Сюзанна Шарлотта Катерина де Грамон, маркиза де Сен-Шомон - сестра маршала де Грамона и гувернантка детей Месье и Мадам
(1620 - 31(?) июля 1688)

La galerie des portraits de Mademoiselle de Montpensier: recueil des portraits et éloges en vers et en prose des Seigneurs et Dames les plus illustres de France (1659); Mémoires de mademoiselle de Montpensier, fille de Gaston d'Orléans, frère de Louis XIII, Anne-Marie-Louise-Henriette d'Orléans de Montpensier;
Memoires de Daniel de Cosnac; Mémoires de madame de Motteville; Lettres sur la cour de Louis XIV, 1667-1670, Thomas Francois Chabod, MARQUIS DE SAINT-MAURICE; Les historiettes de Tallemant des Réaux; Lettres inédites des Feuquières; Histoire et généalogie de la maison de Gramont / [Par Agénor-A.-A. de Gramont]; roglo.eu; passion-histoire.net; fr.wikipedia.org/wiki

В качестве вступления остановимся на вариантах написания титула Сюзанны Шарлотты Катерины де Грамон, поскольку встречается и Saint-Chaumont или Saint-Chaumond (Сен-Шомон), и Saint-Chamond (Сен-Шамон). Первый вариант можно увидеть, например, в Мемуарах м-ль де Монпансье, у Таллемана де Рео и у других. Он практически повсеместно использовался в XVII веке. Второй вариант - Saint-Chamond (Сен-Шамон), - соответствующий названию французской коммуны, находящейся в департаменте Loire (регион Auvergne-Rhône-Alpes), в 50 км от Лиона, на территории которой располагался замок. Это написание используют современные источники.

Дабы избежать путаницы с первоисточниками, будем придерживаться старого написания - Сен-Шомон.

* * *

О семье мадам де Сен-Шомон было сказано уже достаточно, но, тем не менее, имеет смысл вкратце еще раз остановиться на ее составе, поскольку ниже будут упоминаться почти все представители славного семейства Грамонов, достаточно дружного, не замеченного ни в каких разборках, дрязгах и тяжбах между собой и беспрекословно почитающего авторитет главы рода.

Маркиза де Сен-Шомон - старшая дочь от второго брака Антуана II де Грамона (1572 г. - 16 августа 1644 г.), графа де Грамона, де Гиша, виконта Астера и 1-го герцога де Грамона, кавалера орденов Св. Духа и Св. Михаила (1619), и его второй жены Клод де Монморанси (1598 - 3 апреля 1652 г.), дочери Луи де Монморанси-Бутвиля (1560-1615) и его жены Шарлотты Катерины де Люкс (1565 - после 1600). Они вступили в брак 29 марта 1618 года.

Антуан II де Грамон первым браком был женат с 1 сентября 1601 года на Луизе де Роклор (ум. в 1610 году), от которой у него было два сына, единокровные братья Сюзанны Шарлотты Катерины де Грамон:

- Антуан III де Грамон, 2-й герцог де Грамон (1604 г., Ажетмо - 12 июля 1678 г, Байонна), пэр и маршал Франции, губернатор Беарна и Наварры; он женился в Париже 28 ноября 1634 года на Франсуазе Маргарите дю Плесси-Шивре (1608 - 1689), от которой у него было четверо детей: Генриетта-Катерина, маркиза де Раффто (1635 - 1695), Арман, граф де Гиш (1637 — 1673), Шарлотта Катерина, принцесса Монако (1639(?) - 1678), а также Антуан Шарль (1641-1720), ставший третьим герцогом де Грамоном.
- Роже де Грамон, граф де Лувиньи (1606 - погиб на дуэли 18 марта 1629 г. в Брюсселе).

Детьми от второго брака Антуана II де Грамона с Клод де Монморанси, полнокровными братьями и сестрами Сюзанны Шарлотты Катерины де Грамон, являлись:

- Анри де Грамон (1619 - 1679) граф де Тулонжон, маркиз де Семеак, лейтенант в правительстве Нижней Наварры; предназначенный для церкви, но сделавший успешную военную карьеру. Он умер без потомства 1 сентября 1679 года и назначил единственной наследницей свою сестру Сюзанну Шарлотту Катерину де Грамон.
- Филибер де Грамон (1621 - 1707), граф де Грамон, известный своими любовными похождениями, о которых рассказал его зять Антуан Гамильтон. Он женился в 1662 году на Елизабет Гамильтон. Она родила ему двух дочерей: Мари Элизабет де Грамон (1667 - после 1735), фрейлину Дофины, и Клод Шарлотту де Грамон (1662 - 1739) графиню Стаффорд.
- Шарлотта Катерина де Грамон (1623 - 1714), ставшая аббатиссой Св.Озона Ангулемского (1654 - 1682) и настоятельницей аббатства Ронсерай в Анже (1682 - 1701).
- Анна Луиза де Грамон (1627 - 21 июня 1666), вышедшая замуж 26 июня 1647 года за Исаака де Па, маркиза де Фёкьера (1618 - 1688), ставшего губернатором Вердена и послом Людовика XIV в Швеции и Испании. В этом браке родились девять детей.
- Франсуаза Маргарита Байонна (? - после 1668г.), вышедшая замуж за Филиппа, маркиза де Лона (ум. до 1659), из Беарна. У них было трое детей.

* * *

О ее внешности известно не очень много. Несмотря на то, что на момент смерти маркизы де Сен-Шомон в замке Семеак, согласно описи, находилось более полудюжины ее портретов на любой вкус, тем не менее, до наших дней не дошло ни одного ее изображения. Но зато имеется сделанный ею самой в 1659 г., согласно галантной моде того времени, словесный автопортрет, в котором она буквально штрихами набрасывает основные черты своей внешностии несколько подробнее останавливается на свойствах характера, а также дает представление о взаимоотношениях с окружающими, друзьями и мужем. Таким образом, мы располагаем достаточно любопытной небольшой зарисовкой.

"Хотя сейчас в моде рисовать свой портрет, я никогда бы не подумала изобразить мой собственный, поскольку категорически против подражания другим, особенно на этой встрече, где ум так необходим, и мне кажется, что тот, у кого его нет или нет достаточного для такого предприятия, должен отказаться от этой затеи. Я бы никогда не участвовала в подобном, если бы не увидела, что мои друзья определенно хотят получить мой портрет.

Поэтому единственно лишь расположение, испытываемое мною по отношению к ним, заставляет меня взяться за это, а также убеждение, что никто не знает меня так хорошо, как я сама. Я могла бы не останаваливаться на своей внешности, поскольку это то, что каждый обычно считает лучшим; но так принято, и я, подчиняясь, начну по возможности кратко.

И потому скажу, что я невысокого роста и выгляжу маленькой. У меня хорошая фигура, и когда выпрямляюсь, то выгляжу намного лучше. У меня круглое лицо, мягкие голубые глаза, и могу сказать, что в них есть некая красота. Рот не самый маленький, но его можно похвалить за ту приятность, которую в нем создают довольно красивые зубы. Нос орлиный, волосы темные. Поэтому неудивительно, что цвет моего лица не особо сияющий, не совсем ровный. Но могу сказать, что в нем обнаруживается приятность, наполненная нежностью сердца, способной привлечь ко мне симпатии и склонность, производя эффект, который можно было бы надеяться получить от большей красоты.

Также может внести большой вклад, о чем могу легко судить, что я вежлива и услужлива, никогда не упускаю возможности показаться тем или другим и всегда обращаю внимание на то, не требуются ли кому мои услуги: иногда это чувство распространяется не только на людей, которых люблю, но и является настолько общим, что мои друзья часто негодуют, поскольку я более занята делами других, чем своими собственными, и они жалуются на то, что порой я пренебрегаю ими, стремясь удовлетворить данную склонность или мое чувство долга, являющееся для меня обязательным правилом. Это может в достаточной мере выразить мое поведение и состояние, в котором я нахожусь, когда лишена всего того счастья, на которое могла бы справедливо надеяться, но не буду больше останавливаться на данном аспекте, не имея возможности хвалить себя, не высмеивая персону, которую обязана уважать. И потому я уже давно подчинила все свои чувства воле Бога более благочестивым поведением, чем обычно наблюдаемое у людей в том обществе, которому принадлежу. Но, не желая подробно останавливаться на данной теме, я оставляю ее и поэтому расскажу вам о своей манере, которую, как мне кажется, можно назвать очень милой и очень услужливой. Часто я защищаюсь от своих собственных чувств, но только после того, как их заставили проявиться и последовать за чувствами других, не позволяя им подумать, что я сужу их чувства лучше, чем свои. Я определенно обладаю благоразумием и верю, что оно родилось вместе со мной. Что касается галантности, то должна признать, что свойственные мне кротость и доброта не сделают меня настоящим врагом.

Не могу сказать, сдерживает ли меня принцип добродетели или то, что я была слишком деликатна и никогда не верила, что найдется человек, заслуживавший моей склонности, которую обычные любовники плохо используют, и они весьма недостойны доверия и искренности, неотделимых от меня и составляющих моё обращение с друзьями, и, таким образом, чтобы никогда не быть сбитой с толку, я сохраняю во всем справедливость и суждение, всегда больше склоняющиеся к снисхождению, чем к суровости, никогда не верю в зло, кроме тех случаев, когда больше не могу в нем сомневаться. Я удобный друг и ненавижу ограничения как для других, так и для себя, и настолько приспосабливаюсь к настроению тех, кого люблю, что не требую принудительного доверия; меня устраивает самая малая его часть.

И если иногда я проникаю дальше, чем хочется, то настолько прячу это знание в себе, что часто схожу за гораздо меньшее благо, чем есть, потому что на самом деле я очень проницательна.

Не то, чтобы мне нравилась сдержанность, но, пытаясь узнать людей, с которыми хочу общаться, я в своих желаниях приспосабливаюсь к их явным или скрытым настроениям.

Я весела, и тот приятный вид, характерный для меня, проявляется во всем, что говорю; то, что я пишу о своих чувствах, достаточно разумно, потому мне не составит труда убедить себя в том, что вряд ли найдутся люди, похожие на меня, которые откажут мне в уважении и дружбе, и это может случиться скорее по их вине, чем по моей."

(La galerie des portraits de Mademoiselle de Montpensier...)

В том, как маркиза де Сен-Шомон описала свою внешность, есть два интересных момента, позволяющих сделать некоторые, пусть и в известной степени гипотетические выводы о внешности ее предков. Голубые глаза — очень нехарактерная деталь для представителей старшей ветви Грамонов 17 века. У ее отца, Антуана II, глаза карие, как и у маршала де Грамона, ее сводного брата, и у всех его детей. Есть некоторая неопределенность с цветом глаз ее брата Филибера. Бюсси-Рабютен дает его глазам характеристику — смеющиеся, не определяя цвет, который, скорее всего, был какой-нибудь промежуточный. Такое же впечатление и от его портретов. Голубыми глазами совершенно точно обладал прадед маркизы Антуан I, и, учитывая цвет ее глаз, очень вероятно, что голубоглазыми были и ее дед Филибер I де Грамон (Диана д'Андуэн была кареглазой), и ее мать Клод де Монморанси, от которой, возможно, она унаследовала небольшой рост.

* * *

О ее детстве мало что известно, но Великая Мадемуазель упоминает ее в своих Мемуарах: она была в Париже около 1633 года вместе со своей сестрой Анной Луизой (?) в качестве одной из подруг по играм Анны Мари Луизы Орлеанской, м-ль де Монпансье.

* * *

История ее замужества достаточно любопытна и удостоилась упоминания Таллеманом де Рео в его "Исторьеттах".

Сюзанна Шарлотта Катерина де Грамон вышла замуж 6 июня 1640 года за Жюста Анри Митта де Миолана (1615 - 1664), ставшего маркизом де Сен-Шомоном после смерти своего отца Мельхиора в 1649 году. Он также носил титулы графа де Миолана, графа д'Анжу, барона де Септема и сеньора Димози. Таллеман де Рео так описывает это событие и ситуацию вокруг него:

«Покойная мадам де Монпеза [Сюзанна де Грамон (ок.1567 — после 1631), дочь Антуана I де Грамона и Элен де Клермон], получив от мужа большое состояние и оставшись вдовой без детей, сделала старшую дочь покойного г-на де Грамона, сестру маршала, своей наследницей, но при условии, что та выйдет замуж за одного из племянников М. де Монпеза; итак, этих племянников де Монпеза было двенадцать или тринадцать: М. де Таван, граф де Кастр, ММ. де Сен-Шомоны и другие. Когда эта девушка достигла возраста, чтобы выйти замуж, все племянники, один за другим, узнали о завещании наследодателя и отказались. От нее отказались все, кроме ММ. де Сен-Шомонов. Дело в том, что она не была плохо сложена и обладала очень мягким нравом, как и до сей поры. Ничто еще так не удивляло людей, потому что считалось, что они порешат друг друга за право обладания ею, и все они с той поры женились на тех, которые были с ней не особо сравнимы. Старший Сен-Шомон умер помолвленным, ему наследовал младший.»

Таким образом, она должна была вступить в брак с Луи Миттом де Миоланом (1612 - 1639), старшим сыном Мельхиора Митта де Миолана (1586 - 1649), маркиза де Сен-Шомона, первого барона Лионе, генерал-лейтенанта королевских армий, государственного министра и посла короля в Риме, и его жены Изабо де Турнон (1590 – 1662). Но, когда уже все было готово к свадьбе, молодой человек неожиданно заболел и умер. Тогда было решено выдать ее замуж за другого сына Мельхиора Митта де Миолана, за Жюста Анри, младшего брата ее скоропостижно скончавшегося жениха.

На момент бракосочетания этот младший брат был капитаном Французской гвардии и обладал отвратительным характером. Из-за болезненной ревности он устроил адскую жизнь своей молодой жене, которую, согласно тому же Таллеману де Рео, было не в чем упрекнуть. Вдобавок он сразу же после свадьбы заразил ее венерической болезнью, сделав таким образом бесплодной и подорвав ей здоровье на всю оставшуюся жизнь. В течение двадцати четырех лет брака Жюст Анри Митт вел себя совершенно ужасно со своей супругой. Вот как описывает это Таллеман де Рео:

«Он очень странный человек и плохо с ней обращается; сначала наградил ее ужасными свадебными подарками в виде венерической болезни, с тех пор он раз двадцать испытывал приступы ужасной и беспочвенной ревности. Он что-то вроде сумасшедшего, который лишь мешается. Без нее, которая приводит его дела в порядок, как только может, он уже был бы разорен. Недавно, когда она была здесь, оставленная им ради своих дел, он испытал настолько бешеный приступ ревности, что даме сообщили о необходимости всего опасаться, если она вернется в поместье. Он написал ей самые жестокие письма, и самое меньшее, чем он ей угрожал, - это запереть в башне. Потом он заявился сюда, и его ярость немного поутихла. Ему предсказывали, что он будет рогоносцем, что было частью его мании.»

Маркиз де Сен-Шомон был не только человеком с жестоким характером, но он еще и много тратил. Он унаследовал это качество от своего отца, Мельхиора, который уже подорвал свое финансовое положение. На момент смерти он погряз в долгах, а его сыну Жюсту Анри пришлось иметь дело с кредиторами отца, помимо своих собственных.

В конце концов маркиз де Сен-Шомон начал продавать свою землю и другую недвижимость:

- в 1650 году сеньорию Грезье-ле-Марше Жану де Ганьеру, генерал-лейтенанту королевских армий, при котором эта земля стала баронией 3 ноября 1650 г., а затем графством в декабре 1656 г. (графство Грезье-Сувиньи);

- в 1654 году 11 декабря он продал земли Септема и Димоза мессиру Жану де Доржуазу, сеньору де Тивольеру, Вуарону и Сийану, маршалу королевских лагерей и армий. Внизу акта стояла подпись: «Маркиз де Сен-Шомон и де Монпеза, первый барон Лионе, барон де Септем, сеньор де Димоз»;

- в 1655 году 6 июня он продал отцовский особняк в Париже на улице Сен-Дени, где умер его отец Мельхиор;

- в 1659 году он продал Шато-де-ла-Саль Пьеру Перрашону, сеньору де Сенозану;

- он продал Hôtel de Chevrières, расположенный в Лионе на площади Сен-Жан [у Кафедрального собора Св.Иоанна Крестителя].

Сюзанна Шарлотта Катерина де Грамон, маркиза де Сен-Шомон, будучи весьма разумной женщиной, пыталась хоть как-то привести в порядок его счета, но, когда ее муж, генерал-лейтенант и советник короля, умер 11 декабря 1664 года, его финансы были отнюдь не в блестящем состоянии.

О его смерти в своем письме, адресованном королеве Польши 19 декабря 1664г., сообщает принц де Конде.

«Маркиз де Сен-Шомон, зять маршала де Грамона, умер от апоплексии; маршал не слишком огорчен; тот был очень убогим человеком, который плохо жил со своей женой.»

Поскольку брак был бездетным, то наследником ее мужа стал его младший брат Арман Митт, получивший лишь небольшую часть того, что смог накопить их отец Мельхиор.

* * *

Должность гувернантки детей супружеской пары Филиппа Орлеанского и Генриетты Анны Английской, брата и невестки Людовика XIV, мадам де Сен-Шомон заняла в 1661г., когда ее кандидатура была признана более предпочтительной, чем мадам де Моттвиль.

В своих Мемуарах мадам де Моттвиль достаточно подробно останавливается на этом эпизоде, имевшем место в самом конце 1661 г., рассказывая о сыгрывшей в деле назначения маркизы де Сен-Шомон приятности звучания для слуха Мадам имени Грамон, очевидно намекая на графа де Гиша, о личной неприязни к ней самого короля, о подверженности чужому влиянию Месье и об интригах и враждебности графини де Суассон.

«Королева-мать и особенно королева Англии хотели оказать мне честь, назначив меня гувернанткой детей Месье и Мадам, но, когда этим двум великим принцессам было угодно поговорить об этом с королем через несколько дней после родов королевы [1 ноября 1661], он продемонстрировал, что сопротивляется подобной идее. Чтобы доставить удовольствие Мадам, которая не могла ненавидеть имя человека, пострадавшего за нее, мадам де Сен-Шомон, сестра маршала де Грамона, была выбрана на эту должность. Интриганки при короле, в лице графини де Суассон и де Фуйю, фрейлины королевы-матери, наперсницы и подруги этой принцессы, также призвали Мадам избегать меня, слуги королевы-матери, которую эта юная принцесса тогда опасалась и которую она больше не любила. По всем этим причинам я не могла быть согласна с ней и тем более с графиней Суассон, с той поры признавшейся, что причинила мне в данном случае весь тот вред, который, по ее мнению, должно было причинить врагу, объявившего себя против ее интересов. Правда в том, что, не будучи ее врагом, я хотела иметь возможность услужить герцогине де Навай, чувствуя себя в долгу из-за ее дружбы со мной. Тем не менее, мне не нравилось ее противодействие этой принцессе, причинявшее ей столько ненужной боли. Желая способствовать ее интересам, я не разделяла ее пристрастие и искренне высказала ей свои мысли по этому вопросу, она одна знала их, и, хотя у нее было достаточно причин и достаточно здравого смысла, чтобы не отвергать их, моя верность по отношению к ней не приносила ей особой пользы, но вредила мне в отношениях с графиней де Суассон, перед которой я не раскрывала свои чувства. Подобное часто случается с людьми, действующими по законам честности. Месье был как бы связан с мадам де Сен-Шомон из-за одобрения одной из его фавориток [мадам де Ла Базиньер], которая доставляла ему удовольствие насмешливостью и живостью своего ума, всегда являющимися наиболее простым способом добиться благосклонности великого; но, оказавшись под сильным давлением английской королевы, он согласился. Король, несмотря на неприязнь, испытываемую ко мне, из-за остатков справедливости, сохраненных им для меня, объявил свое решение лично и в присутствии трех человек [королевы, м-м де Навай, сообщившей м-м де Моттвиль эту новость, и м-м де Бетюн] в манере достаточно любезной, чтобы я могла утешиться во всех моих бедах. Но Мадам, в конце концов заставив его исключить меня, привела меня в состояние спокойствия, из-за чего я остаюсь в долгу перед ней, потому что при виде этой должности и этого обязательства я предчувствовала потерю моей свободы вместе со всеми теми прелестями, которые она имела для меня до тех пор, что не могло не причинить мне большую боль.»

За восемь лет брака Генриетта Анна, герцогиня Орлеанская, была восемь раз беременна, но сын Филипп Шарль, родившийся в 1664 году, умер 8 декабря 1666 года, и только две ее дочери достигли совершеннолетия: Мария Луиза (1662 - 1689), будущая королева Испании, и Анна Мария (1669 — 1728), будущая королева Сицилии и Сардиниии и герцогиня Савойская.

Даниэль де Коснак, первый капеллан Месье, епископ Валанса и будущий архиепископ Экса, касаясь событий того времени, уделяет м-м де Сен-Шомон значительное место в своих Мемуарах.

«Перед отъездом я пошел в апартаменты герцога де Валуа и Мадемуазель, чтобы сообщить Месье их новости. До этого часа у меня не только не было привычки к мадам де Сен-Шомон, гувернантке детей Месье, но я едва имел честь знать ее. Она рассказала мне о состоянии, в котором находился герцог де Валуа, уже начинавший чувствовать себя плохо в результате болезни, от которой он умер, о тех плохих услугах, которые были оказаны ей самой перед Их Королевскими Высочествами, отметив то, как немого ее это заботило, и, полностью проинформировав меня обо всех своих соображениях, она умоляла представить их Месье. (...) Я выполнил поручение мадам де Сен-Шомон со всей возможной для меня внимательностью и тщательностью, и, мне кажется, с большим успехом. Прибыв в Париж, я пошел доложить мадам де Сен-Шомон о том, какое место она занимала в умах Месье и Мадам, и в какой степени они оба были удовлетворены ее любовью и заботой по причинам, озвученным мною им. Мне показалось, что эта дама была заметно тронута подобной небольшой услугой, и я, зная, что она очень благосклонно отзывалась обо мне, пожелал ее дружбы.

…...

Во время болезни герцога де Валуа у меня с г-жой де Сен-Шомон было немного больше дел, чем в прошлом. Я нашел в ней здравый смысл, доброе сердце, полное рвения и любви к Месье и Мадам, и крайнюю скорбь после этой смерти. Более того, она оказала мне добрые услуги в связи с моими обязанностями.»

В качестве гувернантки детей герцогов Орлеанских мадам де Сен-Шомон принимала участие в похоронах Филиппа Шарля, сына Месье и Мадам, не прожившего и двух с половиной лет и умершего от туберкулеза 8 декабря 1666г. Она сопровождала тело своего воспитанника до самого конца — до места его последнего упокоения в аббатстве Сен-Дени.

«Тело герцога де Валуа, как вы знаете, было торжественно выставлено, и король прибыл туда, сильно тронутый смертью этого принца, чтобы окропить его святой водой, наряду с принцами и принцессами, сеньорами и дамами двора, главами этого города и важнейшими персонами. 10-го числа в шесть часов вечера епископ Валанса в сопровождении приходского священника Сент-Эсташа и аббата Монтегю, а также нескольких священнослужителей вознесли свои молитвы. Четыре дворянина Месье отнесли в карету тело Е.К.В., погребальный покров за четыре угла поддерживали первый дворянин и три камергера, и этот прелат [епископ Валанса] сел в одну карету с графом де Сен-Полем, маркизой де Сен-Шомон, гувернанткой, аббатом Монтегю, маркизом де Кувром и помощницей гувернантки. Потом сьер де Сенто, церемониймейстер, построивший процессию, отдал приказ трогаться каретам герцогов и пэров, принцев и принцесс, Мадемуазель, мадам герцогини Орлеанской, монсеньора дофина, королевы и короля. Швейцарские гвардейцы Месье шли следом, каждый держа в руках свечу из белого воска, затем карета, в которой находилось тело герцога де Валуа, окруженная пешими слугами и верховыми королевскими пажами, каждый с факелом. За ними шли гвардейцы Е.К.В. с толпой его слуг, и в этом порядке при свете огромного количества факелов прошли по улицам, заполненным людьми, также выглядывавшими из окон и своими слезами выражавшими боль от увиденного, сожалея об утрате этого юного принца. Процессия прибыла в Сен-Дени, где в нефе церкви епископ Валанса произнес речь с такой силой, что вызвал слезы у всех слушателей, после чего настоятель аббатства ответил ему, потом тело положили на хорошо освещенное место на клиросе, а затем отнесли к гробнице наших королей в сопровождении графа де Сен-Поля, маркизы де Сен-Шомон и маркиза де Кувра; большое количество епископов присутствовало на церемонии наряду с несколькими принцами, герцогами и пэрами и многими другими сеньорами.»

* * *

Опала, постигшая маркизу де Сен-Шомон в конце 1669г. и последовавшая почти через два года после изгнания Коснака (*), вынудила ее оставить должность гувернантки детей герцогов Орлеанских и удалиться к кармелиткам на улице дю Булуа в Париже.
(*) - Даниэль де Коснак, епископ Валанса и первый капеллан Месье, был сослан в свою епархию в феврале 1668 года после безуспешных попыток Месье получить губернаторство Лангедока (он должен был просить у короля для Месье это губернаторство, но тот отказал). Арестованный при обстоятельствах, о которых сообщил де Сен-Морис, он был сослан в Иль-Журден [рядом с Тулузой] и оставался там почти три года.

О случившемся достаточно подробно пишет савойский посол маркиз де Сен-Морис, аккуратно собиравший основные новости, сплетни и слухи и не менее аккуратно сообщавший о них в донесениях, еженедельно направляемых им своему герцогу [Карлу Эммануилу II].

«...опала гувернантки Мадемуазель и некоторых других. В этом деле граф де Гиш как-то замешан, и его изгнание наверняка будет долгим.»

«......Епископ Валанса [Коснак], возмущенный немилостью, которую он навлек на себя два года назад, хотел взяться за то, чтобы погубить шевалье де Лоррена и дом Плесси [Choiseul du Plessis-Praslin], и интриговал для этого вместе с мадам маркизой де Сен-Шомон. О чем было, возможно, известно мадам герцогине Орлеанской.

...Письма от мадам де Сен-Шомон и других были найдены в зашифрованном виде, что заставило Его Величество объявить ей немилость; маршал де Грамон, ее брат, узнав про то, дал ей совет, после чего она попросила Месье об отставке, которую тот ей предоставил; она удалилась в отель де Грамон, откуда попросила разрешения остаться в Париже в монастыре. Но ей отказали, она должна покинуть Париж. Мадам расстроена этим, она протестовала перед королем и Месье. Последний утверждает, что он ни при чем, что он ничего не знал об этом решении. Его Величество, напротив, сказал, что Месье просил его в Шамборе, преклонив колени, убрать г-жу де Сен-Шомон. Однако он обижен речами Мадам; она не едет в Сен-Жермен и хочет остаться в Париже, чтобы стать там королевой, и чтобы за ней ухаживали. Он сказал, что справится с этим, и, поскольку Его Величество был в Версале позавчера, Мадам заставили отправиться туда, … и она готова вернуться в Сен-Жермен.

....Я только что узнал, что в среду, когда король приказал Месье вызвать герцогиню Орлеанскую в Версаль, он долго разговаривал с ней в своем кабинете, говоря, что она не должна злиться на него за то, что он удалил мадам де Сен-Шомон от Мадемуазель, поскольку он хотел позаботиться о воспитании этой принцессы, предопределив ей стать женой месье Дофина; что он хотел воспитать ее по-своему и дать ей гувернанатку по своему выбору. Он должен был произнести ей и более уничижительные слова, поскольку не осталось незамеченным, что, когда герцогиня Орлеанская вышла из этой комнаты, ее лицо было залито слезами, но невозможно проникнуть в причину.»

Мадам де Сен-Шомон взяла в монастыре кармелиток на улице дю Булуа имя «сестра Тереза де ​​Жезю (Thérèse de Jésus)». Об этом рассказывает м-ль де Монпансье.

«Я не возвращалась из Э (Eu) [в Нормандии] примерно до декабря. Когда я прибыла в Париж, мне сказали, что Мадам приезжает сюда, чтобы попрощаться с мадам де Сен-Шомон, которую Месье прогнал, и от этого она в отчаянии. Она была гувернанткой Мадемуазель, считалось, что ее преступление должно было заключаться в том, что она тетя графа де Гиша. Мадам отправила ее к кармелиткам на улице дю Булуа, в новое заведение, созданное большим монастырем на Сен-Жак.

...Община купила место на улице дю Булуа с намерением построить там только лазарет, со временем в этом доме поселили кармелиток, и здесь правит тот же порядок, который регулярно соблюдается везде... Мадам де Сен-Шомон, которая была у Мадам и отличается большим умом, как я уже сказала, отправили туда, и она звалась сестра Thérèse de Jésus.

...Мадам часто бывала здесь, и графиня де Суассон тоже. Этот дом всегда являлся своего рода двором, именно там королева узнала от графини де Суассон о любви короля к Ла Вальер, и это также послужило первой причиной, сподвигшей Короля изгнать ее, когда он узнал, как я уже говорила, о письме, отправленном Молине.»

Мадам де Сен-Шомон на должности гувернантки сменила маршальша де Клерамбо, Луиза Франсуаза Бутийе де Шавиньи [Louise Françoise Bouthilier de Chavigny (1634-1722)]. Она была женой с 1654 Филиппа де Клерамбо, маршала Франции (1653) и дочерью Леона Бутийе, графа де Шавиньи, госкдарственного секретаря (министра иностранных дел) Людовика XIII и сподвижника кардинала Ришелье.

«Месье изгнал по приказу короля епископа Валанса [Даниэля де Коснака], своего первого капеллана, с запретом посещать его епархию. Мадам маршальша де Клерамбо была назначена к Мадемуазель гувернанткой вместо мадам де Сен-Шомон; она была дочерью и женой двух мужчин, которые обладали здравым умом и хорошо знали двор. О ней говорили, что она образована, как де Шавиньи, ее отец, что ей были знакомы только латынь, астрология и тысяча других наук, которые не давали ей ни знаний, ни того духа, которые требовались для хорошего воспитания Мадемуазель.»

Но, в отличие от ее сестры Шарлотты Катерины де Грамон, у мадам де Сен-Шомон не было религиозного призвания. Она решила, поскольку Париж и двор были для нее под запретом, удалиться в свои родные края, в Беарн. В апреле 1670, судя по ее письмам, она уже в По.

* * *

Переписка с Мадам и друг с другом со стороны и Коснака, и мадам де Сен-Шомон (после изгнания последней) велась очень активно. Письма, отправленные герцогиней Орлеанской опальной маркизе, та скопировала и переслала Коснаку, а тот, в свою очередь, включил их в свои мемуары. Отсюда известно, что переписка велась вплоть до трагической кончины Мадам. Эти письма исключительно интересны и заслуживают того, чтобы привести их практически целиком.

«Мадам написала мне письмо 28 декабря, мадам де Сен-Шомон тоже написала мне, и, вместо того, чтобы обвинять меня в ужасном падении, которому я мог послужить причиной, она заявила, что чувстительна лишь к недостойному обращению со мной, и она не только не обрушилась на меня, но и хотела убедить и всех, и себя в том, что именно она навлекала на меня все мои несчастья, так сильно втянув в интересы Мадам.

….Вскоре после этого я узнал, что благосклонность к шевалье де Лоррену со стороны Месье после ухода мадам де Сен-Шомон достигла наивысшей точки, и настолько ослепила его, что он не только не сдерживался с Мадам, с которой он продолжал вести себя нагло, но по-прежнему давал Месье советы, не устрававшие короля, приказавшего взять его под арест, а затем доставить в замок Пьер-Ансиз [в Лионе].

Месье был в крайней степени задет опалой своего любимца. Он выразил свое негодование, удалившись в Вильер-Котре, и тем обхождением, которое он использовал по отношению к Мадам, всегда считая лишь ее причиной этого несчастья, хотя на самом деле причина крылась в недовольстве поведением шевалье со стороны короля, что явилось единственным и главным мотивом.»

Итак, 30 января 1670 произошло нечто экстраординарное - шевалье де Лоррен был арестован в Сен-Жермене по приказу короля. Это был гром среди ясного неба. Месье, вне себя от горя, демонстративно удалился в Вильер-Котре, забрав с собой Мадам.

«...Те, кто знают положение вещей и уверенно его обсуждают, полагают, что король Англии хотел тюрьму этого шевалье [де Лоррена], приписывая ему жестокое обращение с Мадам и то, что было сделано с мадам де Сен-Шомон и епископом Валанса, ее креатурами. Фактически, хотя Мадам последовала за Месье, она довольна несчастьем шевалье де Лоррена и может считать возможность отомстить за себя заслугой короля, своего брата, которого здесь теперь никто не хочет сердить.

Говорят, что Месье настаивает на своем решении оставить Рюэй и переехать в Вильер-Котре, хотя ММ. Ле Телье и де Лозен приехали сегодня из Сен-Жермена поговорить с ним. У него вполне может быть время одуматься; если ему дадут хороший совет, он подчинится воле короля; за ним будут следовать только его домашние, и его там не будут развлекать.»

Время показало, что успех Мадам оказался половинчатым — она избавилась, не без помощи брата, от своего заклятого врага, но ей не удалось вернуть ни мадам де Сен-Шомон, ни Коснака. Очевидно, король Франции желал соблюсти баланс.

Мадам отправила маркизе де Сен-Шомон письмо сразу же после ареста шевалье. из Парижа 30(?) января 1670 г.

«Вам нужна вся ваша кротость в противостоянии искушению, которое предоставляет вам арест шевалье, чтобы почувствовать удовлетворение рядом с несчастьем вашего соседа. Вы будете узнавать ото всех про ту жестокую позицию, которую занимает Месье, и я убеждена, что вы будете жалеть его, несмотря на плохое обращение с вами с его стороны, но когда у меня будет время рассказать вам все, что происходит, я оставлю его, чтобы поговорить с вами о вашей несправедливости по отношению ко мне. Я люблю вас, и вы должны, думаю, убедиться в этом. Я ничего не делала для других по сравнению с тем, что сделала для вас, и в любое время, и когда захотите, я готова заявить, что предпочитаю вас всем остальным. После этого не судите о том, что я буду делать, по тому, что я делаю; и верю, что мои желания таковы, какие вы можете ожидать; время даст вам знать, и ничто не сможет изменить мои любящие чувства к вам.»

Коснак пишет о тех напрвсных надеждах, которые поначалу питала маркиза после мзгнания шевалье. Таков же и тон писем Мадам. Но чем больше проходило времени, тем обреченнее становились письма герцогини Орлеанской, тем сильнее в них стали преобладать изъявления любви, дружбы, привязанности, и все слабее вера в то, что ситуацию с мадам де Сен-Шомон удастся исправить.

«Мадам де Сен-Шомон писала мне об этом и вселяла некоторую надежду на большее счастье. Она по какой-то причине пыталась убедить и себя, и меня, что для Мадам было в значительной мере делом чести вернуть нас, и очень скоро она получила новые заверения от Мадам для нас обоих. Однако Месье наскучило одиночество в Вильер-Котре, и он добился, чтобы тюрьма шевалье де Лоррена была заменена на свободу покинуть королевство и отправиться в Италию, а сам вернулся ко двору. Письма, которые Мадам адресовала м-м де Сен-Шомон по этому поводу, предназначались для нее и для меня и разъясняли положение дел. Именно таким образом было написано из Парижа письмо от 10 марта:

«Я не писала вам из Вильер-Котре, потому что надежных путей было мало, а почта слишком опасна, чтобы доверить ей что-то большее, чем приветствие... Я получила ответ на письмо, где рассказала вам об опале шевалье де Лоррена, и меня не удивляет, с каким безразличием вы принимаете ту месть, с которой добрый Господь заставил заплатить за вас. Месье все еще верит, что я принимаю в этом участие, и что это результат моих вам обещаний. Данной чести я не заслуживаю, и на мне нет никакой другой вины (если бы я содействовала погибели человека, вызвавшего все мои несчастья), кроме желаний. Ваша кротость пресекла даже мысли о мести. Признаюсь, я не обладаю таким совершенством и с удовольствием вижу, что справедливость восторжествовала над человеком, который никогда и ни с кем не поступал подобным образом. Дурное влияние, оставленное им в памяти Месье, заставляет того при виде меня испытывать душевную боль. Король примирил нас; но, поняв, что он не может дать пенсион, назначенный шевалье, в течение некоторого времени смотрит на меня, делая гримасу, и хочет суровым обращением заставить меня пожелать возвращения шевалье. Я взяла на себя смелость сообщить ему, что его политика нехороша или, по крайней мере, не является таковой по отношению ко мне. Он ответил в духе, что вы [мадам де Сен-Шомон] сможете вспомнить то время, когда в последний раз были в этой стране [в Беарне]. Мне постоянно кажется, что у короля есть горечь против вас; следует надеяться, что он признает вашу невиновность и раскается в своем обращении с вами, но, увы! Время ушло, ваше место занято; и Месье так пристыжен и так обижен из-за несправедливости к вам, что никогда не простит вас. …. Я не забываю ничего, что вас беспокоит, и вы найдете во мне самого постоянного и самого нежного друга, который когда-либо был.»

Письмо от 26 марта:

«Мне кажется, что все спокойствие моей жизни ушло вместе с вами, и что несправедливость, причиненная вам, не оставляет ни мира, ни покоя виновным. Я действительно страдаю от того, хотя никто не должен был делать этого меньше по этой причине, но все, что делает Месье, чрезвычайно касается меня, его печали не могут не обрушиться на меня. Он очень страдал, потому что король, мой брат, хотел, чтобы я отправилась повидать его. Эти самые горести привели его к той крайности, какую вы ни разу у него не наблюдали, когда, не боясь огласки, он позволял себе жаловаться на меня, говоря, что я обращалась с ним, как с ничтожеством, что я упрекала его за жизнь, которую он ведет с шевалье, и многое другое в том же роде, что очень развлекало ближайших сочувствующих. Король упорно старался заставить его прислушаться к голосу разума, но до сих пор совершенно безрезультатно, потому что его цель состоит в том, чтобы заставить меня получить помилование для шевалье, а моя задача не капитулировать под ударами палки. Эти разногласия не позволяют примириться, и Месье больше не приходит ко мне и не разговаривает со мной, чего никогда не случалось до сих пор, какие бы ссоры не имели место между нами. Однако остаток апанажа, переданный ему королем, немного смягчил его гнев, и, надеюсь, что до Пасхи все будет хорошо. В общем, скажу вам, я довольна королем настолько, насколько это возможно. Я предвижу, что от остатка благосклонности к шевалье, а также из пепла дракона родится многое, что испортит мне жизнь. Месье верит малышу Марсану и шевалье де Беврону, не считая способностей маркиза де Вильруа, гордящегося тем, что он его друг, и заявляющего об этом повсюду, не щадя ни интересов Месье, ни даже шевалье. Со своей стороны, я полна решимости посвятить всю свою жизнь исправлению испорченного этими господами, не надеясь исправить суть. Таким образом, можете поверить, мне необходимо много терпения, и я весьма удивлена, обнаружив его, потому что, по правде говоря, это деликатные вопросы. В поездке в Англию я не обольщаюсь, что мне будет очень приятно. Все эти дела не позволяют мне говорить о ваших, хотя не мешают думать о них, и ничто в мире не может отвлечь меня от плана, который я должна вам дать в качестве отметки о моей памяти и моей нежности, но вы знаете, что есть обстоятельства, способные все испортить, и их надо преодолеть. Это единственная причина того, что я не говорю вам ничего о беспокоящем вас, но, как я уже сказала, никто не может любить вас нежнее чем я.»

....»

6 апреля Мадам написала еще одно письмо мадам де Сен-Шомон. Оно рассказывает остальную часть этой истории.

«Что касается примирения, достигнутого между Месье и мною, вы увидите, что условия моей поездки, о которых вам известно, являются одними из тех благосклонных суждений, которыми меня время от времени награждают ... Я действительно хотела увидеть короля, моего брата; но в противодействии, устроенном Месье, о возвращении шевалье не могло быть и речи; он только заявил мне, что не может любить, пока его фаворит не третий; и с тех пор, пока я не дам ему понять, как сильно могу желать его возвращения, для меня не будет возможности получить его, и верил без какой-либо другой причины, что, поднимая шум по поводу моей поездки в Англию, он покажет всем вокруг, что желает быть хозяином и обращаться со мной так же плохо в отсутствие шевалье, как во времена, когда тот был рядом с ним. Эта политика заставила его приняться за то, чего никогда не было; он очень громко говорил о наших разногласиях, больше не приходил ко мне и утверждал, что подобным поведением также дает понять, что, если есть те вещи, которые игнорируются по чьим-то соображениям, то он знает, как отомстить за такое обращение, заставив меня страдать за ошибки двух королей, если таковые имелись. Однако после всего этого шума он счел полезным преодолеть его, пока я делаю первые шаги, и я сделала их с большой радостью с помощью принцессы Палатин. Он обвинил меня в том, что я наговорила ему тысячу несуразностей. Я заверила его, что это не так; что я сошла бы с ума и была бы в отчаянии, если бы он ослышался; что, ничего такого не сказав, я готова попросить у него прощения. Все это успокаивало его, и в подтверждение того стали торжественные клятвы забыть прошлое и жить хорошо в будущем, не упоминая шевалье, как если бы его не существовало на свете, на которые он согласился, если не только я поеду в Англию, но и он тоже. Я даже написала об этом королю, моему брату; на данный момент у меня еще нет ответа и еще ничего не сказано обо всем этом вслух. У каждого своя голова на плечах. Все вполне уверены в том, что я отправляюсь, но никто не подозревает, что Месье тоже желает быть там, учитывая все сказанное им против короля, моего брата, когда он заявил, что хотел бы доставить тому раздражение и отомстить, не позволив мне уехать. После учиненного вокруг вас, совершенно противоположного тому, что было на самом деле, я совершенно уверена, что от меня не будут исходить столь экстравагантные вещи, как предложение вернуть шевалье, даже если бы его возвращение зависило от меня, а это не так. Что касается вас, я в течение восьми дней находилась в Париже; по этой причине у меня пока не было возможности поговорить с королем. Когда я пишу вам это, не думайте, будто я утверждаю, что ваше пребывание в Париже в течение трех дней - одолжение, я попрошу об этом, потому что вы хотите вернуть уважение короля; но это есть то, от чего нельзя отказаться, поскольку было обещано вам, когда вы уходили; и было бы очень странно, если бы вы не могли быть сейчас там, где вам было позволено находиться в самом начале. Я даже надеюсь, что после этого первого шага в вас более не будут видеть опасную персону, и вы сможете быть там, где захотите, как для ваших дел, так и для вашего здоровья. Наконец, вы можете рассчитывать на все это, и я сделаю все, что в моих силах. Вы знаете, это не всегда то, чего я хочу и, к моему великому сожалению, я не вижу во всей доброте милостей, на которые могла бы надеяться, и что в тех случаях, когда мне казалось, что я должна быть была самой счастливой, я не переставала испытывать ужасное отвращение, о котором не рассказывала никому в мире, потому что не люблю жаловаться, и еще, поскольку не знаю, с кем поговорить. В то время я желала быть с вами тысячу раз на дню, и, хотя вы всегда упрекали меня в прошлом, что я не могу высказаться, мне кажется, я поступила бы правильно, будь вы у меня. Но, увы! это удовольствие, о котором я могу только мечтать. По крайней мере, поверьте, я чувствую потерю и никогда не забуду, что вы страдаете из-за любви ко мне, и чем я обязана дружбе, которую вам обещала.»

Но король внимательно следил за тем, чтобы маркиза не появлялась в Париже. Этому в значительной мере посвящено письмо Мадам, написанное из Сен-Жермена 14 апреля 1670г. и выражающее ее отчаяние по этому поводу:

«Когда я собиралась поговорить с королем о ваших интересах и о причинах, по которым вы были бы очень счастливы иметь свободу отправиться куда угодно, мои добрые намерения были предупреждены теми доброжелателями, которые усугубляют ваше несчастье.

Король вызвал вашего брата [маршала де Грамона] и заявил ему о полученных им заверениях, будто вас видели в Париже переодетой, и он, зная, что я хотела говорить о вас, настоятельно просил его помешать мне, поскольку не хотел отказывать. Ваш брат ответил со всей мыслимой твердостью, что это все еще один из тех наветов, которые послужили поводом для наказания, обрушившегося на невиновных, но он не преминул умолять меня не думать о разговоре с ним [королем] о вас, поскольку видит, что нет лучшего способа навредить вам, чем добро, и нет необходимости поднимать вопрос о вас, потому что после отказа вернуться к вашему делу будет труднее, чем когда ничего не обсуждалось.

Что меня огорчает, так это тот факт, что я еще ничего не сделала для вас, я считаю это одним из своих величайших зол и не могу быть полностью счастлива, когда вы несвободны, и я не имею возможности видеть вас рядом с собой.

Маршальша [де Клерамбо] была больна; я никогда не желала так сильно выздоровления кому-либо и не сомневаюсь, что Месье еще говорил бы со мной о ее невестке (*), и это возобновило бы тот шум, который был в Сен-Клу по этому поводу; но, слава богу, она исцелена, и я всегда могу льстить себе, что когда-нибудь у вас будет ее место, хотя графиня - его любимица, и что она - искреннее уважение, которое Месье так желает мне оказать.

Я еще не проинформировала вас о положении дел, потому что, хотя мне обещали безопасные маршруты, письма всегда доставлялись по почте, и вся корреспонденция оказывается у М.де Лувуа. Более того, вам известно, что знание дел - единственное, за что Месье жалуется на вас. Я всегда ждала в ответе на письмо, которое получала от вас в Вильер-Котре, что вас нашел какой-нибудь курьер. М. де Валанс дает мне полную свободу, потому скажу вам, что все закончено и между двумя королями согласовано, и мне осталось сделать очень немногое, что я смогу завершить во время путешествия. Никто из тех, кто в курсе, не мог сомневаться в том, что я была в состоянии делать то, что хотела.

Однако, хотя король ко мне очень хорошо расположен, я нахожу его в тысяче случаев невыносимым, совершающим невероятные поступки и промахи, не имея на то намерений. Например, я уговаривала его дать Месье разрешение на выплату пенсиона для шевалье, что стало бы моей заслугой перед ним и подняло бы ему настроение; он [король] отказался, сказав, что если это из-за желания поехать в Англию, то я могу не беспокоиться, поскольку и так поеду, потому что необходима ему. Он рассказал об этом Месье, который подпрыгнул до небес и поднял гвалт; с тех пор он поклялся не давать шевалье ничего исходящего от меня, так что, желая умилостивить Месье, он позволяет его фавориту путешествовать, чего не должен, потому что страх тюрьмы удерживает Месье от неистовств, чем он теперь гордится; отдавать собственность и обещать пенсии следует, когда я вернусь из поездки, при условии, что я не возражаю, и все предпринимать, не думая о договоренностях, после обещания действовать согласованно. Признайтесь, что достаточно честный разум удивляется такому поведению, и сложно делать что-то так же хорошо, как если бы нам доверяли.

Я также заверила короля, что, если он позволит мне пообещать пенсию, которую я переобещаю Месье; [лакуна] но он не хочет давать мне это, чтобы я не покусилась на его гордость, позволив всем поверить, что брюзжание Месье способно повлечь за собой милость; и два дня спустя он дал больше, чем от него просили, и позволил Месье самому поехать в Англию, не думая о смущении короля, моего брата, который хотел бы посвятить его в дела только до определенного момента. Поэтому, когда ему [Карлу II] сделали такое предложение, он категорически отказался ... Этот отказ снова настроил Месье против меня, да так, что он испытывает боль, поскольку честь достается мне, и, желая наказать меня, он с неохотой согласился на мою поездку.

Его друзьями и нынешним советником являются Марсан, маркиз де Вильруа и шевалье де Беврон. Маркиз д'Эффиа - единственный из его окружения чуть менее мошенник, чем остальные, но недостаточно умен, чтобы поправить Месье; настолько, что первые трое имеют все доверие, потому что они советуют плохо обращаться со мной, чтобы вернуть шевалье, и Месье со всей своей мягкостью говорит мне, что я должна убедить его в своей дружбе, и, чтобы он уверовал в меня, есть только один способ; по правде говоря, это было бы одним из тех лекарств, которые поначалу кажутся хорошими, но за которыми следует верная смерть.

Итак, имеется слово короля, что он не вернет его [шевалье] в течение восьми лет. Остается надеяться, что до этого момента Месье исцелится или просветится. Тот или другой укажет ему на ошибки, которые этот человек заставил его сделать, и он не сможет лицезреть их, не ненавидя его так же сильно, как и любил. Я надеюсь на это, хотя, когда подобное произойдет, я не могу обольщаться счастьем. Ревнивый характер Месье и его опасения по поводу любви и уважения будут превращать всю мою жизнь в сделку; и король не из породы людей, делающих счастливыми тех, с кем желают поступать налучшим образом. Мы видим, что его любовницы испытывают на себе более трех проявлений неприязни в неделю. Посмотрите, чего могут ожидать его друзья.

Графиня де Грамон поедет со мной в Дувр, и М.Гамильтон. Все, кого вы знаете во Франции, хотели следовать; но король, мой брат, не нуждался в этом, и Месье был доволен, что со мной никого не было, считая это менее почетным. (**)

(*) - Чтобы заставить ее передать после смерти маршальши должность гувернантки детей Месье. - (Примечание издателя).

(**) - Поскольку Людовику XIV приходилось как можно меньше разглашать план путешествия Мадам в Англию, весь двор покинул Сен-Жермен под предлогом поездки во Фландрию. Король, королева, дофин, Месье и Мадам, м-ль де Монпансье проезжали короткие перегоны с блестящим эскортом военного дома под командованием герцога де Лозена. Из Дюнкерка Мадам отправилась в Дувр 2 июня 1670 года на судне под командованием графа Сэндвича. Кроме тех, кого она упоминает в письме, в ее свиту входили граф Альбон, придворный, М. де Рошплат, лейтенант гвардии Месье, графини Альбон и дю Плесси, и ее фрейлины, среди которых была мадемуазель де Керуаль или Керуэ, ставшая знаменитой герцогиней Портсмут. - (Примечание издателя).

Письмо от 28 апреля было написано перед поездкой Мадам в Англию. Оно короткое:

«Я не поверила бы, что мое путешествие будет счастливым, если бы пустилась в него, не попрощавшись с вами. Ничего подобного еще не случалось, и в настоящее время Месье хочет, чтобы я оставалась всего на три дня с королем, моим братом. Это лучше, чем ничего, но недостаточно для всего того, что два человека, любящие друг друга так же сильно, как мы с ним, должны сказать друг другу, Месье всегда слишком резок по моему поводу, и я должна ожидать много душевных страданий в будущем, вернувшись из этой поездки. Вы легко поверите в это, если вспомните, как я предвидела все, что произойдет после моих родов [27 августа 1669], хотя избежать случившегося было невозможно. То же самое и сейчас. Месье хочет, чтобы я вернула шевалье или будет относиться ко мне, как к последнему из существ. Прежде, чем его изгнали, он [шевалье] сказал Месье, что надо найти способы разделить нас. Я предупредила короля, который посмеялся надо мной; но с тех пор он убедился, что это правда, когда Месье сам предложил ему подобное, и я сказала ему, что теперь он может убедиться в необходимости никогда не позволять этому человеку [шевалье] вернуться, поскольку в будущем он сделает гораздо хуже. У меня нет времени рассказать вам больше; у меня оно есть только на то, чтобы заверить вас, что ничто не способно уменьшить мою нежность к вам.»

Самое последнее письмо из Сен-Клу и датировано 26 июня 1670 г.. Вот его содержание:

«Я не удивлена той радости, которую вы выказываете по поводу моей поездки в Англию; мне это было очень приятно, и я убедилась, что располагаю дружбой короля, моего брата, найдя ее даже большей, чем надеялась. Я обнаруживала во всем, что зависело от него, все удовольствия, которые только могла пожелать. Король [Людовик] после моего возвращения проявил ко мне большую доброту, но для Месье ничто не сравнится с его решимостью найти способ пожаловаться. Он оказал мне честь, сказав, что я всемогуща и могу все, что хочу; и поэтому, если я не верну шевалье, я не буду стараться доставить ему удовольствие, а затем начну угрожать. Я представила ему, как мало зависит от меня это возвращение, и как мало я делала из того, что хотела, раз уж вы находитесь там, где сейчас. Вместо того, чтобы увидеть правду и смягчиться ею, он воспользовался возможностью причинить вам боль перед королем и попытаться навредить мне. Это оказалось тем легче с письмом, которое вы написали моей дочери, о котором говорят, что оно было передано таинственным образом и знаменует собой ваш план возвращения. Оно способно сотворить с теми немногими благоприятными наклонностями, существующими в уме короля, весьма скверный эффект. У меня не было времени оправдывать вас; но, поверьте, я сделаю это со всей заботой которой заслуживает столько раз проявляемая ваша дружба ко мне; и, если не смогу разрушить естественную неприязнь, то хотя бы постараюсь показать, что эти наветы ложны. Я несколько раз упрекала вас в нежности, испытываемой вами к моей дочери. Ради Бога избавьтесь от этого! Она дитя, неспособное почувствовать, что ей нужно, и теперь ее напитали ненавистью ко мне. Довольствуйтесь любящими людьми, которые так же благодарны за это, как я, и которые так же остро, как я, чувствуют боль от невозможности вытащить вас из того места, где вы находитесь. Надеюсь, вы поверите, как и должны, что я никогда не упущу благоприятных возможностей служить вам и показать вам свою привязанность. После моего возвращения из Англии король отправился в Версаль, куда Месье не хотел ехать, опасаясь, что я буду иметь удовольствие находиться рядом с ним.»

* * *

Последние годы жизни могли оказаться финансово сложными для маркизы де Сен-Шомон, если бы старший брат Анри, граф де Тулонжон, умерший в 1679 г., не назначил ее своей наследницей. К ней, в частности, перешел Шато-де-Семеак, где теперь она проводила большую часть времени. Этот замок, отстроенный к концу жизни графом де Тулонжоном, был «великолепным сооружением с прекрасными садами, оранжереями, рощами и восхитительными прогулками». Он начал разрушаться и был снесен к концу следующего столетия.

Она продолжала вести переписку с одной из своих бывших подопечных, Марией Луизой Орлеанской, королевой Испании, с которой ей удалось встретиться, когда та проезжала Беарн по пути на свою новую родину.

«Королева Испании сказала тысячу ласковых слов мадам де Сен-Шомон, проезжая мимо..»

Среди постоянных адресатов мадам де Сен-Шомон был Исаак де Па, маркиз де Фёкьер, ее зять и тогдашний посол в Швеции. Она всегда поддерживала с ним прекрасные отношения. Он очень рано овдовел после кончины своей жены Анны Луизы де Грамон, сестры маркизы де Шомон, умершей в 1666 году, и больше не женился.

Маркиза, ​​будучи по натуре чадолюбивой, предложила взять на себя воспитание младших детей маркиза де Фёкьера, слишком рано лишившихся матери. Так младшая из дочерей маркиза, Луиза Катерина де Па (1663 - 1692), переехала жить к мадам де Сен-Шомон.

Она не только воспитывала свою племянницу, как родную дочь, но и организовала ее брак с Габриэлем Иньясом де Лави (1644-1691), королевским рекетмейстером (maitre des requêtes ordinaires de l’hôtel du roi) и советником короля. По иронии судьбы, он был сыном Первого президента Парламента Наварры Тибо де Лави, с которым вел столь ожесточенные споры Арман, граф де Гиш, в бытность свою губернатором и вице-королем в Беарне и Наварре. Мадам де Сен-Шомон дала своей племяннице к свадьбе 10000 экю серебром.

Достаточно вскоре после свадьбы Луиза Катерина родила ребенка, девочку по имени Мари Шарлотта, которой предстояло выйти замуж 4 ноября 1698 года за Луи Ашиля Огюста д'Арлея, графа де Сели (1678 - 1739).

Маркиза де Сен-Шомон испытывала недомогание и была не в состоянии поехать в Бареж, где в то время находилась молодая мать с новорожденной, но рассказала об этом событии в письме, отправленном маркизу де Фёкьеру 21 июля 1680 г. из замка Семеак:

«Сейчас я получаю новости о родах нашей девочки [Луизы Катерины де Па], что меня очень удивляет и беспокоит; она была только на седьмом месяце, согласно любым подсчетам, которые можно было сделать в разумных пределах, и все шло очень хорошо, без падений или несчастных случаев; правда, короткое путешествие, которое она совершила в портшезе, вполне могло сотрясти ее ребенка; как бы то ни было, у нее вчера в час ночи родилась девочка, и мне сказали об этом сегодня утром, когда я встала; ее муж, прибывший сюда, чтобы попрощаться с графиней и сопровождать маркиза де Фёкьера [Антуана дю Па, брата Луизы Катерины], уехал накануне вечером, получив сообщение, что у его жены боли в спине и небольшая лихорадка, и этим самым он дал ей утешение в родах. Бедный Первый президент [Габриэль Иньяс де Лави] плакал, как дитя, ни на минуту не покидая ее. Скажу больше, учитывая мою привязанность к этой бедняжке, читая то, о чем мне сообщили, и обладая силами, я бы непременно отправилась к ним сегодня вечером. Choléra-morbus, мучившая меня в течение четырех дней, дает кашель с кровью, который то начинается, то отступает и, часто возникая, вызывает у меня слабость достаточно сильную, чтобы я была в состоянии взять на себя смелость преодолеть шесть больших лье в жару, когда у нас она настолько сильна, что я с трудом могу допустить, чтобы мой племянник направился в Бареж, где, хотя это и страна снегов, в жаркую погоду нельзя проезжать слишком много. У него все хорошо, и мне было очень приятно слышать, как он рассказывает обо всех своих делах и о делах М. де Люксембурга; он хорошо служил ему и дал при этой встрече много подтверждений своего ума, своего сердца и великодушия. Мне хотелось бы в Париж, дорогой брат, исключительно, поскольку мне кажется, что никто не будет действовать так, как я, в том касающемся его деле. И вопрос не столько в умении и смекалке, сколько в определенной заботе, привязанности и теплоте, которые не тратят впустую ни минуты времени, столь необходимого для успеха плана; мы должны отдать все, дорогой брат, в руки Господа, которому лучше ведомо необходимое нам. Малышку окрестили и даже считают, что она выживет….»

Далее в том же письме она упоминает визит своего брата Филибера де Грамона и его жены Элизабет Гамильтон, а также финансовые разногласия со своей сестрой, аббатисой Шарлоттой Катериной де Грамон:

«Графиня де Грамон [Элизабет Гамильтон] только что уехала, чтобы вернуться ко двору; кажется, я уже говорила вам раньше, что была очень счастлива. Я надеюсь, что в будущем между вашими сыновьями и ними будет очень хороший союз; они оба, как мне кажется, придерживаются этого, и я глубоко убеждена, что вы сохраните их в этом мнении, как и дружбу с графом [Филибером] де Грамоном, которая всегда была между вами двумя. В своем последнем письме вы просили сообщить новости о г-же аббатиссе де Сент-Озон [ее сестре Шарлотте Катерине де Грамон]: она вернулась, как я вам уже говорила, через пятнадцать дней после прибытия сюда моих брата и невестки, но, что вас удивит, мы расстались достаточно плохо, чтобы поверить, будто лишь христианство и приличия могут обязать нас вести только дела; я не могу рассказать вам о какой-либо другой причине, кроме странного ощущения, которое я испытывала все время; не желая оттолкнуть меня, она хотела придать своим нелепым манерам особую нежность к М. графу де Грамону, но, думаю, они были достаточно дальновидными для понимания, что ее поступки были обусловлены скорее темпераментом, чем дружбой; наконец, ей хотелось, чтобы я отдала или, по крайней мере, была связана достаточно, чтобы больше не быть хозяйкой принадлежащего мне по праву; но мой отказ от такого неприятного положения она сочла достаточно возмутительным, и позволила себе сделать сотню вещей настолько досадных, что я не могу счесть возможным сообщить вам о них...»

После этого письма она прожила еще восемь лет, а в переписке продолжала упоминать о своем плохом здоровье: кашель с кровью, ежедневные кровотечения, которые, в конечном итоге, окнчательно подорвали ее силы.

Маркиза де Сен-Шомон до конца своих дней сожалела, что так и не получила разрешения короля Людовика XIV на возвращение в Париж, хотя Филибер, которого она считала образцовым и преданным братом, пытался хлопотать за нее перед королем (письмо Фёкьеру от 8 июня 1680 г.).

Наверное, все же стоит признать, что, несмотря на проблемы со здоровьем, мадам де Сен-Шомон прожила достаточо долгую жизнь, и это случилось во многом благодаря спокойному, размеренному, лишенному интриг провинциальному укладу, более здоровому климату, близостью к целебным водам Барежа и Баньера, а подобное было бы абсолютно невозможно в суете, интригах и треволнениях двора.

Она умерла в июле 1688 г. в Семеаке или в По.

* * *

И в заключение стихи Бенсерада:

Умом и мягкостью вы славитесь недаром,

И добродетель Сен-Шомон так радостна для нас:

Как с нею хорошо быть тем, кто с вами рядом,

Но даже без нее мы обожаем вас.