когда его шурин Жак I и его юный племянник (провозглашенный принцем Оноре III в 1734 году) поселились в своем отеле Матиньон (сейчас резиденция премьер-министра Франции) в Париже, и последний оставался там до своей смерти в 1784 году (Оноре III тогда было 64 года). Можно только похвалить это полувековое правление. Например, он поддерживал нейтралитет княжества во время войны за австрийское наследство (1740-1748). С 1966 года его останки покоятся в апсиде собора Монако.

От Виктуар Вертю, танцовщицы в Опере, у него была дочь Антуанетта, родившаяся в Париже в 1699 году, а от некой дамы из Прованса дочь Луиза (1705-1723).

   

   

Жанин Мартинес Аллольо
Антуан I Гримальди – французский принц

   

Анналы монегасков, 05/1981

   

   

   

   

С французским протекторатом 1641 года для Монако начался период культурной неопределенности. Население Монако будет ждать, по сути, второй половины XIX века, с открытием дорог, присоединением графства Ницца к Франции и призывом Шарля III [(1818-1889)] к преподавателям покинуть итальянское культурное пространство и обратиться к французской культуре. Правящая семья, напротив, быстро отказалась от итальянской жизни и переняла культуру своего могущественного покровителя. Если Оноре II, подписавший Договор о протекторате, являлся итальянским принцем-франкофилом, то Луи I уже и француз, и итальянец, а его сын Антуан I — настоящий французский принц. Все в нем дышит благородным сеньором двора Людовика XIV. Три разные грани его поведения — лучшее тому доказательство.

До своего восшествия на трон, воспитанный матерью-француженкой, давшей ему французский в качестве родного языка, он жил во Франции и, в частности, в Париже, который любил. Его учителя — французы, он служил в армии короля, как и его самые близкие друзья. Эта французская культура добавляется к его французским титулам и придает ему облик придворного Великого века, чей тон у него совершенен, что, в том числе, отражено в его переписке. В момент своего восшествия на престол в возрасте 40 лет он полностью принадлежал миру Версаля.

Даже вдали от него он никоим образом не меняет своей точки зрения и продолжает развиваться в этом кругу, атмосферой которого он пропитан насквозь. Стремясь не потерять контакты, он использует сеть своих дружеских связей как средство оставаться в курсе, и ничто из знакомой ему жизни не оставит его равнодушным.

Это состояние души, наконец, проявляется в его культурном предпочтении. Французское влияние проникло до глубины его чувств. В отличие от своих предшественников, он больше не обращался к Италии. Как в литературе, так и в живописи, и в музыке он смотрит на Францию.

Если существует множество гипотез, призванных пролить свет на его сложную личность, то одна из них состоит в том, что Антуана I считают французским принцем.

   

   

Жизнь во Франции принца Антуана I включает в себя события того времени, когда он был герцогом де Валентинуа. Эти годы, хотя и не очень насыщенные по отношению к годам его правления, проливают свет на его личность. В его поведении часто обнаруживается видимость эмоциональной привязанности к Франции, которая возникает у него с того времени, когда, будучи воспитанником знаменитой «Королевской академии» сьера Бернарди, он вел жизнь ничем не отличавшуюся от других молодых дворян королевства. Но эти связи также являются результатом его военной карьеры, его брака, его жизни в качестве придворного и его титулов.

   

   

Закончив учебу, принц поступил на службу в пехоту. 29 июля 1683 г. он получил лейтенантское звание в Королевском пехотном полку. В сентябре 1684 года король назначил его полковником Суассонского пехотного полка (???). Он участвовал в кампаниях в Германии и Фландрии с 1688 по 1693 год, присутствовал при осадах Филипсбурга, Монса, Намюра, а также в битве при Флерюсе. В этот период король обращался к нему как к любому французскому дворянину. В декабре 1684 г. он предоставил ему двухмесячный отпуск, просил «отправиться по своим личным делам» и добавил: «после чего хочу, чтобы вы вернулись к своим обязанностям». Принц сохранит на всю жизнь очень сильную склонность к военной профессии. На закате жизни он будет наслаждаться своими армейскими воспоминаниями. Но несмотря на склонность и способности его военная карьера была короткой. Людовик XIV, по его словам, высоко ценил его таланты, но, тем не менее, не соизволил назначить его бригадным генералом. Принц утверждал, эта оплошность короля не была случайной. Виновницей являлась его теща, мадам д'Арманьяк, с которой, в отличие от многих других, у него были натянутые отношения. Она имела большое влияние на своего мужа, великого конюшего Франции. Последний, по мнению Антуана I, имел возможность воздействовать на Людовика XIV, а принц, будучи не в состоянии терпеть такого рода немилость, покинул службу.

   

   

Во время службы, благодаря личным связям Луи I, Антуан женился на Мари де Лоррен. Преимущество этого блестящего союза состояло в том, что он заключался с семьей, состоящей в родстве с высшими лицами королевства. Также по воле короля этот брак дал Луи I ранг и прерогативы иностранного принца, которые затем унаследовал его преемник. Подписание брачного контракта произошло в Версале в присутствии всего двора, и король поставил на нем свою подпись.

Все это важно, поскольку, начиная с простой политической основы, связи с протектором множились и росли.

   

   

Принц покинул армию, чтобы стать, по его выражению, «после 15-ти лет службы парижским буржуа». У него сложились хорошие отношения при дворе и в городе. Его родство с домами Грамонов и Лорренов, его титулы, его остроумие, его манеры светского человека открыли для него бомонд. Он часто бывал при дворе и в салонах.

Его очень хорошо приняли при дворе, и сам король проявил к нему доброту. Однако известна вся ценность любого слова, сорвавшегося с королевских уст. И если Людовик XIV не дал герцогу де Валентинуа продвижения в армии, которого тот, как предполагалось, заслуживал, он выказывал ему настоящее уважение, почти дружбу при дворе. Принц очень тронут этим, и привязанность, которую он на всю свою жизнь сохранит к особе короля, доходит до восхищения. Это следует учитывать, если мы хотим понять все нюансы его поведения по отношению к Франции. Он чувствует личную привязанность к королю. На закате дней он перечитает несколько писем, написанных рукой монарха, и все равно будет краснеть от удовольствия.

Он часто появляется при дворе, его также хорошо принимают во всех салонах. В нем есть все, чтобы нравиться, и не всегда требовалось больше. Он знаком с представителями знати обоих полов. Он часто посещает в высшем свете тех, кого называют «les honnêtes gens», без сомнения, потому что они показывали пример тех достойных восхищения недостатков, которые мир того времени ценил превыше всего. Он обнаруживает себя в хорошей компании, в той, которая отличается всеми утонченностями элегантности, роскоши, удовольствий. Имея красивую внешность, знатный сеньор, очень привязанный к прерогативам своего положения, любезный с достоинством, он никогда не расставался с маской учтивости и заинтересованности, находясь среди знати, увлеченной своими привилегиями, настроенной скептически, рвущейся к достижению благосклонности.

Из-за высокого роста друзья прозвали его Голиафом. Это прозвище сохранится за ним везде, как в высшем обществе, так и в прочем. Он регулярно посещает строгие передние и менее строгие кулуары Оперы. Его друзьями являются многие светские персоны: герцоги де Роклор, д'Омон, де Тресм, маркиз де Раффто. Но он также наладил связи с выдающимися музыкантами, такими как Люлли, Куперен и Детуш. Эти узы будут неразрывны, и Филипп Орлеанский, приняв на себя регентство Королевства, выразил желание, чтобы их дружба, возникшая за кулисами Оперы, существовала для «общего блага», добавив: «если бы Давид любил Голиафа своего времени так же, как я люблю своего, бедный филистимлянин мог бы остаться в живых».

Проводя подобным образом всю свою предпрестольную жизнь, протекавшую во французской обстановке, принц не мог не быть ею глубоко отмечен. Нравы, образ жизни нового правящего принца — те же, что и при дворе Великого короля, и они не могут не отразиться на поведении монегасского государя.

   

   

К этой личности, сформированной французской культурой, добавляется поведение, вытекающее из его титулов. Благодаря им Антуан I не ведет себя как протеже. В частности, как подданный Его Величества он пишет общепринятые письма членам королевской семьи по случаю определенных событий. Обладая несколькими титулами, он обращается к королю, как и все другие дворяне королевства. По общему признанию, речь шла о том, чтобы завоевать благосклонность покровителя, оказывая ему множество любезностей и постоянно демонстрируя свое присутствие, но не следует забывать, что это отношение было характерно для всего французского дворянства.

Согласно Пероннскому договору, принц Монако получал титул герцога де Валентинуа. В 1702 г. решением парижского парламента от 21 августа он стал пэром, в 1724 г. он удостоился ордена Святого Духа, а в 1726 г. — креста Сен-Луи. Наконец в 1728 году он получил право зваться монсеньором и кузеном короля, для чего он не переставал предпринимать соответствующие усилия. Но самое главное звание, несомненно, что пэр, потому что быть пэром Франции означает обязательство участвовать в жизни Королевства. С этого момента у Гримальди сложились два типа отношений с Версалем: с одной стороны, присущие их монегасскому суверенитету, и с другой стороны те, которые вытекают из пэрства. Последнее тем более важно, что в XVII веке возникает ощущение, что Франция — первое аристократическое королевство в мире. Как принц Монако, Антуан I имеет довольно ограниченный вес, в то же время титул пэра повышает его престиж. Однако он добровольно лишился его в 1715 году по случаю брака своей дочери-наследницы с Жаком де Матиньоном. Людовик XIV согласился передать пэрство и герцогство Валентинуа молодому Матиньону, приняв исключительную оговорку; если у Антуана случится законный сын, пэрство и герцогство перейдут к нему, а Матиньон сохранит только пожизненный титул. Именно по таким шагам измеряется пэрство.

В силу своих титулов принц поддерживает постоянные отношения с Версалем и предстает в глазах правительства благородным слугой Его Величества. В частности, полагалось участвовать, по крайней мере общепринятым образом, в жизни королевской семьи. Многие письма, написанные королю, сопровождаются листками, адресованными его родственникам. Принц не может не выполнить свой долг и спешит при малейшей возможность показать свою глубокую привязанность. Рождения, смерти, браки являются предметом писем. По поводу смерти правнука Людовика XIV, герцога Бретонского, в июле 1704 года (???), он выразил соболезнования королю, а также всем членам семьи вплоть до будущего регента. В данном случае это письма чистой учтивости, а фразы, которые он пишет и которые он получает, носят формальный характер. Но они свидетельствуют о душевном состоянии принца.

   

   

Если посольство Луи I (1) в Риме способствовало приобщению Гримальди к французской знати, то оно, в свою очередь, отягощало бюджет таким образом, что его преемник не мог позволить себе жить в Париже, как ему бы хотелось. Для восстановления пошатнувшегося финансового положения он вынужден после вступления на престол вернуться в Монако: за исключением двух поездок в Париж в 1702 и 1706 годах, этот принц с французским духом, манерами и титулами проведет свое долгое правление в Монако, борясь с глубокой ностальгией по столице и двору. Из своего уединенного дворца он постоянно пишет всем своим друзьям, чтобы не быть забытым, в то время как они служат ему настоящими газетами. Он так их донимает, что эти письма образуют столь ​​огромную массу, и диву даешься, как он мог справиться с такой задачей. Охвачены все направления, от придворного анекдота и обсуждения политики до музыкальной жизни в ее высоком проявлении.

   

[1] - Весной 1698 года Людовик XIV, принимая во внимание его итальянские связи, выбрал Луи I представителем Франции при Святом Престоле. Это назначение было сделано в исключительных обстоятельствах: правопреемство короля Испании Карла II.

   

   

Почти вся его корреспонденция адресована французам. Связи с итальянским миром, безусловно, существуют, но они ограничены. Принц Антуан переписывается с родственниками и союзниками Гримальди. Но создается такое ощущение, что он делает это из учтивости и интересов. Разве у него нет дел в Генуе и, главное, разве он не должен знать о тайных намерениях своих грозных итальянских соседей; в частности, герцога Савойского? Он переписывался, среди прочих, с маркизом Дориа из Генуи и принцем Оттобони, внучатым племянником папы Александра VIII. Не считая эпизодической переписки с кем-нибудь из испанских грандов, таких как герцог Уседа-и-Монтальбан, вице-король Сицилии, герцог Линарес, вице-король Перу, и маркиз Монтолеоне, посланник Испании в Генуе, затем посол в Англии и Гааге.

Но все это мелочи по сравнению с эпистолярными отношениями, связывающими его с французским миром. Он не только обладает обширными сведениями, но и затрагивает все сферы жизни. Он поддерживает эту переписку, потому что любит во Франции все. Он намеревается досконально знать о людях и делах.

   

   

Ностальгия, которую испытывает принц, в первую очередь касается придворной жизни, в которой он чувствовал себя чрезвычайно непринужденно. Кроме того, любимой темой его корреспондентов, несомненно, является динамическое развитие событий в Версале. Герцоги Отрен, Омон, Тресм и Роклор таким образом доставили ему множество сплетен. Но никто из них не мог сравниться в его глазах с маршалом де Тессе. Придворный, знающий на месте всех, много поездивший, хорошо осведомленный. У него есть остроумие, это общее достоинство его писем. Первый обмен посланиями продиктован обстоятельствами. Когда в начале 1707 года маршал принял командование в армии в Дофине, он захотел получить сведения о Пьемонте и обратился с этой целью к принцу Монако. Только после этого маршал становится незаменимым придворным. К вящей пользе для принца он останется таковым до самой своей смерти. В этой переписке следует искать не великие литературные изыски, а множество анекдотов. Тессе не пропускает курьера, не рассказав принцу все, что знает, до мельчайших подробностей. Принц, со своей стороны, культивировал эти эпистолярные отношения с величайшей осторожностью, и, чтобы поддерживать Тессе в столь добром расположении, он, в свою очередь, посылал ему все, что знал об Италии. Это позволяет маршалу прослыть при дворе и, в ​​особенности, в глазах герцогини Бургундской, жаждущей сведений из Италии, за информированного человека. Со своей стороны, он посылает принцу в некотором роде журнал, в котором можно найти отчет о жизни высшего общества: жизни, в первую очередь, короля, но также и знаковых персон, и рассказы о каком-то необычайном событии.

Редки письма, в которых не упоминается личность монарха, и это среди множества всевозможных безделиц. Как говорит сам Тессе, «при дворе мелочи всегда занимают место». Вот так, за неимением лучшего, он сообщает принцу, что у короля случилось несварение желудка из-за гороха и клубники, что потребовало применить в качестве лекарства арган, мнимое средство, которым так широко злоупотребляют. Он указывает дни, когда Его Величество принимает лекарства, и дни, когда он гоняет оленей.

Тессе, с другой стороны, все еще задерживается при дворе. Торжества, значительные действа, события, рождения, браки, смерти и, прежде всего, должности и пенсии — все тщательно перечислено. Мы даже находим список «счастливых» гостей в Марли. Если иногда высокая персона, хорошо известная принцу, совершает благородный поступок, Тессе, настоящий сплетник, спешит сообщить об этом. В первые дни Регентства маршал де Вильруа передал истощенной казне арендную плату в размере 50 000 ливров, которую Людовик XIV предоставил ему за город Лион. И Тессе воскликнул: «Мы можем говорить, что заблагорассудится, мой великий принц, но этот жест похвален и неподражаем!»

Если случится так, что принцы королевской семьи умрут после того, как даровали все блага тем, у кого их иногда недоставало, большой вопрос заключался в том, чтобы узнать, кто станет преемниками их должностей. Нередко известие о распределении должностей составляет надгробную речь усопшему. В августе месяце 1711 года маршал де Буффлер умирает, и Тессе пишет принцу: «Вчера была отдана рота гвардейцев покойного маршала де Буффлера. Угадаете кому? Но нет, потому что придворные, хотя и на месте, не добившиеся успеха, слишком сильно засели у вас в мозгу. Так что я хочу избавить вас от проигрыша, сообщив вам, что это герцог де Шаро». Этот выбор, должно быть, казался Тессе немыслимым, ибо многие заранее выдвигали его самого на желанную должность капитана гвардии.

Однако бывает, что Тессе выходит за рамки этих сплетен и комментирует какое-нибудь экстраординарное событие. В 1717 году, во время поездки Петра Великого в Париж, маршал прикомандирован к особе царя. Это принесло Тессе некоторые почести, много усталости, но также и бесконечное количество сведений для далекого друга. Обаяние и манеры «московита», как его тогда называли, резко контрастируют с утонченностью, которую проповедовали в Версале. Тессе остроумно описывает колоритные манеры монарха. Он забавляет принца, говоря про привычку московитов сморкаться весьма отличным от высшего общества Франции способом, и показывает всю суетность и излишество в пользовании носовыми платками, когда провидение в своей бесконечной благости, даровало человеку пальцы.

   

   

Если все эти новости забавляют и развлекают принца; то сама политическая жизнь притягивает с его стороны гораздо больше внимания. Он обсуждает это с большинством своих корреспондентов, используя краткие комментарии, оставляя более широкий анализ для будущего кардинала де Флери.

Все его познания касаются событий, влияющих на политику. Так поступает Тессе, который к тому же делает это не только ради удовольствия высказать обоснованное мнение. Он комментирует, в частности, текущие военные действия (2) в том клеветническом духе, который зачастую свойственен завистникам, лишенным ответственности. "Вот сыплется дождь из армейских реляций в похвалу маршалу де Виллару (3), самое скромное и самое благосклонное к нему - от старшего офицера, который пишет, что можно будет набрать на целый том глупостей, наделанных врагами и нами за восемь дней». И если его критика не становится более резкой, то лишь потому, что Тессе человек осторожный.

   

[2] - Война за испанское наследство, которая велась с 1701 по 1714 год между Людовиком XIV и частью Европы, живо интересовала принца Антуана. Он опасался, кроме того, намерений Пьемонта, который с 1703 г. примкнул к коалиции. Также благодаря своим корреспондентам в Италии он внимательно следил за любым передвижением войск. Он немедленно докладывает в Версаль, и можно утверждать, что его роль во французской разведке не так уж незначительна.
[3] - Маршал де Виллар командовал французскими войсками во время битвы при Мальплаке в 1709 году. Сто тысяч французов устояли против ста двадцати тысяч противников во главе с принцем Евгением и Мальборо. Они смогли отступить в полном порядке. Виллар одержал победу при Денене в 1712 году.

   

Совсем иначе обстоит дело с перепиской принца с будущим кардиналом де Флери. Их дружба зародилась, когда последний, прежде стать наставником будущего Людовика XV, был епископом Фрежюса. Оба стремятся понять события грамотно и с умом. Каждое письмо несет в себе оценку текущей ситуации, а суждения будущего государственного деятеля всегда реалистичны. Он писал о смерти императора 8 мая 1711 года: «Наблюдается столько замешательства у врагов, что следует надеяться, что мы извлечем отсюда много пользы. Если сможем добавить к этому деньги и хороших переговорщиков, я надеюсь, что станет еще лучше». Принц взамен посылает ему итальянские новости. Но новые обязанности Флери помешают этой дружбе.

   

 

   

   

В Париже Антуан частый гость за кулисами Оперы, но он также много бывал в театрах. Большой меломан и друг артистов, он страдает от отчужденности от этого мира. Но его интерес проявляется только к парижской жизни. Ему нравится знать, что делается в Париже, и это, по сути, единственная музыкальная жизнь, которая его интересует. Желая быть в курсе, он написал в 1707 году Детушу, чтобы попросить у него своего рода разъяснения. Тот отвечает ему, и начинается очень растянутая переписка. Как только принц желал сведений, он связывался с музыкантом, о чем свидетельствуют многие письма, в том числе адресованное ему Детушем от 5 апреля 1728 года: «Я не знаю, уточнил ли я те детали, которые вы мне велели, но будете добры простить мне нехватку времени на все то, что может отсутствовать». Каждое письмо — это определенная тема, ведь между письмами часто проходит несколько лет.

Принцу, увлекающемуся парижскими веяниями, он отвечает стенаниями, потому что, по его словам, хороший вкус умер. Он восклицает в 1727 году: «Нет больше вкуса, благородные вещи больше не производят впечатления. Дамы, являющиеся ориентиром для спектаклей, не проявляют чувствительности к трогательному очарованию. Изящество музыки утрачено, мы знаем только танец, которого недостаточно, чтобы поддержать нас».

Об исполнителях он отмечает с тонким анализом: «У мадемуазель д'Антен очень красивый голос с очень благородным звучанием и удивительной легкостью. Иногда не хватает точности. Приобретенная ею привычка к легким вещам несколько уменьшила красоту ее интонаций и лишила ее твердости звуков, столь необходимой для выражения неистовства... У мадемуазель Журне было восхитительное лицо: красота ее была трогательна, у нее были самые красивые глаза, самые красивые руки. Эти качества, более ощутимые для большинства людей, чем тонкости искусства, создали ей замечательную репутацию».

Но эти отношения безличны. За редким исключением, с его корреспондентами не наблюдается глубокой дружбы. Эта переписка пригодится принцу, чтобы облегчить удаленность. Эти сведения служат принцу, как газеты. Что подтверждает гипотезу, согласно которой его переписка носит интенсивный характер, потому что он хочет быть в курсе той французской жизни, о которой, несмотря на годы, он не перестает сожалеть.

   

   

Три характеристики определяют принца с точки зрения культуры: принадлежность к своему времени, вкусы, тяготеющие строго к французскому и итальянскому пространству, а также явное предпочтение французской культуры.

Если принц черпает из современных источников, то это носит случайный характер. В данном случае издания являются спонтанными и ограниченными, поэтому получить более раннюю работу сложно. Среди «бомонда» также наблюдается выраженная склонность к новизне. Король тому пример, так как в Версале редко исполняют дважды одно и то же произведение. Принц получает то, что имеет значение, но, по существу, для его эпохи.

Более того, Антуан развивался только во французских и итальянских сферах, исключая любую другую культуру. Для литературы возникает основная проблема языка. Принц только двуязычен, тогда как в начале XVIII века произведения нелегко переводились. Культурные люди часто ограничиваются разговорными языками. Что касается искусства и музыки, то хорошо бы подчеркнуть недостаток информации и связей, от которых страдают разные культуры. Также и мышление того времени уже в сегодняшнем поиске вненациональных знаний. Кроме того, существует сложность с получением музыкальных партитур, изданных в другой стране, если их приобретает лицо, не проживающее в месте издания.

Но внутри этих двух полюсов принц не колеблется, он выбирает Францию. Именно здесь проявляются Гримальди со времен протектората и, в особенности, принц Антуан. Речь действительно идет о французском дворянине, а не о принце-франкофиле.

   

   

В то время как все Гримальди из Монако собрали латинские и итальянские произведения, а со времени протектората — некоторое количество французских книг, с Антуаном I латинские и итальянские произведения становятся редкостью.

Книги, хранящиеся у принца, можно разделить на две группы: исторические и чисто литературные. В истории ему нравятся работы, посвященные истории Франции и Людовика XIV, в частности. С другой стороны, нет работ, касающихся истории Италии. Мы делаем то же наблюдение в литературе, где находим собранным все, что есть во Франции из серьезных произведений от Корнеля до Фонтенеля, в то время как он не приобрел ни одного итальянского произведения. Причины, диктующие его выбор, бывают как объективными, так и субъективными. Они вытекают из качественной разницы между продукцией двух стран, но, прежде всего, из личности самого государя.

Нельзя объяснить выбор Антуана I, не обратившись к истории литературы того времени. Жизнь принца фактически совпадает с двумя противоположными периодами в литературной истории двух стран. Богатый французский период, название которого нет необходимости упоминать, соответствует поворотному этапу в итальянской литературе. Без сомнения, ни один период в трансальпийской литературе не был столь посредственным. Возрождение наступило только со второй половины 18 века. В комедии великое имя Гольдони зазвучало только около 1750 года. Единственная пьеса, достойная упоминания, — это ДОН ПИЛОНЕ Джироламо Джильи (1660-1742), своего рода ТАРТЮФ, но менее гениальный. В трагедии это затмение, поскольку Альфьери родился только в 1749 году, а его предшественники, такие как Пьер Якопо Мартелли, Саверио Беттинелли, Шипионе Маффеи заслуживают лишь упоминания. Поэзия обрела дыхание только в конце 18 века, в то время, как в сатире, Парини родился в 1729 году. Одно имя иллюстрирует мелодраму, имя Метастазио (1698-1782), чьи DIDONE ABBANDONATA (1724) и CATONE (1727) пользовались определенной славой в Италии. Но является ли это достаточным основанием для объяснения выбора его библиотеки? Итальянский принц, разве он не купил бы некоторые произведения, хотя бы для того, чтобы оценить их достоинства? Это субъективные причины, имеющие значение.

Помимо любых оценочных суждений, принц предпочитает французскую культуру. Потому что суждение предполагает сравнение, которого принц не делает. Мы также обнаруживаем, обращаясь к его библиотеке, что, хотя он совершенно двуязычен, он читает итальянские произведения в переводе, такие как «Государь» Макиавелли, произведения Петрарки, «Итальянский театр» Герарди. Он предпочитает не только французскую литературу, но и французский язык. Итальянский для него уже иностранный язык, тогда как для его отца Луи I все еще было наоборот.

   

   

В отличие от двух своих предшественников, Антуан l не любит ничего, связанного с трансальпийским миром. Оноре II ценил итальянскую мебель, его придворным скульптором был Лазаре Ратто из Генуи, художником, которому он доверил украшение парадного двора дворца, стал Орацио Феррари Вольтри. Его преемник Луи I назначил Марко-Антонио Грильо архитектором монастыря Визитанок и приобрел значительную часть своей коллекции картин на полуострове. С Антуаном можно сделать быстрый подсчет: из его 1200 картин почти не найдется нефранцузских произведений, от портретов придворных деятелей, скопированных с Ван Лоо, до самих Ван Лоо и Пьера Гобера. Он хорошо выбирает работы и художников в своей культурной сфере.

   

   

Если Антуан I человек большой культуры, к тому же любитель военного искусства и увлеченный политикой, то он прежде всего меломан. Он принадлежит к принцам того времени, неспособным жить без музыки, вплоть до содержания оркестра в своих дворцах. Но он не довольствуется пассивным слушанием и сам руководит своим ансамблем инструментов с помощью дирижерской палочки (трости) Люлли, которую он, по его словам, унаследовал после смерти маэстеро. Музыканты - французы, рекомендованные его друзьями, или местные жители, которых он отправляет в Париж совершенствоваться под присмотром Детуша. Отметим одного из них по имени Пейон, проведшего год в столице с лучшими скрипачами. По словам суверена, почти каждый вечер во дворце проходят концерты, и в первую очередь исполняются французские произведения. Мы не можем ссылаться здесь ни на лингвистическую проблему, ни тем более на бОльшую возможность покупки во Франции, так как он имеет значительное количество корреспондентов почти повсюду в Италии, именно в городах музыкальных издательств: Флоренция, Рим, Неаполь и Болонья. Мы находим здесь те же субъективные причины, что и в литературе, и в искусстве.

За пределами Франции и Италии Антуан I игнорировал музыку северных регионов, тогда переживавшую пору расцвета. Партитуры Перселла, Букстехуде, Генделя или Баха не упоминаются. Его большая музыкальная библиотека сгруппирована в три раздела: оперная и театральная музыка, духовная музыка и инструментальная музыка. Она объединяет исключительно французские и итальянские произведения. Имеет подавляющее французское превосходство для первых двух категорий и, соответственно, небольшое итальянское преобладание в инструментальной музыке.

Выбор принца в первую очередь отражает состояние музыкального мира двух стран. В Италии тогда был триумф инструментальной музыки при явном упадке оперы и духовной музыки. Итальянская опера пережила в этот период два пика за относительно короткое время. Первый апогей достигается с Монтеверди, Кости, Росси и Кавальи, который умер последним в 1676 году. Второй сложился около 1730 г. под влиянием, в частности, Перголези. Между этими двумя точками кривая спускается к явному перигею. С другой стороны, эпоха изобилует инструментальной и духовной музыкой, среди которых Корелли, Вивальди, Альбинони, Скарлатти — это лишь самые известные из них. Во Франции как раз наоборот: с триумфом оперы и духовной музыки, сопровождаемым глубоким спадом инструментальной. Тогда первые два жанра, с Люлли, Купереном и Детушем, в самом расцвете, в то время как духовное искусство поднимается на исключительную вершину благодаря Кампре, Жилю и Делаланду. Мы должны дождаться второй половины 18-го века, чтобы увидеть, как инструментальная музыка становится превосходной вместе с Рамо. Поэтому принц, кажется, выбирает лучшее в каждой из двух стран и ведет себя, прежде всего, как меломан. Однако это пока только видимость.

Чтобы библиотека отражала музыку обеих стран, должно было быть меньше упущений в отношении итальянцев и меньше бесполезного нагромождения в отношении французов. Потому что в итальянской музыке пробелы значительны. Если в инструментале перечислено почти все, что имеет значение, то в области оперы, театра и духовной музыки пробелы огромны. Хотя спад и есть, но он частичный. Витали имеет определенную известность, а Бонончини обрел европейскую известность после представления в Лондоне в 1706 году TRIONFO DI CAMILLA, вызвавшей большой резонанс. А еще есть Алессандро Скарлатти, популярный лирик с 1690 г. Но из французской музыки принц собрал все, что имеет значение, и даже полные собрания сочинений некоторых композиторов: Люлли, Куперена, Кампра, Детуша. Этого более чем достаточно.

В конце концов, принц, приобретая во Франции все, что можно добыть, обращается в Италию только тогда, когда к этому его обязывает большой пробел в любимой стране. У него есть итальянская инструментальная музыка, скорее из-за ее отсутствия во Франции, чем из-за известности итальянских музыкантов.

В заключение этого анализа можно утверждать, что принц развивается во французском культурном пространстве почти в вакууме, априори стремясь осуществить свои стремления.

Принц Антуан I действительно, как в своем личном поведении, так и в своих официальных проявлениях, французский великосветский сеньор. Он действует во всех отношениях в соответствии с канонами этой среды. Однако чувствуется, что в определенных письмах, в определенных установках проявляется слишком много прилежения ради демонстрации этой привязанности. К этой богатой личности следует добавить еще один компонент. Потому что этот монакский государь очень болезненно реагирует на все, касающееся его независимости.

В дополнение к его влечению к Франции и его искренней привязанности к личности короля Людовика XIV, он хотел сохранить неприкосновенной французскую протекцию для своего княжества. Прежде всего, он не должен позволить допустить столкновение с беспокойным Пьемонтом, особенно во время войны за испанское наследство. Желательно всегда действовать в интересах Монако. Привязанность и необходимость в своей совокупности даже приводят принца к работе на французские разведывательные службы, так как в его поведении не удается вычленить ту часть, которая принадлежит каждому чувству. Но несомненно, что столь тесные отношения с протектором не могли быть болезненными для этого столь французского принца.

   

Из писем маршала де Тессе принцу Антуану I Гримальди

   

   

...Здоровье короля уже несколько дней внушало некоторую тревогу, но, слава Богу, обошлось. Делу помогли кровопускание и клизма. У него почти непреодолимое отвращение к этому последнему средству, которое принесло ему много пользы, и это маленькое событие, которое, я надеюсь, улучшит его здоровьене помешает ни обычным церемониям Дня всех святых, ни поездке в Марли, чтобы отпраздновать Святого Юбера [покровителя охотников]...

   

Что я могу сказать вам, мой великий принц, такого, чего вы еще не знаете: но как бы ни ожидался такой смертельный удар, он не менее чувствителен. Лучший господин и величайший король в мире умер вчера в четверть девятого. Если нам посчастливилось не научиться жить рядом с ним, то, по крайней мере, мы должны научиться хорошо умирать; то, что он сделал и что он сказал, превосходит воображение.

Сегодня утром его завещание будет оглашено в Парламенте в присутствии принцев крови, а завтра или послезавтра, самое позднее, король предстанет на lit de justice в Парламенте, откуда его доставят в Венсенн, чтобы оставаться там по воле покойного монарха. Смешайте свои слезы с нашими слезами, я верю, мой великий принц; вы теряете столько же, сколько и любой другой.

   

После дождя наступает хорошая погода, мой великий принц; и с большой радостью выражаю вам свои самые искренние поздравления по поводу заключения брака принцессы, вашей дочери. Я всегда верил, что ваши друзья и служащие при желании найдут средства. Надеюсь, что и дня не пройдет без того, чтобы я не удостоился чести увидеться с мадам де Монако. Знаю только, что видно, что она возвращается к вам с радостью, которая отображается и на лице ее, и в речах.

   

Что касается царя [Петра], вы могли видеть по моему предыдущему письму, что я полностью занят им. Должно быть, сегодня он отбыл из Кале. Со своей стороны, я намерен немедленно выехать, чтобы встретить его и забрать в своих каретах в Бомон-сюр-Уаз и доставить сюда. Кроме того, это поручение невольно дало мне любопытство узнать заранее человека, с которым мне предстоит иметь дело, а полученные отзывы о нем облегчили задачу. Он высокий, немного сутулый, худощавый, очень любознательный и очень учтивый. Когда он сморкается, то закрывает пальцем одну из ноздрей, а из другой выдувает куда получится; горе тому, кто окажется на пути. Вы, без сомнения, скажете, что эта последняя черта несколько не соответствует учтивости. Всё! пожалуйста, давайте для начала не будем осуждать все те обычаи, которые противоречат нашим. Я признаю, что у нас принят совсем другой способ сморкания, и во Франции на нос царя можно было смотреть как на грубость и невежливость или нечистоплотность. Но кто знает, не является ли неучтивое у нас учтивым и галантным у московитов? И, наконец, пальцы были созданы и предназначены этой функции раньше носовых платков. Пальцы — творение Господне; носовые платки изобретение кого-то из людей и, возможно, одно из их излишеств. Таким образом, разве не основательность, рассудительность, мудрость и здравый смысл московита в том, чтобы следовать естественному порядку вещей и их назначению, ничего не меняя? И не есть ли, напротив, опрометчивость и суетность с нашей стороны нарушать их, добавляя свое чрезмерное тщеславие к тому, что сотворил Господь, как будто созданное им было несовершенно? Решайте сами.

   

...Не знаю, должен ли я принести вам соболезнования в связи со смертью бедного герцога [Антуана Шарля] де Грамона, о котором я глубоко сожалею. Печально видеть, как мало-помалу cгорают те, рядом с кем прожито больше всего; но это человеческая судьба, о которой надобно сказать словами г-жи де Лаваль, очень старой, которую духовник увещевал решиться умереть: «Месье, я вынуждена принять это; потому что будь моя воля, все было бы по-другому».