Жюль Мишле
Мадам Генриетта Английская
(Jules Michelet, Madame Henriette d’Angleterre)

Revue des Deux Mondes, 1859

   

   

Жюль Мишле (Jules Michelet; 21 августа 1798 — 9 февраля 1874) — французский историк и публицист, либерал и антиклерикал, представитель романтической историографии. Его работы весьма субъективны, отличаются ярким, эмоциональным стилем. Он является автором термина «Ренессанс» (1855 г.) Среди его самых известных работ «История Франции» (закончена в 1867) и «История революции» (издавалась с 1847 по 1853).

Материалы этой статьи с небольшими вариациями можно найти в его «Истории Франции».

   

* * * * *

Статья не сопровождается никакими авторскими комментариями или примечаниями. Поэтому те, которые имеются к приведенному ниже тексту, отражают мой личный интерес к некоторым персонажам, и у меня не было цели снабжать разъяснениями все возможно способные вызвать вопросы пассажи автора.

   

   

I

   

Заря нового царствования, бескрайние надежды, расплывчатые, и тем более чарующие, которые приписываются всем начинаниям, нашли свое выражение в появлении мадам Генриетты, дочери королевы Англии и сестры Карла II.

Она вышла замуж за Месье, брата Людовика XIV, 30 марта, через двадцать дней после смерти Мазарини.

Она воспитывалась во Франции, была настоящей француженкой, и все же в своем браке, в своей резиденции в Пале-Руаяле и в Фонтенбло, она привнесла неожиданное. С того дня достойные люди почувствовали, что их видит, отличает и им благоволит человек, ощущающий малейшие нюансы.

«Только она знала, как отличить людей, - говорит Ла Фар, - и никто после нее». Мольер, который тогда обосновался в театре в Пале-Руаяле, первым оценил этот взгляд. Очарование Генриетты не чуждо женским персонажам, изображаемым им тогда и позже, особенно в отношении Леоноры в «Школе мужей», Генриетты в «Ученых женщинах». Король тоже не остался в стороне. Он презирал ее - ребенка; но пожалел о ней - женщине.

   

   

Но вернемся ненадолго ко двору.

Семья Мазарини была бичом. Батальон его племянниц, очень многочисленный, родился, сформировался под звездой королевы Швеции, приехавшей в свое время в Париж. Гордый цинизм Кристины, ее странности и ее распущенность, как корабль без руля, и, наконец, королевский удар, нанесенный ею Мональдески (1) , все это ослепило их настолько, что они примерили ее костюм и слишком много взяли от ее нравственности. Другая особенность этих мазаринеток заключается в том, что их брат, как и Конде, восхищался, отмечал прелести своих сестер и жил с ними в небольшом поучительном союзе.

   

(1) - Джованни (Джан) Ринальдо Мональдески (Giovanni Rinaldo Monaldeschi; ум. 10 ноября 1657, Фонтенбло) — итальянский маркиз, обер-шталмейстер шведской королевы Кристины. В 1657 году Кристина во второй раз прибыла во Францию. 10 ноября 1657 года она неожиданно предъявила Мональдески несколько писем, доказывавших некое его предательство. Она заставила его во всём признаться и просить о прощении. Затем королева приказала начальнику своей стражи Людовико Сантинелли и ещё двум вооружённым людям из Пезаро убить его, что они и сделали. Убийство произошло в Оленьей галерее дворца в Фонтенбло, где жила Кристина.

   

Старшая, Мария, смуглокожая итальянка с большими яркими глазами, с адским темпераментом и энергией римского плебса, мгновенно окутала холодного Людовика XIV вихрем страсти. Конечно, она была бы королевой, не обнаружь ее дядя неблагодарность племянницы, ибо она уже работала над тем, чтобы погубить его. Поэтому он женил короля на инфанте Испании, «которая была низкорослой», пухлой, имела короткую шею и широкую талию. Вопрос полностью завершился таким браком. Мария, которую Мазарини хотел выдать замуж в Италии, решила, что после его смерти она останется во Франции, возобновив свое влияние; но она умоляла, плакала и падала на колени, а король подтвердил ее изгнание.

Осталась ее сестра Олимпия, еще более опасная, темная душой и лицом, тем не менее, с озорным шармом. Она была для молодого короля, как товарищ; делала все, чтобы захватить его. Будучи замужем, графиня де Суассон по крайней мере прелюбодеянием, лестью, развлечениями салона, куда привлекались самые красивые, держала короля рядом с собой, и он приходил туда каждый вечер. Появление Генриетты, к счастью, излечило короля от этой слабости. Его место занял красавец Вард, сделавшийся ее галантом. Один казался рожденным для другого; мы не могли бы найти более развращенную пару.

Генриетта, с другой стороны, независимо от того, какие неприятности доставались в ее жизни, была наделена предельной добротой, которая не встретилась снова в этом столетии. Монтеспан забавлялась только злобой, а у мадам де Ментенон был трезвый отрицающий ум, все сдерживающий, обвиняющий без вины, засушивающий и стерилизующий. Генриетта была самой доброжелательностью. Чтобы сиять, ей ничего не требовалась. Она была вся мягкой и легкой, сочувствующей всем, доброй даже к своим врагам.

В восемнадцать лет она демонстрирует необычную зрелость, и действительно, она уже прожила долгую жизнь. Она была зачата в смуту, и там же появилась на свет. В середине войны Карл I, странствующий король всадников, воссоединился в Эксетере со своей верной женой, с той, которая так много способствовала его потерям. Неважно, без ссор, мы обнимаемся в последний раз. Оттуда наш Генриетта, которая рождается, вызывает слезу и прощальный поцелуй. Мать дает ей жизнь во всеобщей войне, под пушками, в осажденном городе, и убегает с любовником, спасаясь во Франции. Колыбель остается залогом в руках пуритан.

В Библии мы находим примеры убийств детей. Тем не менее, она живет и в два года отправляется к матери. Это был путь от одной революции к другой, от Долгого парламента к Фронде, от битвы к битве, к чередующимся бедам. Двор Франции бежал в свою очередь, и королева Англии была забыта в Лувре, часто зимой без хлеба или дров. Ребенок оставался в постели из-за отсутствия огня. Ей было пять лет в 1649 году, когда ее отца обезглавили. Здесь ее мать со своим красавцем-англичанином (за которого она вышла замуж, как говорят) жила очень плохо: избитая, обираемая им, как только появлялось немного денег. (2) Это все мораль, которая была у малышки перед глазами.

   

   

   

(2) - Генри Джермин, 1-ый граф Сент-Олбанс (Henry Jermyn, 1st Earl of Saint Albans, (25.03.1605 (крещен) – 01.1684), английский политик и придворный. Он сидел в палате общин в разное время между 1625 и 1643, когда стал пэром и бароном Джермином. Был одним из самых влиятельных придворных того периода, постоянно разрабатывая и поощряя планы привлечения иностранных держав к восстановлению монархии, как до, так и после казни Карла I. Он заслужил благосклонность Генриетты Марии Французской, жены короля Карла I, чьим вице-камергером он стал в 1628 году и конюшим в 1639 году. Также в 1643 году Джермин был назначен губернатором Джерси, откуда он сопровождал принца Уэльского в Париж. Когда Карл II отправился в Бреду, Джермин остался в Париже с Генриеттой Марией, которая убедила сына сделать его графом Сент-Олбансом в 1660 году. Сплетни, которые историк Халлам (Henry Hallam (9.07.1777 – 21.01.1859), английский историк) признал подлинными, но которые не подтверждены никакими реальными доказательствами, утверждали, что Джермин был тайно женат на вдове Карла I. Кроме того, по слухам, он, возможно, был истинным отцом хотя бы одного из ее детей, даже, возможно, самого Карла II: например, в национальных государственных документах за 13 августа 1660 г. содержится доклад капитана Фрэнсиса Робинсона о Натаниэле Анджело, священнике Виндзора, утверждающего, что «все королевские дети были бастардами Джермина». Он сопровождал Генриетту Марию в 1644 году во Францию, где продолжал выступать в роли ее секретаря. После Реставрации Сент-Олбанс стал лордом-камергером и получил другие назначения. Он поддерживал политику дружбы с Францией и в значительной степени способствовал заключению тайного соглашения между Карлом II и Людовиком XIV в 1669 году.

   

Трое детей, Карл II, Яков и Генриетта, хоть и моложе их, жили дружно. Первый, у которого никогда не было ни сердца, ни души, обожал свою маленькую сестру. Что до нее, как мне кажется, она никогда не любила никого, кроме братьев, и видела только их интерес, бывший всей ее политикой, всей ее моралью. Игрушка судьбы и событий, она трепетала, мало веря во что-либо, кроме семейных чувств. Однажды она чуть не умерла от ложных известий о том, что Яков был убит. Чтобы восстановить и укрепить Карла II, она хотела бы выйти замуж за короля и отдать брату поддержку Франции; но она никогда не была плотской женщиной, в которой нуждался Людовик XIV. Ко всему, она была худой; он не чувствовал к ней расположения, а если и да, то смотрел на очаровательного ребенка, рассудительного и нежного, как на реликвию, что и выразил довольно сухими словами: «Я имею небольшой аппетит к косточкам святой невинности».

Генриетту воспитывали у визитанток в Шайо, в обители основанной ее матерью и руководимой мадам де Ла Файет, божеством Людовика XIII, которое увернулось от трона Франции. Эта дама, канонизированная живьем, окутывала своей святостью этот очень мирской монастырь, очень галантный зал, также бывший политическим центром, тайным очагом католической революции в Англии: прекрасного искупления для небезгрешной вдовы Карла I!

Естественным инструментом этого великого события могла стать юная Генриетта, если только она выйдет замуж, по крайней мере, за Месье, брата Людовика XIV, и если сохранит свое влияние на Карла II, который так ее любил.

Карл II пошел по пути своего деда по материнской линии, Генриха IV. Чтобы править, он сделал сальто. Он поклялся протестантской вере, уверяя Францию и Испанию, что является католиком, другими словами, абсолютным королем. Под предлогом запланированного брака его сестры с Месье королева Англии отправилась к нему, вызвала его на разговор и соблазняла деньгами Людовика XIV. Его мать пришла умолять его вернуться на пути Карла I, на пути эшафота; надеясь соблазнить его, только принеся ему свою драгоценность, восхитительную Генриетту: невинную Марию Стюарт, использованную для предательства!

Двор Франции искушал короля и соблазнял нацию. Королю они предложили брак с Португалией, огромную сумму наличных денег; нации, преимущество над Испанией по всем морям. Людовик XIV продал английскую армию, помогая Португалии против своего тестя, короля Испании, которому накануне пожимал руку.

Генриетта сильно взбудоражила английский двор. У нее была исключительная привлекательность тех, кто не должен жить; она больше похожа на обезглавленного отца, чем на свою раздражительную мать. Это была тень тени, как цветок, выросший из гробницы. На том корабле, который вернул ее обратно, вспыхнули сильные страсти. Плавание было длинным, она была очень больна и опасно, почти умирала. Посол Бекингем и адмирал, который вел корабль, сражались за эту умирающую женщину и собирались схватиться за шпаги. Она немного пришла в себя, и можно было вступать в брак.

Для такой хрупкой особы было приятно иметь такого мужа, как Месье, который был едва ли мужчиной, любившим женщин, и который, по всей видимости, спасет ее от утомления материнством. До двенадцати или тринадцати лет он воспитывался в юбке для девочек и выглядел, как хорошенькая маленькая итальянка. Он много жил в доме Шуази, жены офицера своего дома (3), чей сын также проводил свою юность, одетым девочкой, и как таковые они принимали дам, которые иногда спали с ними, этими куклами, без опасности для их пола. Месье был защитой своего брата; король проводил без забот весь день. Мать-королева в их спорах не преминула быть на стороне старшего и порола другого. У него был хлыст до пятнадцати лет. Мы должны видеть на примере Коснака бесполезные усилия этого хорошего слуги сделать из него мужчину. Ему это не удается.

   

(3) - Жанна-Олимпия Юро де л'Опиталь (Jeanne Olympe Hurault de L'Hôpital, 1604 — 1665), внучка Мишеля де л'Опиталя (1504/1507 — 1573), французского государственного деятеля, поэта и гуманиста. Близкая подруга королевы Польши Марии-Луизы Гонзага (1611 - 1667). Женщина, имевшая высокую репутацию за остроумие и хорошие манеры, она взяла на себя ответственность за воспитание своего последнего сына (аббата де Шуази) и имела по отношению к нему всевозможные слабости. Она была уже немолода, но все еще считала себя красивой, и думала, что этому способствует девятилетний ребенок, которого она ведет за руку. Чтобы угодить странному вкусу Месье, брата короля, мадам де Шуази любила одевать своего сына (Франсуа Тимолеона (1644 - 1724), будущего аббата де Шуази) в женские одежды. Это переодевание так понравилась молодому аббату, что вскоре стало для него непреодолимой манией, которой он позже злоупотреблял.

   

Месье было двадцать, Мадам семнадцать; но он оставался ребенком. Он все время наряжался, украшал фрейлин королевы или своих молодых фаворитов. Он принял Мадам, но как товарища, который его забавлял, на котором он испробовал бы моду. Он не думал ни о чем другом. Он хотел, чтобы было красиво, и все же иногда боялся, что она заберет его дружков, Гиша, Марсийака и других. Это была его единственная ревность. Когда он увидел, что ею восхищаются, что она в центре внимания, он был в восторге, думая, что его двор станет настоящим королевским двором; тем более, когда увидел, что король влюблен в нее. Он думал, что она защитит его, что она получит то, что хотели его любимцы, и то, в чем его брат отказал, удел, как у Гастона, королевство Лангедок.

Радость Месье достигла предела, когда в Фонтенбло он увидел, что король не может обойтись без Мадам, устраивая для нее все, охоту, балы и приемы. Он подумал, что правит. Мадам не рассердилась и осталась действовать. Она была богиней, кумиром этого места. Какая бы ни была легкомысленность ее возраста, она размышляла; ее власть над королем была именно тем, чего ее семья больше всего желала, что укрепляло Карла II на этом рушившемся, кровавом троне Кромвеля. Она служила брату, возможно, спасла его в будущем. Ее мать в монастыре Шайо думала, что Бог использовал все средства и что это привлечение короля может иметь большие последствия для преобразования Англии и торжества религии.

Мадам позже попыталась сломать его брак; но я считаю, что с первого дня она нашла его очень забавным и задумала другое. Молодая королева могла умереть; хотя ее большое детское лицо не было без блеска, она происходила из нездорового рода, от измученного отца (у которого было тридцать или сорок бастардов), дети которого обычно не выживали. Ее место неоспоримо принадлежало Мадам. Месье не стал бы препятствовать; он оставил бы ее ради счастья жениться на Лангедоке и сидеть там со своими любимцами.

Королева, хотя и беременная в этот момент, совсем забыта Людовиком XIV. В Фонтенбло он заботился только о своей невестке. Этот большой таинственный лес, прорезанный одиночными скалами, позволяет мало тревожиться об этикете. Их совместные прогулки длились с очень поздней ночи и до дня (в июне). Мадам, послушная, не возражала, ни мнением, ни здоровьем. Король не думал об этом. У него всю жизнь была бесчувственность здорового человека, который не щадил слабых. Хороший портрет из Лувра представляет его нам, молодого человека с каштановыми волосами, маленькими бакенбардами, сухого и уверенного. От матери у него очень благородный и необычный цвет лица, но губа австрийца, неприятный, чувственный и тяжелый рот, демонстрирующий презрение к человечеству.

   

   

Тем, чего Мадам больше всего боялась, болезненная и неудачно вышедшая замуж, была беременность, которая могла бы убить ее или подтвердить ее брак. Все вокруг нее, особенно Бекингем, посол, сын любовника Анны Австрийской, и молодой граф де Гиш, исповедовали поклонение ей, эфирный культ для духа. Король завидовал Гишу, который был его возраста, но гораздо приятнее, и тому, что Мадам, похоже, не ненавидела его. Это больше, чем что-либо еще, должно было жалить его, ревнивого и единовластного, каким он был. Его тщеславие сломало бы все ради прихоти и жажды восторжествовать. Мадам с детства видела в нем короля, от которого может зависеть судьба ее семьи. Она сама это сказала, она всегда покорно относилась к нему и «скорее бы умерла, но не ослушалась его в чем-либо».

23 июня Карл II, проплаченный, женился в интересах Людовика XIV в соответствии с их секретным договором, завершив свой брак с португалкой, а 27-го, в день, когда двор в Фонтенбло испытал радость от этой новости, сестра Карла II забеременела. Интимный союз двух королей, столь опасный для Англии, и сделавший Францию столь ужасной для Европы, тем самым укрепил себя двумя путями, но за счет Мадам, которая снова стала очень печальной. Она не спала во время своей беременности, кроме как с опиумом. Она всегда была в кровати. Мадемуазель де Монпасье, увидев ее там, отметила ее очень плохой вид и была поражена ее изможденностью. Мадам де Моттвиль и Коснак говорят, что при рождении детей Мадам был король, который радовался, и при их смерти, Месье, который, если и не смеялся, по крайней мере, не плакал. Это особенно заметно во время родов, когда она чуть на погибла; Месье отправился веселиться.

Мадам трижды овладевала королем, сначала любовью, а затем привязанностью и необходимостью в ней для влияния на Карла II.

Сначала Месье был в восторге от новой значительности, которую дала ему жена; но ему не позволяли быть таким холодным: он был вынужден ревновать. Мать-королева, которая тоже очень ревновала Людовика XIV, возбудила Месье, возбудившись сама. Она не оставила ему Мадам, чье влияние сводило на нет ее собственное. Действовали со всех сторон. Королю мягко напоминали, что королева будет огорчена и может потерять своего дофина.

Ему напомнили, что он только что создал совет по церковным делам; как такая любовь могла ужиться с этими утверждениями о строгости? Наконец, и это сработало лучше всего, превозносили гений Мадам: королю было понято, что человек, превосходящий его, хотел бы управлять им, или, по крайней мере, думал о влиянии на него.

Это заставило его задуматься. С другой стороны, Мадам боялась шума. Между ними было согласовано, что король ради визитов к ней притворится влюбленным в малютку Ла Вальер, которую Шуази только что устроила к этой принцессе. Для этого дела было большое соглашение. Обычные пособники королевских удовольствий работали в том же направлении, что мать-королева и благочестивые, дабы оградить его от влияния сердца, когда вдруг открылось, что она любит короля. Затем внезапно Роклор в доме Мадам ведет ее прямо к королю, обличает ее, говорит, что она без ума от него. И вот: король видит, что она краснеет, обезумела и сломлена в своем позоре; и он сам влюбляется.

Это первое царствование Мадам длилось три месяца (май-июнь-июль). В августе Ла Вальер взяла верх. Никто не догадался бы о последствиях этой страсти: во-первых, он два года хранил верность; во-вторых, во искупление, он позволил святошам делать то, что они хотели, до тех пор, пока бедный безумец Симон Морен, считавший себя мессией, не был ложно обвинен в Париже в том, что он желает королевской жизни. (4)

   

(4) - Симон Морен, фанатик, родился в Ришмоне, около Омаля, в Нормандии, ок. 1623 года. Он возомнил себя и провозгласил Мессией, он проповедовал и писал крамолу. Был арестован и помещен в Petites Maisons (Les Petites Maisons - это имя, данное «сумасшедшему дому», созданному в 1557 году. Больница аббатства Сен-Жермен-де-Пре, основанного в 1497 году на месте нынешней площади Бусико, район Сен-Тома-д'Аквин, была преобразована в 1557 году в больницу «для сумасшедших людей, слабых или даже немощных»). Он снова был отпущен и снова стал догматировать новичку Демаре де Сен-Сорлену, еще одному фанатику, завидовавшему ему, притворившемуся прозелитом, чтобы извлечь убедительные доказательства его учения, и объявившего его еретиком, уйдя от него. Будучи арестован, Морен был занят сочинением книги под названием «Мысли Морена». Она начиналась словами: «Сын человеческий королю Франции» (1647, 146 страниц). Он был судим и приговорен к сожжению со всеми своими трудами. Приговор был исполнен 14 марта 1663 г. на Гревской площади в Париже.
Представитель иллюминатов (просвещенных). Заявил о самовоплощении Второго пришествия Христа и наступлении царствования Св. Духа на Земле. Объявил папу Антихристом, предрекая падение Рима, и призывал к созданию Всеобщей церкви.

   

Король был рассудителен: он предотвратил бы это безобразие, если бы в его окружении нашелся тот, кто поставил его в известность; но его министры, в том, что, казалось, касалось его персоны, никогда не ослабляли хватку; его мать, того меньше, она была у истоков заговора. Женщины могли многое сделать для короля, как бы он ни старался казаться суровым для тех, кого он любил. Только они могли в такие моменты замолвить милосердное слово.

Именно тогда можно было видеть, насколько заговорщики выиграли от того, что у короля не было другой любовницы, кроме юной дурочки, робкой до крайности, погибшей в своей любви и ничего не знающей, не желающей ничего знать, не вмешивающейся во что-либо. Если бы король остался под влиянием Мадам, она могла бы дать ему совет, по крайней мере, поговорить с ним о его славе. Свет галантности, она не была у дел. Она была разумной, лояльной. Дважды она очень хорошо советовала двум королям.

В деле Фуке она сказала Людовику XIV, что он унизился, оказав Фуке честь бояться его, отправившись за сто лье арестовывать человека, которого можно было взять под стражу и здесь. И в другом, более деликатном деле, когда Людовик XIV купил Дюнкерк у англичан, Мадам написала своему брату, что это погубит его в общественном мнении. Это приобретение, полезное для Франции, несомненно было, однако, фатальным в будущем. Этим снова началось разрушение Стюартов, наших настоящих агентов в Англии и наших естественных инструментов. Поэтому Мадам посоветовала лояльно одному и другому; но в тот момент, где мы сейчас, король и Мадам были искусно разлучены, отделены друг от друга и рассорены, один занятый Ла Вальер, а другая - графом де Гишем.

Король боялся и ненавидел ум. Если Ла Вальер удержала его, ответ был в том, что она бедная девочка, вся естественная, вся такая страстная, вся трепещущая, живая игрушка в руках. Жар плебейской крови (она была едва ли благородна с ее матерью) растопил королевский лед. Он живет с удивлением: столько любви, столько честности, раскаяния. Это очаровывало его. Он наслаждался слезами, и он продолжал их вызывать. Иногда это были ревность, притворство или правда, иногда - тирания. Чем скромнее она была, тем более вероятно, что она должна была задевать королеву или Мадам, его любовница, и тем больше король находил ее трогательной и прекрасной в ее позоре. У него были тайные встречи с ней; но в то же время он заставил ее появиться с королевским украшением. Он держал ее часами у Мадам в открытом кабинете, намеренно продлевая эту жестокую ситуацию: и неудовольствие Мадам, и наказание Ла Вальер, не смевшей плакать.

Положение Мадам было очень печальным. Мы все это знаем сами. У нее было все, что было описано глазами мадам де Ла Файет, ее ошибки даже таковы, насколько это позволяет приличие. Это те, которые мы можем ожидать от восемнадцатилетней принцессы, рожденной среди полного разврата, интриг, никогда не имевшей ни другого примера, ни просвещения, кроме романов, но с нежным и очаровательным сердцем, которое никогда не знало, как ненавидеть. В этой красивой истории, скромной, но прозрачной, мы видим падения Мадам, но в то же время черный заговор, стремящийся ослабить ее. Сильная партия святош, религиозные притворщики, заставили ее потерять доверие. Притворная любовь унизила ее, чуть не довела до смерти, на мгновение отступила, в тот самый момент, когда ее мягкость могла вызвать ярость благочестивой партии рядом с королем.

Печальный и позорный брак Мадам с этой нарумяненной девушкой, жеманной, насмешливой и кокетливой, которая называлась Месье, представлял собой странную борьбу, причудливо аморальную. Это породило две ревности. Красивые молодые люди, которых любил Месье, должны были решать. Его первый фаворит, Гиш, оставил Месье ради Мадам. Позже другой, шевалье де Лоррен, отказался от Мадам, получив Месье, позор и деньги.

Когда король оставил ее ради Ла Вальер, Мадам, беременная и грустная, утешается еще одной покинутой, Олимпией Манчини, которую король уступил Варду. Этот дон Жуан, соглядатай, который, будучи не очень молод, затмил всех молодых людей приятностью, ловкостью, кошачьими трюками. Олимпия приняла его, надеясь, что их союз ударит по Ла Вальер, чтобы опустить, унизить Мадам и сделать ее бессильной в будущем. Если бы только можно было сначала добиться от принцессы, чтобы она преследовала Ла Вальер, как обезумевшего зайца, укрывающегося в ногах охотников, позволяя себе отправиться прямо к Олимпии, которая бы прикончила бы ее, погубила, заставив решиться на какой-то ложный шаг!

Более того, Мадам была настолько далека, настолько нездорова, и (несмотря на ее глаза, полные любви) мало влюблена. Она едва давала захватить себя, но ей было скучно, нравилось смеяться, и особенно над Месье. Мы все знаем о некой Монтале, одной из ее фрейлин, которая развлекала ее, когда она лежала в постели, и которая была в то же время конфиденткой Ла Вальер. Монтале развлекала Мадам, особенно рассказами о безумствах графа де Гиша. Что забавляло ее в этом деле, так это то, что Месье потерял Гиша и был в отчаянии.

Гиш виделся мадемуазель де Скюдери, а также другим, новым героем романа, который не может писать даме своих грез меньше четырех писем в день. Монтале читала что-то Мадам, которой вскоре было достаточно, чтобы заснуть, потому, дабы быть читаемым, Гиш приправлял свои вздохи тем, что ей больше всего понравилось, шутками о Месье, в конце концов дерзостями, обращенными к небесам, к богу того времени, королю, называя его хвастуном и театральным богом. Мадам была свободной духом, и эта непочтительность забавляла ее. Но в романах того времени герои не всегда пишут: они говорят, находят способ войти в дом, не останавливаясь перед тысячей переодеваний. Итак, однажды утром Монтале привела к Мадам предсказательницу судьбы: это был Гиш.

Мадам де Ла Файет уверяет, что с обеих сторон не было любви; но это было модно. Лозен повсюду следовал за сестрой Гиша, переодетый как старик, камердинер. Здесь, в частности, едва ли можно было подумать о чем-то дурном, потому что Мадам была очень плоха, ее доктора говорили, что ей осталось не так долго жить. Что до Гиша, он только хотел опасности, тщеславия от того, что любил так высоко. Никогда за всю жизнь он не любил никого, кроме себя. Мольер воссоздал его в том фате из "Мизантропа", человеке, который так доволен собой и так тщетен, что теряет время, целясь и плюя в колодец. [Горькая насмешка сильного мужчины над этим милым сильфом двора, симпатичнм безголовым мотыльком, который ничего не делал, только порхал.](5)

   

(5) - Этот пассаж отсутствует с данной работе, но его можно найти в 15-м томе 19-ти томной «Истории Франции» (изд.1876-1877 гг.), написанной позднее. Он неоднократно приводится в различных статьях.

   

Это безумие имело тем не менее серьезный эффект. Монтале рассказывает обо всем по секрету Ла Вальер; но эта обещала королю не иметь от него тайн. Она смущена. Как предать Мадам? Как скрыть что-то от короля? Он увидел, что она что-то утаивает. Она отказывается рассказывать, он в ужасном гневе. Ла Вальер отчаянно хочет умереть, похоронить себя в монастыре в Шайо. Она бежит туда, но ее не смеют принять. Она остается в приемной, распростертой на полу, вне себя. Король явился, забрал то, что хотел. Он устремляется обвинять Мадам, больную, упрекает ее в авантюре Гиша, и заставляет того удалиться.

Оставались его опасные письма, его насмешки над королем. Мадам больше смерти боялась того, что о них узнают. Вард нашел способ их получить, и с тех пор Мадам в руках Варда и Олимпии. Они могут погубить ее или использовать. Они превращают ее в сообщницу. На ее глазах они пишут анонимное письмо королеве, где рассказывается история любви короля. Случай пожелал, чтобы письмо дошло до самого короля. Он показал его Варду, который обвинил других, и король выслал их из двора. У короля была уверенность в нем. Вард каждый день говорил ему, что в сердце Мадам - только ее брат, что она советовала ему против нас; но он не сказал, что именно он, Вард, убедил Мадам, что король ее не любит, и что она все больше зависит от Карла II.

Все видели немилость, в которую попала Мадам, смертельный холод короля. Вард, изобретательный клеветник, нашел способ изолировать ее, удалить всех друзей. Поэтому можно быть смелее против нее. Ее держали письма, которые она хотела бы вернуть. Вард обещает; но если Мадам хочет их, то это к Олимпии, в этот дом, подозрительный и враждебный, он может вернуть их. Историк Мадам не говорит больше, не дает условий договора. Это доказывает, что они были трудными и странными, именно Вард с того дня проявлял наглость. Тщеславие Варда было безжалостным и жестоким, насколько могла желать Олимпия. Для него успех в любви заключался в унижении и отчаянии. Так продолжалось всю его жизнь. Ранее он погубил и никогда не оплакивал прекрасную мадам де Роклор, которая не смогла прийти в себя. Позже, в пятьдесят, он соблазнил даму лет двадцати. Это сломало ее. Она умерла от отчаяния. Это должно было сделать его изгоем. А все наоборот. М-м де Севинье плакала, но смеялась. Она не скрывает своего восхищения таким очаровательным негодяем.

Здесь дело действительно было позорно и болезненно. Это было вероломство, расчетливая злоба, оскорбления, я не говорю, принцессе, но первой женщине Франции по изяществу и уму, человеку такой доброты и такой нежности. Тем более замечательно Вард проиллюстрировал это, показав, как распоряжается Мадам, заставляя ее идти у него на поводу. Он назначил ей встречу в самом людном месте, в приемной Шайо, вынудил ее ждать там и не сам соизволил явиться.

Король, тем временем, все больше и больше ссорился с Мадам, уставая от Ла Вальер, возвращался к демуазель де Ла Мот, которую Олимпия хотела ему подсунуть. Такова была его озабоченность во время судебного процесса Морена и ссоры с Римом; но у него была и другая. Весной 1663 года у него случилась корь, и он был очень болен некоторое время: великое предупреждение небес, несомненно страдавших от этой религиозной войны и амуров короля.

Он посчитал себя близким к смерти, испугался, был внезапно благочестив до такой степени, что вместо создания совета регентства под твердой рукой Кольбера, он отпустил все и отдал дофина набожному принцу Конти, одряхлевшему от прожитых лет.

Король благополучно поправляется. В противном случае последствия выигрыша партии святош не ограничились бы смертью Морена. Человеком, находящимся в наибольшей опасности, был Мольер, который в недавней комедии «Школа жен» высмеял ад. Эта пьеса была исполнена 26 декабря 1662 года, через шесть дней после первого осуждения Морена; она имела огромный успех, величайший со времен "Сида". Публика не устала от этого, попросила его и снова просила с исступлением. Мольер не мог остановиться без того, чтобы продемонстрировать страх. Он играл в течение нескольких месяцев, играл и в марте во время казни. Каждую ночь эта ужасная комедия, в которой было задето все, что должно почитаться, семья, мораль, порядочность, религия, возвращалась, чтобы раздражать вызывать ненависть, давать предлог для преследователей Мольера со стороны благочестивой, прециозной и щаблонной, слезливой литературы того времени.

Болезнь короля имела исключительный эффект: красавицы двора, молодые и блестящие люди, которые служили и подражали его галантности, пошли туда, куда дул ветер, погрузившись в религиозность. У них не было смелости стать внезапно набожными; но, в качестве перехода, они помогали святошам и начали восставать против нечестивой пьесы. Они еще не атаковали нечестивость, но грубость, непристойность. У изящного вызывал отвращение этот сильный и смелый язык, эта откровенная шутка, буржуазная, если хотите, но истинный гений Парижа взял реванш и понесся в Версаль. Маркизы были возмущены. Раб Ла Фейяд, этот пес, желавший быть похороненным, как собака, у ног хозяина, сверкал в праведном гневе. Он думал угодить королю, и, несомненно, также и святошам.

Огромный сюрприз: однажды утром король исцелился и встал. Он становится лучше, чем когда-либо, тот же молодой, сильный, галантный. Он доказывает это мгновенно. Торжество святош, казнь, состоялась 14 марта, а 19-го Ла Вальер беременна. Она очень боялась этого; но в том возвращении к жизни король отложил в сторону предосторожности и для нее, и для общества, презирая все, высмеивая все.

Очень трудно осмелиться критиковать пьесу, написанную человеком его дома. Мольер удостоен чести быть камердинером короля. Он позволил защитить себя. Отсюда «Критика школы жен», где маркизы смешны. Это было очень приятно для короля, который в то время был так раздражен вертопрахами, окружающими его, так долго готовившимися к его краху, что однажды ночью, идя к даме, он обнаружил, что Лозен предупредил его и закрыл дверь перед его носом.

Так что в этом году, в 1663, был святой Варфоломей для маркизов, не кровавый, конечно. Он отправил Лозена в Бастилию со словами: «Чтобы порадовать дам». Гиш бежал в Польшу. Ла Фейяд, как мы увидим, тоже удалился. О Варде, постепенно разоблаченном, стало известно хозяину, и его ожидал трагический конец, если бы не Мадам, само милосердие. Она постепенно восстанавливалась рядом с королем, и, хотя болезненные женщины мало привлекали его, он очень восхищался ею, как и все остальные, на зимних балах.

Ее танец был удивительной вещью, говорит Коснак; она была воздушна, «даже ее ножки». Беременность Ла Вальер делала все более и более заботливой Мадам, с которой та была, и которая (не показывая этого) позаботилась о своей сопернице. Мадам дала ей уединенный и удобный павильон в огромном саду Пале-Руаяля. Тайные двери этого сада позволили помочь посещениям врача и, возможно, визитам короля. Однако это трогательное состояние Ла Вальер и ее страдания привели того к другим увлечениям. Ничтожность его любовницы заставила его оценить Мадам, и он восхищался ею все больше и больше.

У нее вышло ловко. Это должно было вернуть ей всего короля, его доверие, сделав его конфидентом, я бы сказал, исповедником; она поставила их отношения в такие рамки. Король был очень тронут; он ненавидит все больше этих дерзких, этих вертопрахов, этих предателей. Неудивительно, что Мольер атакует маркизов.

Странный случай соединил судьбы Мольера и Мадам. Триумфы одного были свободой другого. Посвящения Мольера часто шутливы, но одно очень серьезное, нежное, и оно предваряет пьесу смешную и печальную, в которой он говорит о своем сердце, пытке его ревности, «Школу жен», посвященную Мадам. Это свое сердце он кладет к ее ногам.

«Критика (школы жен)», скорее защита, использующая признание короля (июнь 1663 года), раздражает маркизов. Фейяд, встретив Мольера, подбегает к нему, целует его, но раздирает лицо своими алмазными пуговицами, повторяя выпад из пьесы: «Торт со сливками, Мольер! Торт со сливками!» Чтобы оскорбить человека короля в королевском дворце, нужно было многим рискнуть. Фейяд был похож на других; он отправился в качестве волонтера в армию императора.

Святоши, а также маркизы находились в смятении. Король выступил против папы (июль), он захватил Авиньон и причинил духовенству еще большую боль. Он воспрепятствовал изъятию детей-протестантов. Он приказал восстановить в своих семьях тех, кто содержался в монастырях (сентябрь 1663 года). Вся партия, иезуиты и янсенисты, бесконечно плакала и постилась, облачалась в траур и вопила о преследованиях. Считали, что наступили времена Диоклетиана. Епископы отправились на поиски канцлера, заявили ему, что это варварство, что этому ужасному проявлению толерантности они никогда не подчинятся. Но откуда взялось это зло? Потому что король больше не слушал своих исповедников. Откуда это пошло? Потому что его возвращение к Мадам отдалило его от с них. Там была вся беда. Как же предупредить его, по крайней мере, внушить ему страх? Во времена короля Роберта можно было бы смело использовать отлучение от церкви, и король, отлученный, изгнанный из мира и оставленный людьми, ел бы наедине со своими собаками. Сделали все, что могли; они ударили, не короля, но рядом с королем, его Мольера. Окружение, слуги, сплетники и т. д., заявляли, что их совесть не позволяет им есть вместе с этим камердинером-актером, и это говорили громко (и, несомненно, тихо о низком инцесте, в котором его обвинили). Король был удивлен и раздражен. Однако он сдержался; но Мольер был отомщен. Король, через пенсию, принял его как своего собственного человека, и он заставил его есть у себя, в своей спальне. С вечера ему всегда оставляли птицу, на случай, если он проголодается, и он позвал его.

Он далеко не оставил Мадам. Она порвала с Гишем, и смело обвинила короля в разрыве. Он был в восторге, считал себя уверенным в ней, и у нее было все его сердце; но он испытывал застарелую ревность. Он измучил Ла Вальер из-за ее старой первой любви. Все больше и больше он ненавидел Варда за Мадам. Я считаю, для маркиза де Варда, для Гиша, для Марсийяка, для всех тех, кто любил, ухаживал, восхищался Мадам, была эта месть за нее, сыгранная пьеса, где они были биты сильной рукой Мольера.

Мольер, если бы он не действовал в интересах мести своего хозяина, не рискнул бы прологом, в котором маркиз в прихожей ожидает с лакеями, а затем следует суровая формулировка, которая осталась: «Маркиз теперь балаганный шутник. И, если в старых комедиях мы всегда видим, что слуга — шут, который нас веселит, так теперь нам нужен маркиз». («Версальский экспромт»)

Никогда двор не был ниже, а король выше, более свободен, более дерзок, презирая общественное мнение. Через пять или шесть дней после этого сожжения ее бывших возлюбленных Мадам забеременела (16 октября 1663 года). Тогда она была королевой и осталась бы таковой, если бы не ее жалкое здоровье, почти уничтожившее ее в следующем году.

Однако Ла Вальер родила (19 декабря 1663 г.); но король был далек от признания ребенка, Кольбер тайно забирает его из уединенного павильона в саду, и его крестят под ложным именем в маленькой церкви на улице Сен-Дени. Очень незаметно: мы видим только Мадам и войну с папой. Король действительно готовил армию; он предупредил папу, что они пойдут на Рим, если 15 февраля тот не уступит. Как альтернатива, вернуть Кастро нашему союзнику герцогу Пармскому. И еще он должен был отправить своих двух братьев и двух кардиналов. Он повесил корсиканцев; ему пришлось разогнать корсиканскую гвардию, объявить этих людей неспособными служить церкви и увековечить память о событии пирамидой, которая напомнила бы нам меньше о преступлении корсиканцев, чем об унижении Святого Престола. (6)

   

(6) - Властный папа Александр VII — «высокомерный педант», если верить Мазарини, — в одностороннем порядке решил уничтожить привилегию экстерриториальности, которой пользовались послы в Риме. Людовик XIV, расходившийся с понтификом во мнении относительно различных вопросов, отказался принять это условие и направил в Вечный город энергичного посла, герцога де Креки. Однако вечером 20 августа 1662 года бурная ссора между французским слугой и солдатом из корсиканской гвардии папы закончилась тем, что в «дискуссию» вмешалась вся корсиканская рота. В стычке не обошлось без раненых и убитых (точнее, одного убитого в окрестностях Палаццо Фарнезе). Возмущенный произошедшим, Людовик XIV потребовал извинений и санкций. Поскольку Папа Римский не соизволил ответить, король велел присоединить к Франции графство Венессен (вокруг Авиньона), а также отправил на помощь герцогствам Пармскому и Моденскому, находившимся в разногласиях с папской администрацией, французские войска. Александр VII, не сумевший создать антифранцузскую Святую Лигу, в конце концов был вынужден уступить: в ходе переговоров в Пизе, ради того чтобы вернуть графство, он соглашается уволить корсиканцев со своей службы и обещает возвести в знак покаяния пирамиду. Унизительный акт принесения извинений происходит в Фонтенбло 29 июля 1664 года в присутствии племянника папы, кардинала Киджи. (Ж.-К. Птифис «Людовик XIV. Слава и испытания»).

   

12 февраля Папа смирился. 28-го числа король и Мадам оказали Мольеру честь быть крестным отцом и крестной матерью его первого ребенка. Торжественное оправдание Мольера! Король хотел бы сохранить на скрижалях плод кровосмешения? Silute terra (После чего на землю).

Мольер готовил что-то еще. Он не дремал. Когда папский нунций и посольство были в Париже, у него была аудиенция с нунцием, и он представил набросок пьесы под названием "Тартюф" (Притворщик). Мольер заметил, что некоторые люди, миряне без характера и без авторитета, под прикрытием благочестия, вмешиваются в руководство, нечестиво и вопреки всем церковным правам. Эти злоумышленники, интриганы, лицемеры подменяют духовное суетным, другими словами, обманом. Ничто не могло служить религии больше, чем разоблачение этих светских управителей.

Легат увидел, что его обманули, сказав, что люди короля были врагами церкви. С его одобрением Мольеру было совсем не трудно, чтобы папские прелаты согласились с легатом. В пьесе больше не могло быть врагов, кроме злых сторонников мистицизма или ожесточенных галликан, последователей янсенистов. Мольер специально сделал Тартюфа иллюминатом (просвещенным). Он говорит своему камердинеру Лорану: «Молитесь Богу, чтобы небо всегда озаряло вас». То есть, в трех степенях мистической жизни (аскетизм, просветление и союз), камердинер все еще находится на второй стадии просветления, но его Учитель вознесся к единой жизни, он объединен с Богом, растворен в Боге, также, как Демаре де Сен-Сорлен, благочестивый человек, сжегший Морена. (7)

   

(7) - Жан Демаре де Сен-Сорлен (Jean Desmarets de Saint-Sorlin; 1595 — 28 октября 1676) — французский поэт и драматург. В последние 20 лет жизни Демаре превратился в мистика-пиетиста, переложил стихами «L’office de la vierge Marie» (1645), издал том молитв в прозе, затеял полемику с янсенистами и стал выставлять себя посланником Бога для искоренения зла на Земле, обладателем ключа от Апокалипсиса и т. п. Он затеял также литературный поход против классицизма и начал своим «Traite des poetes grecs et latins» знаменитую «querelle des anciens et des modernes», которую после него продолжали Буало и Перро, Фонтенель и Ламот. Кресло №4 во Французской Академии.

   

Чтобы примириться с придворными и провести "Тартюфа", Мольер сделал (или был вынужден сделать) «Принцессу Элиды». Принцесса, дочь королей, по замыслу, очевидно, была Мадам. Отчаянным ударом клика, которая несомненно заранее знала о «Тартюфе» и боялась эффекта, переменилась. Два дела получили начало, одно - для восстановления Ла Вальер, а другое, чтобы погубить Мадам. В ненависти к Мадам простая девушка принята при дворе даже людьми королевы-матери, а так же включена в праздник Версаля. Для нее играют «Принцессу Элиды» (8 мая 1664 года) и первые акты Тартюфа (12 мая). Там получают от короля то, что хотели; он не находит ничего, что сказать о пьесе, но защищает ее для публики, пока она не будет закончена. Президент Ламуаньон, как говорят, много работал над этим. (8) В том у него интерес, как у судьи Морена и союзника доносчика (Desmarets-Tartufe).

   

(8) Ламуаньон (Guillaume Ier de Lamoignon, marquis de Basville (20.10 1617 — 10.12.1677), французский магистрат.

   

Другая интрига, чтобы погубить Мадам, была затеяна злодеем Вардом. Он узрел молнии на своей голове. Он действует в унисон с большим заговором. Он снова обманул Гиша и попросил его написать Мадам, но написать ему, Варду, который передаст письмо. Он отнес его прямо к королю, показал ему, сказав, что Мадам предает его. Затем, взяв на себя роль искусителя-сатаны, он отнес письмо Мадам. Она сразу увидела ловушку и отказалась от письма. После того он начал рыдать, катался у его ног, давал страшные клятвы о своей искренности, слезно моля ее о том, чтобы она отказалась надевать веревку ему на шею.

Его ярость была такой, что он не мог ее сдерживать. Фаворит Месье, шевалье де Лоррен, ухаживал за фрейлиной Мадам; Вард сказал ему циничное: «Почему служанка? Идите выше, к хозяйке; там будет намного проще». Такие слова такого человека имели большое значение. Это было оскорбление Мадам и самого короля. Хозяин, считавший себя таковым, зависел, однако, от насмешек и отгораживался от высмеивания. Если бы Мадам на этот раз не действовала, они бы восторжествовали; «они собирались быть на троне».

Интрига двора, которая была у Мадам с королем, получила свой триумф и предостерегла другую, благочестивых, у которых было отчаянное положение. Использовали королеву-мать, которая была очень больна в Париже. Написали королю, что ей очень плохо. Он примчался. Больная продемонстрировала неожиданное желание принять Ла Вальер. Это дорого стоило королеве-матери: она стыдилась и раскаивалась, и покраснела перед своими слугами; но дамы высокого благочестия и добродетели, такие как мадам де Монтозье, заявили, что она все сделала хорошо, и, что сильнее, они предприняли это с одобрения самой молодой королевы.

Король не остался ни рядом с матерью, ни рядом с Ла Вальер. Привлекательность Мадам была велика на осенних праздниках, гармоничном сезоне болезненного изящества. В середине октября она забеременела в другом, в 1663 году, и она родила совсем недавно, в июле 1664 года. На этот раз, в то же время, почти в годовщину, в середине того же месяца октября, она снова несчастливо беременна, еще не оправившись и с большим риском для своей жизни. Досадная беременность во всех отношениях: она снова будет часто прикована к постели, худеет, бледнеет и теряет позиции рядом с королем. Замечательный расклад для ее врагов, для дел Варда и сводни Олимпии! Новый год оказался угрожающим, неопределенным, и двор сомневался. Мольер не колебался. Такой осторожный, он был бесстрашен, объявился и выпустил "Дона Хуана" (15 февраля 1665 года).

   

Часть II